Сергей Шкенёв - Красный властелин
В Роденийской армии вообще запутанное наименование подразделений, да ещё после каждого Великого Замещения появляются новые термины без отмены прежних. Сам Эрлих Белоглазый мозги сломает, буде у него появится желание разобраться со всеми этими манипулами, баталиями, компаниями, полками, бригадами, дивизиями и прочими легионами. У пластунов с недавних пор проще всего – пятёрка, десяток, полусотня, сотня и тысяча. Три тысячи составляют полк.
В бригаде специального назначения пошли по этому же пути, только три полусотни обозвали ротой, а численность тысячи вопреки всем законам математики увеличили почти в полтора раза, как раз для удобства размещения на десантных кораблях.
– Итак, граждане бойцы, сегодня мы выходим в море для отработки высадки на неподготовленный берег в условиях небольшого шторма. Есть те, кто не умеет плавать? – старший сотник Медведик слегка прищурился, оглядывая неровный строй своей роты. – Нет, шаг вперёд делать не требуется, всё равно не поможет. Так как пополнения не предвидится. Утонувших на тренировках из списков вычёркивать не будем, и их дурацкая гибель существенно увеличит паёк оставшихся в живых. Кто хочет проявить заботу о желудках своих товарищей?
– Граждан, – поправил Барабаш, стоявший во главе второй полусотни.
– Нет, Матвей, граждане они для нас с тобой и для Родении, а между собой… Вот это мы скоро и выясним.
Строй молчал, переваривая слова командира роты. Улыбка Вольдемара, может быть, и позволила бы воспринять их как шутку, но висевший над каждым приговор заставлял сомневаться в естественности той несерьёзности. Предоставленное право сдохнуть с честью не подразумевает жалости.
– Сотник Баргузин!
– Я! – откликнулся взлетевший по карьерной лестнице профессор.
– Ваша полусотня грузится первой. Командуйте.
Давным-давно, в незапамятные довоенные времена, Михасю довелось прочитать замечательную книгу «Об удовольствиях на море», вышедшую из-под пера не менее замечательного писателя Николаса Стужи, и она заставила совсем юного тогда Кочика мечтать о морской службе. Потом, конечно, желания потеряли остроту, впечатления потускнели, тем более родители настояли на поступлении в университет, но тогда… Тогда снились шторма и свист ветра в снастях, скрип мачт и удары волн в борта, неведомые земли и солёные брызги в лицо… Вот же дурак был!
Сейчас запертый в тесной вонючей коробке бывший лётчик, а ныне командир третьей полусотни в звании десятника, желал только одного – выбраться отсюда. Хоть куда! И пусть берег охраняют хоть сто тысяч пиктийцев, это не сможет помешать. Желают воспрепятствовать? Им же хуже!
– Гальюн свободен! – крик дежурного по отхожему месту гулко пронёсся по трюму, вызвав оживление и движение в длинной очереди.
Смех смехом, но единственный нужник на пятьсот человек (если с управлением считать) поневоле настраивал мысли на определённый лад, и посетить сей уединённый уголок хотелось вне всякой зависимости от желаний организма. Просто закрыть за собой дверку, накинуть крючок и остаться на целую минуту наедине с самим собой, отгородившись пусть тонкой, но всё же преградой от пропитанной запахом скрываемого страха массы. Это ли не счастье?
Всего минута на человека – задержавшихся ждали крупные неприятности. Командирам полагалось проходить вне очереди, но Михась так и не заметил никого, кто бы воспользовался этой привилегией. Со своими-то как раз понятно – старший сотник со своей жизнерадостностью попросту не обращает внимания на мелкие неудобства, Матвею Барабашу не позволяет гордость кадрового военного, а профессор Баргузин наверняка применил магию.
Кочик хихикнул, представляя, как на пиктийцев падает жёлтый дождь.
– А ты молодец, командир, не унываешь, – заметил помощник Михася, назначенный из числа осуждённых. – Давно воюешь?
– С лета начал.
– И до сих пор живой.
Уважительный взгляд заместителя, приговорённого к исправительно-искупительной службе за самовольный расстрел двадцати дезертиров, говорил о многом. Из встретивших войну с самого начала осталась едва ли пятая часть, и редко можно было встретить бойца с опытом хотя бы в три-четыре месяца. А этот ещё молодой, но уже хлебнувший сполна… Лет двадцать командиру полусотни, не больше? Полностью седая голова, холодный взгляд – с ним можно выжить.
– Что? – Михась приподнял голову, считая удары колокола.
Один… два… три… четыре… частая дробь. Водяная тревога!
– Максим, выстраивай цепочку!
– Есть, командир! – заместитель козырнул по новой моде и принялся пинками поднимать подчинённых. – Хватайте вёдра, мать вашу с кагулом видели!
Водяная тревога не делает различий между учебным и боевым походом. В первом случае ещё хуже, он подразумевает возвращение домой, и вычерпывать воду приходится с удвоенным энтузиазмом, подкреплённым желанием выжить. Монотонная работа – принять ведро, передать его впереди стоящему в цепочке, подхватить следующее. Как же не вовремя ослабли от ударов проклятых волн не менее проклятые заклёпки! Впрочем, они всегда слабнут в самый неподходящий момент.
Ещё ведро… повернуться… передать… подхватить…
– Михась, не спи! – прибежавший Матвей Барабаш сбил Кочика с ритма. – Командиров полусотен к тысяцкому!
Какого хрена? Раньше воевода Алехио Ченчик не опускался до бесед с младшим командным составом, и его размещение на десантном корабле никак не отражалось на… Да ни на чём не отражалось! Разве что на количество акул за бортом – с верхней палубы можно блевать не в бадейку, а благородно, прямо в воду, рыбам на радость. Плавников пятнадцать постоянно мелькает в волнах. Сам не видел, но моряки разносят слухи со скоростью молнии.
– Быстрее, товарищ десятник! – поторапливал Барабаш. – Ты профессора не встречал?
– Только что здесь был.
– Кому я понадобился?
Командование бригады посчитало учёную степень Еремея и приобретённый им боевой опыт достаточным основанием для нарушения всех Наставлений, и теперь профессор превосходил в звании своего бывшего командира – Матвей всего лишь младший сотник. А подчинённые Баргузина очень удивились, узнав, что командир не из кадровых армейцев, а из резервистов мирного времени. Может быть, укреплению репутации поспособствовал случай с выброшенным за борт заместителем? Так не нужно было кидаться с ножом, будучи пойман за руку при продаже пайков корабельному провиант-подмастерью. Вот тот не сопротивлялся и отделался всего лишь сломанным носом. И заменил собой выбывшего подельника. Разумеется, не в должности заменил.
– Ерёма, всех полусотенных к тысяцкому, – повторил Барабаш. – И очень мне это не нравится.
– Чуешь что?
– Ага, печёнкой и седалищной частью спины.
– Ладно, разберёмся.
– Твои слова да Владыке в уши.
– Обойдётся Владыка без моих слов, – непонятно усмехнулся Баргузин. – Сами справимся в случае чего, чай, не дети.
В кают-компанию можно попасть, не выходя на верхнюю палубу, но Михась упросил старших товарищей сделать небольшой крюк и осмотреть закреплённый самоход. Вольдемар Медведик настоял перед командованием бригады на включении противодраконьей установки в состав своего подразделения, но взвалил заботы и ответственность за состояние на десятника Кочика. Вот и приходилось пользоваться любым подходящим моментом для проверки, а то мало ли чего… Бойцы из третьей роты, говорят, на борт лошадь с телегой протащили, так её моряки прямо на следующий день сожрали. Нет, телегу просто в воду выбросили.
Вроде бы всё нормально? Ну, матросня, только попробуйте что-нибудь сотворить!
К тысяцкому успели без опозданий, но Вольдемар уже собирался отправиться на поиски:
– Где вас кагулы носили?
Профессор пожал плечами:
– Чего волнуешься, воеводы всё равно ещё нет. А внизу, между прочим, водяная тревога.
– Знаю.
– Так какого хера мы тут делаем?
– Мы собрались в ожидании мудрых приказов.
– Разве такие бывают?
– Конечно! Только глупые мы – никогда их не понимаем.
– А если понимаем, то обязательно неправильно.
– Примерно так, да. Ладно, давай послушаем, вот он идёт.
Тысяцкий явился позже всех, давая командирам время настроиться на рабочий лад. Ченчик вошёл походкой целеустремлённого и уверенного в себе человека, готового в любой момент вступить в бой. Об этом говорили и воронёная кольчуга двойного плетения с начищенными до блеска зерцалами, и пояс с мечом и кинжалами, и перевязь с тремя малокалиберными огнеплюйками в кобурах, и шлем с поднятым пока забралом. Герой и надежда Родении. Не меньше! Любимый дедушка, устроивший Алехио на хорошую должность в бригаду специального назначения, наверняка бы гордился внуком, если б смог увидеть. Ничего, скоро вся страна услышит и ахнет в восхищении!
– Итак, мной получен приказ! – тысяцкий не стал растекаться мыслию и сразу взял кагула за вымя. – Приказ о высадке на пиктийское побережье и захвате плацдарма. Нам выпала великая честь ознаменовать трёхтысячную годовщину основания Цитадели ударным ратным трудом, товарищи!