Сергей Шкенёв - Красный властелин
Совсем другое дело! Юлиус осмотрел обездвиженных заклинанием мальчишек – немного помладше его самого, лет по двенадцать каждому, худые, бледные… Жизненная сила с лёгкой горчинкой голода и отчаяния. Последнее придаёт особый привкус, сравнимый разве что с остротой ненависти пленных роденийцев.
Весело забурлила кровь, а пробившееся в окошко солнце больно ударило по глазам. Где же ты, благословенный Вечный Туман столицы? Успокоиться… сейчас зрачки приспособятся к яркому свету.
– Ямато, вот тебе ещё сухарики! – Юлиус пнул обтянутые кожей скелеты. – Или без соли не будешь?
Зверь сыто отрыгнул и замотал головой, отказываясь от угощения. Это же не хлеб, и после мяса кости как-то не прельщают.
– Нет так нет, – обер-кадет по приставленной лесенке взобрался в седло и весело крикнул: – Открывайте ворота, ползуны несчастные!
Обслуга бросилась к тяжёлым створкам, и сквозь скрип плохо смазанных петель никто не услышал брошенное пожелание:
– Да чтоб вы сегодня сдохли, твари.
Никто не услышал… Какое дело волку до проклятий овец? Да и кто будет прислушиваться к бормотанию существ, лишь попущением Благого Вестника именуемых людьми… какие из черни люди?
Корм. Запасы. Консервы.
Михась с явным неудовольствием оглядел заместителя с головы до ног, и тот виновато отвёл глаза:
– Так не было там других красок, товарищ командир. Чем хотите могу поклясться.
– Не верю! – десятник брезгливо подвинул ногой несколько маленьких, размером едва ли в половину армейской кружки, баночек. – Тем более они все разного цвета. Уж кто-кто, а моряки всегда славились запасливостью. Просить надо лучше.
– Проси-и-и-ть?
Удивление в голосе Максима прозвучало столь искренне, что вся злость у Кочика куда-то улетучилась.
– Ну да, просить. Или, в крайнем случае, сменять на фляжку ракии.
На лице заместителя читались противоречивые чувства, наполовину состоящие из лёгкой паники. Отдать ракию? Морякам? За какую-то жалкую краску?
– Они же её выпьют, командир! – паника усилилась.
– И что?
– Так насовсем выпьют!
– Зато самоход будет покрашен.
– А зачем? Он и так хорошо выглядит.
Михась тяжело вздохнул и нахмурился:
– Максим, делай что угодно. Но если через час я увижу хоть одно пятнышко ржавчины… Время пошло! Вернусь – доложишь об исполнении.
Уйти он не успел. Успел только отвернуться, как за спиной раздался истошный вопль:
– Воздух! Драконы!
Огненный плевок расплескался по палубе. Торжествующий рёв и свист крыльев. Стук ледяных осколков по железу.
– Твою же мать! – позднее Михась так и не смог вспомнить, как он оказался на сиденье наводчика. – Максим, подавай!
Первый снаряд ушёл в небо, но дракон уже скрылся в низких облаках. Скрылся, чтобы тут же появиться с противоположной стороны и залить борт корабля огнём. Что, никак не загорается? А вот накося выкуси! Частое фырканье станковых огнеплюек на корме. Проснулись, кагульи выкормыши? Ведь кто-то твёрдо обещал засечь любого пиктийского мага за тридцать вёрст. Совсем тушканов не ловят, придурки винторогие!
Снаряд с лязгом лёг в приёмный лоток. Выстрел… мимо. Крутануть маховики, поворачивая платформу… Выстрел… Свечение колдовского щита… зацепил? Вот же вёрткая вошь! Выстрел… есть!
Столичные высоколобые умники не зря ели хлеб и пили ракию – уже второе попадание вдребезги разнесло пиктийскую защиту, и не ожидавший такого подарка колдун влетел в перекрестье огненных трасс из нескольких ДШК[3]. На драконе влетел, разумеется. Но легче ему от этого не стало – чешуйчатой твари тут же сожгло правое крыло, и под восхитительную музыку воплей ужаса оба упали в воду. Через несколько мгновений на поверхность вынырнула мокрая голова. Человеческая голова.
– Не стрелять! – появившийся на палубе сотник Баргузин сильным толчком сбил с ног прицеливающегося из огнеплюйки бойца. – Не стреляй, твою мать!
– Пожалел ублюдка? – зло оскалился тот. – А они нас жалеют?
– Придурок, – усмехнулся Еремей. – Милосердие захотел проявить?
– Что?
– Пиктийцем и без тебя есть кому заняться. Убери оружие, сынок…
А вокруг мелькающей в волнах головы закружились в хороводе острые плавники.
Глава 17
Сегодня ночью немного жарковато. Не в смысле погоды, хотя холодный северный ветер поутих, сменившись лёгким тёплым бризом. Так, кажется, моряки называют то, что дует со стороны берега? Вот им и надуло на «Эльпидифор» три с лишним десятка драконов, закружившихся над кораблём в стремительном и завораживающем танце. Атакующие тройки вываливались из круга, поливая железную палубу и надстройки огнём и засыпая боевыми заклинаниями. Всё как всегда – «ледяные копья», град из острых и твёрдых осколков всё того же льда, «воздушные кулаки» и «пожиратели душ». От последних спасала сплошная стена огня из ДШК – пиктийскому колдовству нет разницы, откуда высасывать энергию, а её переизбыток вызывал взрыв и сильнейший откат по магу. Два дракона уже рухнули в воду, а третьего просто разметало на куски, когда заклятие поймало и пыталось переварить снаряд главного калибра.
Роденийцев у Эдингташа ждали. Вчерашний ублюдок на не менее ублюдочной крылатой ящерице успел передать сведенья начальству, а время позволило подготовить достойную встречу. Будь на месте «Эльпидифора» обыкновенный деревянный ветродав, то давно бы лежали на дне обгорелые обломки. Чёрное дерево корпусов стойко к гниению и морской воде, выдерживает таранный удар в борт, но хорошо горит и совсем не способно плавать. Чем-то приходится жертвовать в угоду прочности.
Закреплённый на палубе самоход противодраконьей обороны не остался в стороне от всеобщего веселья. Михась только успевал поворачивать платформу, вылавливая в прицел выдающие пиктийцев языки пламени, и в ночное небо уходили всё новые и новые снаряды «Грома небесного».
– Второй готов! – заорал Барабаш, когда очередным выстрелом проломило магический щит, и выходящему из пикирования дракону оторвало голову. Заорал и тут же замолчал, ударившись лицом о приёмный лоток установки.
– Заряжай! – Михась покосился на профессора Баргузина, стоявшего рядом, подняв руки со слабо светящимися ладонями, и прикрикнул на Матвея: – Давай!
Стрела, оставляющая дымный след сгорающего алхимического зелья, взорвалась под брюхом летающей ящерицы, заставив её кувыркнуться вниз, полоща по ветру выпущенными кишками.
– Приходи, кума, любоваться!
– Не отвлекайся! – старший сотник Медведик вскрыл новый ящик с зарядами и посмотрел в сторону. – Ты что творишь, гнида?
– Я???
– Нет, – отмахнулся Вольдемар. – Воевода наш…
Тысяцкий от вражеского огня не прятался. Размахивая мечом в одной руке и огнеплюйкой в другой, он стоял у открытого люка орудийной башни и орал на оглохших стрелков:
– По городу давай, по городу! И не жалейте снарядов.
Ченчик командовал скорее для собственного удовольствия, но его крики оказались услышанными – три ствола медленно опустились, порадовав пиктийцев в вышине, и грохнули вразнобой.
– Залпами, мать вашу, залпами!
Приятно почувствовать себя всемогущим. Сердце сладко замирает, когда в неприятельском городе встают подсвеченные багровым взрывы. А вот если бы стреляли сразу с трёх кораблей… Капитаны приданных тысяче «Эльпидифоров», отказавшиеся понимать прямой приказ, – ещё пожалеют! Особенно тот, что по дальней связи посоветовал Ченчику выйти замуж за дохлого винторогого кагула извращённым способом по глорхийскому обряду. Или там особист у кристалла был? Неважно, особисты тоже пожалеют.
– Ваша вечерняя чарка, товарищ воевода! – денщик подражает командиру и смотрится молодцом, а на грохот внимания не обращает. И голос его свободно пробивается сквозь шум. Их специально таких выращивают? – Изволите принять?
– Изволю! – Алехио потянулся за высоким серебряным стаканом и улыбнулся. Всё как в прочитанных в детстве книгах – там тоже отважный военачальник с кубком в руке смотрит на поверженного врага и небрежным движением посылает в битву легионы. Или всё-таки сначала посылает, потом повергает и лишь после всего смотрит? Да какая разница, если финал одинаков! И легойское игристое как нельзя кстати подходит к торжественности момента…
Выпить воевода не успел – «воздушный кулак», разбивший голову денщика, бросил того на командира, и выпавший стакан неестественно громко зазвенел по палубе в случайном промежутке между выстрелами. Ченчик ладонью вытер с лица что-то липкое и горячее. Наткнулся на торчащий из щеки и тающий под пальцами ледяной обломок.
– Отгоняйте драконов, сволочи! Почему прекратили стрелять по драконам? Почему молчат станкачи?
Сдвоенная очередь из носового ДШК убедила тысяцкого в несправедливости, но не умерила ярости. Он бросился к самоходу, где попытался спихнуть с места наводчика десятника Кочика:
