Сергей Калашников - Четвёртый поросёнок
Хорошо, визоры с собой захватила, отзвонилась Яге, что всё уже начинается, наскоро объяснив, чтобы входили через баньку.
— Поняла тебя, уже летим. Со мной Люська и Михалыч. Требует тебя.
Маруся просияла. Михалыча она знала хорошо.
— Доложить обстановку, — услышала знакомый бас.
— Раскрытие почти полное, первый идет головкой, всё под контролем, — отрапортовала она.
— Потуги?
— Еще нет, но вот-вот.
— Ладно, не дрейфь, Маруська.
Отключилась, бросаясь к Насте.
Та смотрела ясным взглядом, очередная схватка только закончилась.
— Летят? — спросила тревожно.
— Ага, Михалыч. Дыши, Настенька, опять началось, да? Дыши, родная. Ага, вот так!
— Я… его… боюсь, — призналась роженица, тяжело дыша.
— Да его все бояться, — весело сообщила Маруся.
Глянула как дела, сбегала за закипающей водой.
«Может успеет прилететь доктор, и сам всё сделает?!», — промелькнула в голове трусливая мысль.
Настя не выдержала, застонала на очередной схватке. И Маруся метнулась к ней, уговаривая потерпеть, и пока не тужиться, а дышать. Время бежало незаметно, скоро она поставила ступни роженицы на столбы лавки, велела упираться в них. А потом уже действовала инстинктивно. Командовала четко, громко, и Настя оказалась послушной, всё выполняла как полагается.
И вот, оглянуться не успели, как первый малыш оказался на воле. Показала матери.
— Посмотри! Кто у тебя первенец?
— Мальчик, — выдохнула Настя, слабо улыбнувшись. — Ой!
— Это плацента, быстро же… Не бойся, милая, второй ещё ждёт.
Срочно пережала пуповину первому теми самыми прищепками — держат намертво, перерезала между ними.
Пока смотрела, куда бы пристроить первого, в баньке раздался благословенный шум — входящие снесли пустое ведро, что стояло справа от входа. Ждать их Маруся не могла — сунула парня в руки матери, велев держать, но вторая головка появиться ещё не успела, как в предбанник ввалился Михалыч в белоснежном халате, оттер её плечом, велев самой держать малыша.
Маруся подхватила ребенка, постелила на второй лавке напротив пару простынок, поставила рядом тазик с теплой водой и стала аккуратно обмывать кричащее чудо.
А потом в хрустящем халате, белоснежной шапочке и плотной маске появилась худенькая девушка Люся, отчего стало и вовсе не страшно. Врач-микропедиатр при приёме сразу стольких малышей — это очень кстати.
Лишь когда все четверо карапузов уже лежали рядком, обихоженные, сопящие маленькими носиками, Маруся перевела дух. Посмотрела на Настю, удивилась и обрадовалась, что та выглядит умиротворенной и бодрой.
— Кого подержать хочешь? — спросила с усмешкой, — девчонку, или пацана?
— Первого, — призналась смущенно женщина, бросив на Михалыча испуганный взгляд.
— Да не съем, — заметил он, — ну ты молодца, Настасья. Вся в мать. Ни разрывов тебе, ни других проблем. Кровопотеря в норме. Всем бы такое здоровье. Я тут и не нужен был, Маруська бы справилась.
— Вот тебе первый! — Маруся дала матери мальчишку. — Я их по номерам подписала.
Все улыбались, глядя на мать и малышей.
— Ой, — Настя глянула виновато, — у меня там борщ со сметаной и котлеты с пюре. Вы поешьте.
— Дело говоришь, — кивнул врач. — Значит так, Люську я вам оставлю до утра. А потом уж извините, заберу.
— Спасибо, — закивала Настя, — как раз мои сестры приедут. Раньше я их звать не стала.
— Тоже близняшки?
— Ага, им уже по двадцать три.
— Семейные?
— Нее.
— А самой-то сколько?
— Двадцать.
Яга тоже зашла чуть позже навестить новоиспеченную мать с потомством. Поцокала языком над детишками.
Спросила:
— Имена, что, не придумала? Девять месяцев же было. Я вас, Иволгиных знаю, заранее ждете тройню, али двойню. Или так и будешь — по номерам?
— Придумали, — призналась Настя. — Только по четыре имени для мальчиков, и столько же для девочек — не уверены были, кто родится. Так что Паша приедет, пусть сам называет.
Посмеялись дружно. Потом Михалыч с Ягой отобедали, помогли Насте перейти наверх, в детскую, где уже покачивались в колыбельках малыши. Первый и Второй, Третья и Четвертая. Люся хлопотала над карапузами, а Маруся прибрала предбанник, отмыла где чего наляпали, выстирала и развесила сушиться использованное бельишко, да еще и красоту в предбаннике восстановила «всё как было». А тут настала пора прощаться с Михалычем. Проводили Ягу с врачом, да и сами с Люсей сели обедать.
Скоро, осторожно придерживаясь за стенку, спустилась Настя, улыбаясь так блаженно, что просто радость за нее брала — отмучилась.
— Все спят, — объяснила она, — а мне так есть захотелось! Больше всего — горячего чаю.
— Садись-садись, — обрадовалась Люся. — Михалыч сказал можно, там у тебя всё в порядке. Сейчас я чаек тебе сделаю, с молочком.
— Спасибо. А потом помоюсь пойду. Банька не остыла ещё?
— Я сейчас дров подброшу. Вы тут как? Справитесь? — спросила Маруся, глядя, как хлопочет худенькая докторица.
— Ой, — всплеснула руками Настя, — ты ведь дома своего ещё не видела! Иди, конечно. Знала бы ты, сколько я ребятишек соседских вынянчила, не сомневалась бы!
Маруся прихватила свои вещи и вышла во двор, полной грудью вдыхая чистый вечерний воздух.
От взгляда вниз, на долину реки Нифонтовки захватывало дух. Вот ведь, действительно, выбрал Василий местечко — переход горной теснины в равнинную низменность. Гаучо окрасил верхушки деревьев алым, и девушка спохватилась — сколько же времени длились роды? По всему выходило, что не больше трех часов — это первые-то, да еще четверня — удивительно. Да и потом часа два-три прошло. Уже почти восемь, а капитана всё нет — не светятся в доме окна. И хорошо, а то бы приехал в самый разгар событий, а ей не до него.
Но заходить в дом без Василия не решилась. Дождется во дворе.
* * *То ли роды так благотворно подействовали, то ли сытный обед, то ли ожидание, но незаметно для себя Маруся задремала, и очнулась резко — со стороны дома Грачевых донёсся знакомый шелест импеллеров коптера. Ночь ещё не вступила в свои права, но сумерки сгустились — зажглись самые яркие звёзды.
Оставив вещи, побежала всё же навстречу, прихватив оружие. Обогнула дом Настасьи и почти добралась до скального выступа, за которым находилась «парковка», как из-за неё вынырнули две высокие тёмные фигуры. И сердце ухнуло вниз, когда первый споткнулся, увидав её. Словно и не ожидал!
— Привет, Маруся, — поздоровался Грачев.
Удалось сглотнуть и буркнуть:
— Ты бы поспешил к жене, Павел. Родила ведь, а ты как на прогулке.
Матерное выражение постаралась не заметить, с удовольствием прислушиваясь к топоту новоиспеченного папаши.
— Ну привет, — хохотнул Савельев, подходя очень близко, — здорово ты его. Помогала?
— Ага. И врач был. — Позволила себя обнять, и сразу вырвалась, увернувшись от поцелуя. — Пойдем, дом свой покажешь.
— Наш дом, Маруся, — поправил капитан с едва заметной досадой в голосе, — а ты чего ж не зашла?
— Тебя ждала, — призналась тихо.
— Прости, что так поздно…
— Да ладно, капитан, я ж понимаю. Грачат завтра уже посмотришь, хорошо?
— Конечно.
Было обидно, что за руку взять не попытался. Но с другой стороны, пока не зашли во двор, нужно было следить, не появится ли какой хищник.
— Погоди! — Савельев распахнул дверь в дом, зажег свет на террасе, а потом спустился и внезапно подхватил Марусю на руки. — Обычай, — усмехнулся в её удивленные глаза, внося в дом.
— Вещи во дворе забыла, — пробормотала она, когда её поставили на пол.
— Я схожу, — он не шевелился, глядя прямо в глаза, и казалось — сейчас поцелует. Даже внутри всё сладко замерло, но капитан развернулся и пошел за вещами, оставив её в смятении разглядывать прихожую.
Василий запер дверь, и улыбнулся широко:
— Вот ты и дома!
— Ага, — так странно она себя чувствовала, что больше ничего не смогла сказать. Никак не удавалось осознать, что это и её дом. — Покажешь?
— А ты не слишком устала? Или голодная?
— Настя накормила.
Теперь он взял её за руку, повел по лестнице наверх. И ей стало интересно, и немного боязно — сразу в спальню поведёт? Ведь проигнорировал же первый этаж.
Василий провел её по коридору и открыл первую же дверь:
— Твоя комната.
Смотрела во все глаза — узкая кровать, застеленная лоскутным одеялом, стол со стулом перед окном, встроенный в стену шкаф, тумбочка, зеркало. На столе ваза с цветами. Глянула на капитана, стараясь скрыть разочарование. А он как раз складывал её вещи и взгляда не заметил.
— Нравится?
— Очень, а ещё что тут есть?
— Может, завтра? — спросил с сомнением. — Устала ведь.
— Не так уж я устала, да и подремать успела.
