Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

На душе потеплело. Наш «КВ-1»! Машина, вызывающая уверенную гордость. Но любоваться некогда. Учитывая, что немцы не смогут пробить его лобовую броню, надо не дать им зайти с флангов!

Вижу Синченко мыслит схожим образом. Его «И-16» как раз вошел в пикирование, сбросил бомбы на замеченный мною «StuG».

Одним меньше.

Бой внизу идет кровавый. Несколько немецких танков остановлены на линии наших траншей. Но фашисты не оставляют попыток прорыва. Пехота вновь поднялась в атаку. Их встречает редкий винтовочный огонь, да короткие, экономные пулеметные очереди.

Плохо дело. Выстраиваю заход на «Panzer-IV» с таким расчетом, чтобы затем довернуть на пехоту. Надеюсь, крупнокалиберные авиационные пулеметы охладят их наступательный порыв!

«Четверку» подорвал, правда обеими «ФАБами», зато наверняка. На вираже осматриваюсь. Глаза устали от серой дождливой мглы. Внизу все выглядит крошечным, неразборчивым, приходится постоянно напрягать зрение. Замечаю несколько грузовиков, появившихся со стороны леса. Что-то тянут на буксирах!

Экипаж «КВ» их не видит. Что же приволокли немцы? Противотанковые орудия?

Все оказалось намного хуже. Фашисты суетятся, разворачивая в боевое положение «FlaK-36»[5], чей бронебойный снаряд способен пробить наш тяжелый танк!

Рулем направления доворачиваю на крупнокалиберную зенитку. Если немедленно ее не уничтожить, мало никому не покажется!

Кажется, что я остался совершенно один. Заблудился среди смертей и хмари непогоды. Чувство нахлынуло внезапно, остро, неодолимо.

Подаюсь к прицелу. Очертания грузовиков стремительно растут. Вижу фигурки солдат. Невзирая на виртуальный опыт, нервы не выдержали, огонь открыл рано, снова пришлось корректировать прицел по трассам, благо успел, не растерялся…

Очереди двух «БС» подожгли «Opel Blitz», прошив его кабину и кузов, в котором что-то сдетонировало и начало рваться, разлетаясь осколками. Трассы прошлись по зенитному орудию, и разгруженным подле снарядным ящикам. Снова плеснуло пламя.

Из-за плохой видимости и множества близких разрывов я едва разминулся с пограничными деревьями. Дождь, как оказалось, усилился. Погода сегодня меняется так же быстро, как и ситуации на поле боя.

Пространство между землей и небом вновь опасно «сжалось», но у меня и других забот хватает. Вслед плотно несутся трассеры. Некоторые задевают плоскости и фюзеляж. Внезапно в бронеспинку прилетело два сильных удара, от которых «МиГ» вздрогнул всем корпусом, а я ощутил тупую боль в пояснице.

Но даже эти шоковые ощущения проходят как будто бы в фоне. Мысли заняты совсем другим. Уничтожен ли «FlaK»? Ну как минимум сильно поврежден и наверняка лишился расчета. Все равно когда сяду, надо связаться с наземными войсками и предупредить.

Мысли рваные. Сознание сбоит. Мгла становится все плотнее, теряю даже близкие, уже хорошо знакомые ориентиры. Надо уходить к аэродрому. При такой видимости разбиться легко. Не хочу глупой смерти.

Машина слушается с трудом. Повреждения в хвостовой части наверняка намного серьезнее, чем я могу предположить.

Ложусь на обратный курс. Впереди слегка просветлело. Двигатель работает без перебоев, и то хорошо.

На краю взлетки видны проблески света и два столба черного дыма. Я напрягся, — ничего хорошего в голову, естественно, не приходит, но как оказалось, это горит промасленная ветошь, обозначая начало полосы.

Сажусь чисто на рефлексах. Плавно убираю газ. Тягуче скрипят тормоза. На рулежку нет сил, но надо. Кое-как справился. Дальше уже самолет откатят вручную до ближайшего капонира.

Никогда не думал, что существует столь всеобъемлющая усталость и опустошенность. Я заглушил двигатель, выбрался из кабины и пошатнулся, машинально придерживаясь за элерон, чтобы не упасть. Дико болит спина. Пустой желудок вдруг вывернуло спазмом. Перед глазами внезапно все поплыло, ноги стали ватными, подкосились.

Дальше ничего не помню.

— Ну что, Скворцов? — голос с трудом проникает в сознание. — В воздухе ты еще держишься, а на земле смотри-ка в обморок упал, как барышня?

— Товарищ старший лейтенант, может он ранен? — старшина Потапов приподнял мне голову, насильно заставил сделать пару глотков воды из фляги.

— Знаком я с такими «ранениями», — саркастически ответил Иверзев. — Насмотрелся в летной школе. Вестибулярный аппарат неподготовленных летчиков не выдерживает многочасовых предельных нагрузок, — он явно кого-то сейчас процитировал по памяти. — Отсюда — спутанность сознания. Когда оклемается пусть идет в штаб. Там с ним и поговорю.

Он ушел, а старшина помог мне встать.

— Ну? Андрей, не молчи! Ранен⁈

— Нет! — отвечаю хрипло, прерывисто. — В бронеспинку две пули угодили.

— А чего свалился-то?

Я промолчал, стиснув зубы.

Сотни летных часов в «ви-ар» неплохо натренировали рассудок, дали практический опыт пилотирования, но моя физическая подготовка действительно оставляет желать лучшего. Да что лукавить, — при моем прошлом образе жизни ее фактически и не было. Работа офисная. Хобби по вечерам тоже в кресле. Тренажерные залы не посещал, — надрываться, таская железо, казалось мне пустой тратой времени.

«Тогда почему сразу, в первом же вылете это не дало о себе знать?» — вопросы самому себе приходится задавать поневоле.

— Спасибо, Потапыч. Посмотри, что с машиной, — стараюсь держаться бодро.

Вообще-то я неправильно мыслю. В корне неправильно. При чем тут прошлый образ жизни? Организм, куда транслирована матрица сознания, теперь мой. Думаю, у младшего лейтенанта Скворцова с физподготовкой все было в порядке. Просто день выдался долгим и трудным, — не каждый выдержит. Три вылета фактически без передышки, в условиях нелетной погоды, вымотали до предела.

— Потапыч, скажи, а Иверзев летчик? Отношение к авиации имеет?

— Я слышал он штурманов для бомбардировочной авиации готовил, — ответил старшина. — Но это неточно.

— Откуда инфа?

Мое очередное сленговое словечко старшина пропустил мимо ушей.

— Да Земцов с ним повздорил накануне вашего второго вылета. Я мимо штабной палатки как раз проходил. Капитан за тебя заступился, а ему сказал: «Ты свои штурманские и преподавательские замашки брось! Здесь не бомбардировочный полк! Скворцов абсолютно прав! Лететь над дорогой — самоубийство! Ты когда маршрут прокладывал, учел мелкокалиберную зенитную артиллерию, да пулеметы? Нет. Не учел! Отвыкай от цифр больших высот»! — старшина усмехнулся. — Иверзев чужой правоты, похоже, не терпит. Так что поосторожнее с ним, — добавил он.

— Ладно. Разберусь. Пошел докладывать. Потапыч, а что на земле? Фашистов остановили?

— Так слышишь, канонада-то стихла. Скоро уже смеркаться начнет, а немцы ночью на рожон не лезут. Если до заката не управились, то с утра продолжат.

— Ну и то дело, — ответил я.

В штабной палатке собрались все, кроме Демьянова.

— Иван жив? — вырвался у меня невольный вопрос.

— Жив, — ответил Земцов. — Синяками отделался. Скоро прибудет, — командир, похоже, ждал моего появления, потому что сразу начал подводить итоги дня:

— Сегодня сработали отлично! — похвалил он. — Действиями нашей эскадрильи в штабе довольны. Да и с передовой вам, товарищи, просили передать благодарность, — его слова звучат для меня непривычно, как в омут погружая в незнакомую эпоху. Мне казалось, что я многое знаю об этом времени, но слушая Земцова и заново переживая события дождливого фронтового дня, я понял, что о войне мне неизвестно ровным счетом ничего. Только факты уже свершившейся истории, без острого чувства сопричастности к ней.

— Сегодня нами уничтожено пять танков, одно штурмовое орудие и две бронемашины, — продолжил капитан.

— Еще восьмидесятивосьмимиллиметровое орудие «FlaK-36» и грузовик «Opel Blitz» с боеприпасами, — вставил я. — Экипаж нашего «КВ» должен подтвердить. Они наверняка видели мою атаку.

Земцов кивнул, что-то помечая на листе бумаги, а Иверзев вдруг взъелся: