Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим
К счастью, я это прекрасно сознавал. Как и то, что следующая встреча с Живовым будет для нас последней.
«Диверсии делать они мне, с большой долей вероятности, не разрешат. А другие их идеи — в виде возвращения в СССР или „залечь на дно и ждать приказа“ — уже отклоню я».
И когда это произойдёт, я отправлюсь в свободное плавание. Именно поэтому сейчас мне необходимо было искать самому любые варианты будущей борьбы с врагом, в сердце которого я собирался немного поработать.
А где может быть более выгодная снайперская позиция, как не в высотке? Даже не будучи профессиональным снайпером, мне всё равно было ясно, что чем выше ты относительно противника, тем меньше шансов у него укрыться от предназначенной ему пули.
Решив игнорировать лифт, по лестнице поднялся на самый верх и, открыв незапертую дверь, вошёл на чердак. Запах застоявшегося воздуха ударил в нос. Но это не могло омрачить моего радостного настроения от осознания, что даже без приложения каких-либо усилий снайперская позиция найдена и на неё вполне легко можно будет проникнуть, когда я раздобуду оружие. В предвкушении быстрым шагом направился к окну, с замиранием сердца приоткрыл его и сфокусировал зрение.
И какое же было моё разочарование, когда чуда не произошло. Никакой подходящей цели я не увидел. Отсюда открывался неплохой вид на реку, на часть города, на мост, на какой-то завод и хозяйственные постройки двух сторон берега, но сверхинтересного ничего обнаружить не удалось.
Под зданием, на автобусной остановке, явно в ожидании транспортного средства, стояли три женщины и старик. Естественно, никакого оперативного интереса они для меня не представляли.
Перевёл взгляд вправо и посмотрел на объекты возле пекарни. Но и там были обычные люди: старушка с внуком, женщина с двумя детьми и толстый усач с мешком наперевес.
Посмотрел на набережную. Лавочки были свободны, и людей почти не было. Но где-то в полутора километрах от дома, в котором я находился, гулял мужчина с собачкой.
На противоположном берегу тоже была относительная тишина, и шла размеренная мирная жизнь. По дороге ездили машины, трамваи и автобусы, а по тротуарам шли редкие прохожие.
Сфокусировал зрение на реке, по которой навстречу друг другу проплывали две небольшие баржи. По соединяющему оба берега железнодорожному мосту, что находился от меня в двухстах метрах левее, проходил товарный поезд. Вагоны были закрыты, поэтому, как я ни напрягался, рассмотреть то, что скрыто внутри вагонов, не смог.
«Точка для наблюдения, и возможной атаки — просто превосходная, — констатировал я и тут же отметил существенный недостаток: — А вот подходящих целей — нет! Тогда, где мне их взять?»
Но ответа на этот важный, если не сказать, самый наиважнейший вопрос, у меня не было.
— Мне нужна цель, цель и ещё раз — цель! А так, город вроде бы не плох, — вздохнул я и, собираясь прикрыть окно, сделал шаг назад.
И тут меня привлёк появившийся гул, что стал доноситься из-за домов. Я посмотрел в ту сторону, откуда шёл этот звук. Вскоре из-за крыш появился источник шума — низко летящий самолёт. Вероятно, он только недавно взлетел с аэродрома и ещё не набрал высоту, а потому летел очень низко.
«Ну, или те, кто там летят, хотят показать тем, кто остался внизу, что они, в отличие от простых смертных, умеют парить в небесах», — хмыкнул я, непроизвольно сосредоточив свой взгляд на исполине, который мог уже отличать от других моделей.
Старый знакомый «Савойя-Маркетти СМ.75 „Сумчатый“» (итал. Savoia-Marchetti SM.75 «Marsupiale») — итальянский военно-транспортный самолёт — своими размерами намного превосходил все те, что стояли в этом времени на службе у немецких Люфтваффе. По современным меркам данная модель имела вместительный фюзеляж и очень внушительный запас топлива. На одной дозаправке самолёт мог пролететь не менее двух тысяч двухсот километров, что для 1941 года просто фантастический результат.
Фокусировка зрения подтвердила все мои предположения. Это был действительно итальянец, который с каждой секундой величественно пролетал на расстоянии около пятидесяти-семидесяти метров от меня, буквально чуть не цепляя дном фюзеляжа и крыльями крыши зданий. Его три мощных девятьсотдевяностосильных мотора ревели, создавая нестерпимый гул в ушах.
Пилот, ведущий стальную птицу, держась за штурвал, разговаривал со вторым пилотом и улыбался. Его мерзкая сальная улыбка буквально прилипла к его жирной противной морде. И я узнал его! Я узнал ту тварь, что сбрасывала бомбы на нас под Новском. Я узнал гадину, что улыбалась оттого что видела, как люди погибают под ударами авиации. Я его узнал!
И разумеется, тут же призвал к ответу…
Я и сам не понял, как два пистолета оказались у меня в руках.
«Бах! 'Бах!» «Бах» — практически без пауз стали громко говорить «Вальтеры», изрыгая из себя вместе с огнём куски металла.
В обычной ситуации фонарь кабины пилота пистолетная пуля взять вряд ли сможет. Но я, стрелял не абы куда, а в изъян стекла, небольшую трещинку, которая была мной обнаружена. Выпущенные пули с невероятной скоростью входили в одну и ту же точку, стремясь разрушить прозрачную преграду отделяющую их от вожделенной цели.
И вскоре им это удалось. Шестая пуля таки сумела пробить отверстие и с удовольствием влетела в зубы жирному борову, что управлял самолётом. За ней незамедлительно последовала следующая, на этот раз, попав гаду в ухо. И нужно сказать, лётчику этого сразу же хватило, ибо тот мгновенно поник головой. Очередные две пули уже предназначались не ему, а второму пилоту. Тот, вероятно, услышав крик боли коллеги обернулся и, поймав их глазом, тоже опустил голову.
После столь незаурядного воздействия на экипаж, самолёт резко завалился влево и, загудев как подбитый птеродактиль, с креном на левое крыло стал уходить в штопор, с каждой долей секунды неумолимо приближаясь к земле. Точнее, не к земле, а к мосту, по которому в это время проходил товарняк.
— Ёлки-палки! — только и сумел прошептать я, глядя на то, как под тем самым мостом как раз в этот момент сравнялись обе проплывающие баржи.
«Ба-бах!» — донеслось до ушей, когда самолёт врезался в поезд.
Несколько вагонов сошли с рельсов и вместе с горящими остатками двигателей и фюзеляжа летающей птицы устремились к воде.
А я, с удивлением смотря за происходящим, коря себя за то, что поддался душевному порыву, как в замедленной съёмке ошеломлённо смотрел на всю происходящую катастрофу и, где-то в глубине сознания, пытался понять, как именно пистолеты оказались у меня в руках.
Однако полностью проанализировать произошедшее мне не удалось. Потому, что под мостом произошло, а точнее сказать: произошёл, ядерный взрыв.
Да, конечно, я знаю, что в 1941 году никакого ядерного оружия ни у одной из стран ещё не было. Его просто не существовало ещё к этому времени. Но по-другому, нежели как ядерным взрывом, объяснить произошедшее у реки Шпрее я был не в силах.
«Бу-бу-бух!!!» — громыхнуло у кромки воды, и, как мне показалось, я тут же потерял на некоторое время сознание.
Чудовищная взрывная волна снесла крышу у здания, на чердаке которого я находился. Меня отбросило к противоположной стене и только чудом, прижавшись спиной к остаткам мауэрлата, я не улетел вниз с восьмого этажа. Уши заложило. Из носа текла кровь. В голове звенело, а сама голова кружилась. Я лежал ни жив ни мёртв. Полежав так несколько секунд, пришёл к мысли, что я всё же больше жив, чем мёртв, и собрал волю в кулак.
С трудом разлепив глаза, посмотрел на чёрное от дыма и пыли небо, после чего постарался подняться на ноги. Вскоре мне удалось это сделать. Борясь с болью в спине, я распрямился и когда увидел дело рук своих, непроизвольно охнул.
Я стоял на полностью оголённой крыше покосившегося здания. Более того, так выглядели все уцелевшие дома, что были вокруг. Они стояли с разбитыми и вывернутыми ставнями, без стёкол, без дверей и с частично разрушенными фасадами. Но это были только те строения, которым, можно сказать, повезло. В эпицентре взрыва, коим были река и мост, всё находилось в гораздо удручающем и плачевном состоянии. От заводских построек остались лишь остовы и груды кирпича, а строения рядом с набережной, что была в полукилометре от моста, были в той или иной степени разрушены.
