Андрей Посняков - Отряд
- Обожди-ка с воротами. - Иван прищурил глаза. - Больно уж вид у тебя хитрющий. Еще чего вызнал?
- Да не сказать, что вызнал, - ухмыльнулся отрок. - Однако придумка одна есть.
- Ну-ну, давай выкладывай свою придумку! В чем суть-то?
- А в Тимофея Руки доме. Не в доме даже - в усадьбе.
- И что с ней?
- А она самая дальняя, да деревьями густо-густо обсажена, да кустами непроходимыми… Там и днем-то темно, не то что ночью. Одно слово - Собачье устье.
- Так-так… - Иван вдруг улыбнулся. - Так, ты думаешь, Узкоглазову было все равно, куда послать Прошку, лишь бы на ночь глядя, лишь бы местечко оказалось поукромнее, так?
- Так. Ты еще и то уразумей, Иване, что Узкоглазову убивца того еще на то местечко надобно было вызвать. А убивец-то непрост - ишь, с самострелами.
- Верно мыслишь, Димитрий, верно. Значит, убивец тоже это местечко знал - и засаду устроил. Как успел только, а? Хотя, постой, сам отвечу… Прохор встретился с Узкоглазовым днем… Что ж, время было. Чувствую, Митрий, наше предположение верное - Прохора должны были убить именно из-за таможенника, больше-то ничего такого наш кулачный боец и не знал. Итак… - Иван возбужденно поставил в центр стола глиняный кувшин сбитня. - Вот - Платон Узкоглазов. Вот - покойный инок Ефимий, таможенник, честный и благочестивейший человек. - Помощник дьяка поставил рядом с кувшином деревянную миску, а рядом с ней положил еще и ложку. - Это Прохор. Значит, получается, что Ефимий чем-то мешал Узкоглазову и тот нанял Прохора и убийц… или убийцу… возможно, того самого… Ты чего глазами хлопаешь, Митрий?
Отрок покачал головой:
- На столе-то, чай, еще места хватает… Эвон!
Взяв с лавки подсвечник, Митрий поставил его на стол рядом с кувшином и улыбнулся:
- Московский торговый гость Акинфий Ильментьев сын, прошу любить и жаловать! Ну, тот, про которого я рассказывал.
- Так-так-так, - задумчиво протянул Иван. - Торговый гость, говоришь? Поясни!
- Именно он взял со своим обозом людей Узкоглазова… А допрежь того не брал никого, сколько бы ни просились. И не только нас с Василиской.
- Так, ты полагаешь, к смерти таможенника причастен московский купец? - Иванко всплеснул руками. - Эх, жалко я с этим гостем опоздал встретиться. Впрочем, твое предположение - пока одни домыслы.
- Так у нас все - одни домыслы, - хохотнул Митрий. - Иль не так?
- Так, что поделать? - Иван вздохнул и вдруг улыбнулся. - Зато с вами мне повезло. Ты, Дмитрий, далеко не дурак…
- Так не зря ж и прозвали Умником!
- А Прохор - умелый боец, силен и отважен, как лев. Ему и оружие-то не нужно, одним махом всех супостатов свалит.
- Да уж, - рассмеялся Митрий. - Это точно! Где он сейчас-то?
- В обители Богородичной, в келье. Там все ж такого парнища куда как удобней прятать, да и силушку есть куда приложить - дров для братии поколоть, умаешься.
- Это мы умаемся, а для Проньки то - тьфу!
Митька громко захохотал, явно гордясь дружком. Потрогав почти рассосавшийся уже синяк, улыбнулся и Иван.
- Ладно. Давай-ка теперь о вечере подумаем. Ты и в самом деле хочешь встретиться с этим, как его… Онуфрием?
- С Онисимом Жилой. Конечно, надо встретиться. Если кто и знает все, что происходит на посаде, - то это Онисим. Нельзя такую возможность упустить, никак нельзя.
- Что ж… - Иван кивнул. - Только я буду рядом. Да ты не думай, не заметит никто. Был у нас в приказе такой старый подьячий, дядько Мефодий, - он меня, да не только меня, многих, на хожденье да слежку натаскивал. Бывало, пойдет по Москве - мы за ним, - а кого заметит, того по бокам палкой. Я поначалу уж так от него натерпелся, до самой глубокой обиды, а теперь вот вижу - хороший был учитель дядько Мефодий! Когда следишь за кем тайно, главное - с ним взглядом не встретиться, даже случайно: встретился - все.
К вечеру погода ухудшилась, потянуло на дождь, небо заволокли темно-серые тучи, которые и проглотили маленький желтоватый мячик солнца, слямзили, даже и не заметив. Вместо белой майской ночи на посад и монастыри навалилась тьма, густая, липкая, обволакивающая, плачущая мелким дождем и коричневой жирной грязью луж. Старательно перешагивая лужи, народ повалил с вечерни. У паперти церкви Флора и Лавра, что у Большой Романицкой улицы в так называемой Кузнецкой слободке, давно уже прохаживался Митрий - босой, мокрый и грязный. Прохаживался, бросая вокруг нетерпеливые взгляды, - где же этот Онисим, черт бы его побрал? Говорил - сразу после вечерни, а где ж сам? Ну…
- Иди за мной! - Онисим внезапно выглянул из-за угла звонницы. - Да побыстрее, эвон, дождина-то!
- Побыстрее ему… - Митрий послушно потопал к звоннице. - По этакой-то дорожке идти - да кабы в лужу не завалиться.
- А и завалишься, так не велика печаль, - обернувшись, засмеялся Онисим. - Не больно-то ты и чистый!
Митька собрался сказать что-то в ответ, да не успел, побоялся отстать. А тьма вокруг казалась непроглядной, и казалось, будто совсем рядом кто-то громко сопит в спину. Иванко? Хорошо б, коли так. А если не он? Отрок зябко передернул плечами. Нет, бояться нельзя. Там, на Кузьминском тракте, не боялся - по крайней мере, за себя, - а здесь уж тем более, ведь уже не себе принадлежал, Родине, России-матушке! Не сам по себе теперь Митька Умник, а на государеву службу поверстанный!
От осознания сего словно сами собой расправились плечи, ушел, сгинул неведомо куда нахлынувший было страх, и Митрий, усмехнувшись, уверенно прибавил шагу. Не простой он ныне оброчник. Верстан!
Пройдя по Белозерской улице, бродом пересекли речку и, оставив за собой оба монастыря - Большой Богородичный, мужской, и Введенский, женский, - выбрались на самую окраину посада. Глухо было кругом, неласково. Всюду темень - хоть глаз коли, из туч попрыскивало мелким дождичком, и Митька поежился - зябко. Отрок давно уже сообразил, куда ведет его Онисим Жила - в деревушку Стретилово, расположенную не так-то и далеко от посада. Именно там находилась «веселая изба» бабки Свекачихи, известная на весь Тихвин гулящими девками. Как ее - и саму бабку, и ее избу - терпел архимандрит, одному Богу известно. Может, руки не доходили; может, платила бабка обители мзду; а может быть, как любой умный человек, понимал игумен: невозможно разом избавить людей ото всех грехов. Приходилось выбирать между большим злом и меньшим: пусть лучше заезжие гости на Стретилове с гулящими девками тешутся, чем с чужими женами прелюбодеянье творят.
Моросящий до того дождь припустил сильнее, под ногами зачавкали лужи, Митька даже пару раз, поскользнувшись, чуть не свалился в какой-то овраг, хорошо, уцепился за куст чертополоха. Специально - для Онисима - захныкал, заныл:
- Долго еще идти-то?
- Да недолго. - Онисим хохотнул. - Почти пришли уж.
- Ну, слава те…
Лязгнув цепью, вдруг залаял пес - такое впечатление, что совсем рядом. Митрий замедлил шаг и попятился - как бы не бросился.
- Не боись, - обернувшись, потрепал его по плечу провожатый. - То наш псинище, свой. Эй, Коркодил, Коркуша… Тихо, не блажи, я это.
А пес, несмотря на все уговоры, не унимался, исходил злобным лаем, покуда кто-то не вышел из избы, не протопал сапожищами по крыльцу да, осадив собаку, не крикнул зычно, кого, мол, там принесло на ночь глядя.
- То я, Онисим.
- А, Жила… - За оградой, в которую Митька едва не уперся лбом, вспыхнуло пламя - видать, зажгли факел, - скрипнул засов…
- Входи, чего встал? - недобро оглянулся Онисим.
Митька пожал плечами и, с любопытством озираясь вокруг, вошел на просторный двор. Хотя, конечно, мало что можно было разобрать в дрожащем свете факела, однако все ж виден был и обширный дом, сложенный из толстых бревен на каменном подклете, и - рядом - амбары и несколько изб поменьше, то ли для гостей, то ли для челяди. У коновязи махали хвостами две лошаденки.
- С уловом? - Тщательно заперев ворота, к путникам подошел невысокий, но чрезвычайно широченный в плечах парень с куцей бородкой и большим приплюснутым носом. Лицо его - круглое и плоское - было похоже на блин, и Митрий вспомнил, что именно так незнакомца и кликали на посаде - то ли Котька Блин, то ли Федька Блин. Как-то так. Ну да - стретиловский парень. Драться когда-то хаживал, до тех пор пока нос не сплющили.
- Да какой сейчас улов, Федя? - громко вздохнул Онисим. - Эвон, дождинище. Ротозеев мало - все по избам попрятались.
- Смотри-и-и, - Федька Блин нехорошо прищурился. - Твои дела, а хозяйка навар спрашивала…
Упоминание о хозяйкином интересе явно смутило Жилу: он враз съежился, словно стал меньше ростом, забубнил, заканючил, дескать, все будет путем, нечего бабусе беспокоиться.
Загремев цепью, вышел из темноты пес - огромный, черный, с пастью, полной острых зубов, - вот уж поистине Коркодил, выбрали имечко! Уселся, вывалив язык, задышал, поглядывая на незваных гостей зоркими желтыми глазами.
- А это кто с тобой? - Федька Блин сделал вид, что только сейчас заметил Митьку.
