Андрей Посняков - Отряд
- Лошадь свели! Лошадь свели! Вот раззява!
- Чем хохотать, лучше б сказали: не видали ль лошадь-то? - обиженно вздохнул Галдяй.
Ребята захохотали еще громче:
- Не, лошадь не видали… Видали цыгана. Верно, он и свел.
- Ну да… - Подьячий взъерошил пятерней заросший затылок. - Видать, он, больше некому. А вы кто ж такие? Здешние?
- Знамо, здешние, - с важностью отозвался один из парнишек, на вид чуть постарше другого. - Эвон, в той избе раньше жили.
Он показал на дымящиеся развалины. Галдяй пожал плечами:
- Что, сгорела изба-то?
- Не сгорела, - шмыгнул носом отрок. - Приставы развалили…
- Чтоб огонь не прошел, - звонким голоском дополнил второй. - Пожар тут недавно был. Большунный - страсть!
- Пожар… - Галдяй покивал и поинтересовался, много ли народу сгорело.
- Да не много, - мазнул рукой старшенький. - А, почитай, все, что на сгоревшей усадьбе жили.
- Все трое! - с важностью выказал свою осведомленность младший. - И хозяин, и оба его слуги - и молодой, и старый.
- Хозяин-то, Гермоген Петрович, хороший был. Чудной, но хороший. Парсуны все малевал. Бывало, нас во дворе поставит - рисует, то «поретрет» называл. Похоже.
- И не «поретрет», а «портерт». Парсуна такая. - Перебив братца, младшенький поковырял в носу. - А когда не нас, когда просто во-он ту березину рисует или улицу - то «пэй-заж» называется.
- Чудной был боярин - это ж надо, краски дорогущие на нас тратить да на какую-то там березину!
- А слуги его тож рисовали? - Галдяй уселся на бревно рядом с поваленным забором - надоело уже стоять.
- Слуги-то? Не, слуги не рисовали. Дядька Джон все по двору с пищалью ходил, воров пасся, хоть Гермоген-боярин всегда говорил, что красть у него нечего.
- Дядька Джон? - тут же переспросил Галдяй, стараясь придать голосу некое удивление, что, впрочем, получилось у него плохо - ну да мальчишки не обратили внимания, малы еще были, наверное, лет по девять-десять.
- Дядька Джон - аглицкий немец, - пояснил старший.
- А второй слуга у них Телеша Сучков был, - младшенький не отставал от брата. - Молодой парнище, противный. Нас увидит, догонит - обязательно затрещину даст или подзатыльника. Вот уж гад ядовитейший!
- Типун тебе на язык, Михря! - заругался старший. - Он же помер. Телеша-то в огнище сгорел, а ты его - гадом.
- Гад и есть… - Младшенький утер сопли. - Знаешь, что он со мной на заполье делал? Потом расскажу.
- А что делал? - тут же поинтересовался подьячий.
- Да так… - Видно было, что пареньку не очень-то хотелось рассказывать, а Галдяй и не настаивал - какая разница, что там делал один из сгоревших слуг. Все равно уж теперь - мертвый.
- А нам государь пять рублев дал! - неожиданно похвалился старший отрок. - На новую избу.
- Ну? - Галдяй удивленно вскинул брови. - Неужель пять рублев?
- Точно! Мамка Матрена в Кремль хаживала, так государь ее самолично принял и денег пожаловал. На, говорит, Матрена, - расти детей. Сейчас-то мы на постоялом дворе живем, на Остоженке, у дядьки Флегонтия - то родич наш дальний, - а к осени матушка сруб купит да наймет артельных, те уж живо новую избу сладят.
- Повезло вам! - Подьячий с завистью почмокал губами.
- Чего ж повезло-то? - удивился младший парнишка. - Избу вон по бревнышку раскатали - и те сгорели.
- Да не в том повезло, что избу раскатали, - наставительно заметил Галдяй. - А в том, что царь вашу мамку отметил! Ишь, рублями пожаловал - милость-то какая, понимать надо!
- Да мы понимаем. Матушка уж по всей Остоженке разнесла.
- Чего разнесла, рубли?
- Тю! Не рубли - весть. О милости царской.
- Ну, ладно. - Старший паренек спрыгнул с забора. - Пойдем, Михря, а то мамка обыщется, скажет - с утра ушли и до сих пор нету.
- Так путь-то неблизкий, Кольша! Где Остоженка и где Покровская?
- Все равно - идем. Чего не слушаешься? Я за тебя ответственный!
- Видали мы таких! - Оттолкнув брата, Михря вихрем помчался по улице, только пятки сверкали. Остановился у старой березы, обернулся:
- А ну-ка, догони!
- Делать нечего - за тобой гоняться, - пробурчал старший, Кольша.
Привстав, Галдяй дернул его за рукав:
- А вы чего сюда-то приходили? На родные места посмотреть?
- Да нужны они нам больно! - Кольша усмехнулся. - А ходим сюда каждый день - подбираем всякую мелочь, что от избы нашей осталась. То гвоздь нашли, то воротные петли - все в хозяйстве сгодится.
- То верно.
- А сегодня вот - шиш, пусто. Видать, соседи все подобрали.
- Так вы не только у своей избы, вы и на пожарище поглядите, - посоветовал Галдяй.
Кольша рассмеялся, показав неровные зубы:
- А то мы такие дурные, не посмотрели! Все руки вишь… - он вытянул черные от сажи ладони. - И ничего! Одни вон обломки, - он презрительно пнул ногой закопченный обломок кувшина, - во множестве тут валяются.
- Во множестве…
Галдяй не поленился - нагнулся, подобрал черепок, отчистив рукавом, посмотрел - красивый, с выпуклым рисунком в виде виноградной лозы.
- Много, говоришь, тут таких?
- Да полно. Эвон, смотри сам.
На пожарище Галдяй не полез, поленился, махнул рукой убежавшему отроку да потихоньку пошел в направлении к Китай-городу и к Кремлю - обратно на Земский двор. Опрашивать соседей сгоревшего Гермогена не стал, стеснялся, да и боязно было: по всей улице за воротами, гремя цепями, лаяли псы. Ну их к бесу, укусят еще. А вот черепок подьячий с собой прихватил, а как же - хоть что-то.
Вечером первый явился Митька. Довольный, сразу было видно - что-то раскопал парень.
Иван оторвался от бумаг, кивнул на лавку:
- Ну, что встал? Садись докладывай.
- Нашел, - усевшись, сообщил Митрий. - Картину нашел… то есть, пока не саму, а продавца - Андриана Грека, седенький такой старичок, здесь недалеко, на Никольской торгует.
- И что старичок?
- Поговорил я с ним. Примерно описал картину - с мельницами, мол, ветряными. Андриан сразу же закивал - моя, дескать, картина, язм такими торговал еще по осени. Ну, а зимой Ртищева убили.
- Еще не доказано, что убили, - Иван усмехнулся и махнул рукой. - Ты продолжай, продолжай.
- Так я и говорю, - пожал плечами Митрий. - Картину эту писал какой-то голландец, как его, я уж и не упомню, да то и неважно, думаю. Гораздо важнее другое - таких картин, с мельницами, всего было три. Все три по осени и ушли. Одну купил Амвросий Фрязин - лекарь, другую - аглицкий торговец лесом Джером Смит, третью - купец Никодим Рыло.
- Никодим Рыло? - переспросил Иван. - Кажется, знакомое имя… Ну, дальше! Надеюсь, ты всех троих уже проверил?
Митька усмехнулся:
- К сожалению, не всех, но проверил. Сказавшись больным, заглянул к лекарю - картинка с мельницами висит у него в людской на самом видном месте, как пояснил слуга - всегда там и висела. Ничего похожего на парсуну Ртищева - ни стола, ни изразцовой печки.
- Значит, лекарь отпадает.
- Вот и я так рассудил и не стал его дожидаться - еще осматривать начнет да найдет какую-нибудь дорогостоящую болячку, лекаря - они ж такие! В общем, ноги в руки - и на усадьбу к Смиту. Усадьба огромная, дом не дом, крепость. Частокол здоровенный, у ворот стража с мушкетами, псы…
- Как же тебя пустили?
- А я лесопромышленником прикинулся. Дескать, из Тихвинского посада господин Дмитрий Терентьев к господину купцу Джерому Смиту по важному лесоторговому делу. Ой, Иван, ты б видел, что тут началось! Приказчики, как слово «лес» услыхали, так слетелись, словно щуки на малую рыбу - проходите, мол, уважаемый господин, в горницу, присаживайтесь. Ну, уселся… А купца, Смита этого, нет - в Архангельск уехал. С приказчиками разговаривал - я тебе скажу, народец ушлый. Такое впечатление - они скоро весь наш лес спилят и в Англию вывезут! А, кроме леса, еще и пеньку, и лен.
Иван усмехнулся, кивнул:
- Понятно, Англия корабли строит. Ну, черт с ним пока, с лесом, даст Бог, все не вывезут… - Юноша вдруг замолк, прислушался. - Да что там за крики такие?
- А! - вдруг рассмеялся Митрий. - Галдяй Сукин лошадь казенную потерял.
- Как потерял?
- А так… Ездил, говорит, на пожарище… Пока видоков опрашивал - свели. А кто свел - не знает.
- Ну, дела-а… - Иван едва сдержал смех. - Ладно, утешу потом Галдяя. Ты про англичанина говорил?
- А, да, - Митька взъерошил рукой волосы. - В общем, с приказчиками мы говорили долго - и о лесе, и о пеньке, и о льне, - договорились почти о продажах, за Смитом только дело осталось… А какое выгодное дело, Иван! Эх, были б лишние деньги… Слушай, а давай - в компаньоны! Жалованьем скинемся, Прохора еще возьмем, и…
- Давай-ка, Митя, о лесе после поговорим. Сейчас - о картине. Узнал что?
- Да, о картине, - оторвался от радужных планов Митрий. - И эту картину я видал - висит в кабинете хозяина, Джерома Смита, мне ее специально старший приказчик показывал - я ж еще любителем парсун сказался: «Как, и ваш хозяин их собирает? Вот славно-то! А можно взглянуть? Ну, хоть одним глазком». В общем, взглянул. Кабинет большой, справный, печи круглые, с изразцами, - но там на них не тюльпаны, а какие-то хоромы, замки. И картина на стене не одна - множество. Пейзажи, портреты… Та, которая с мельницами, в уголке висит скромненько.
