Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

Земцов встал в вираж. Кружит над прогалиной. Наверняка у него промелькнула шальная мысль: попытаться сесть и забрать меня, но не вариант. Абсолютно. Слишком узко и коротко.

Машу ему руками, — «уходи», давая понять, что сам буду выбираться к линии фронта.

Он понял. Покачал крыльями, и вскоре силуэт командирского «И-16» растворился в дымке над деревьями.

Я осмотрелся. Движок по-прежнему слегка дымит, остывая и потрескивая. Вокруг щебечут птицы. Августовское солнце висит низко. Смотрю на часы. Семь тридцать утра. Нечего тормозить. Надо сориентироваться и уходить к линии фронта. До заката должен успеть. Помнится, средняя скорость пешехода около пяти километров в час?

Отстегиваю парашют. Надо бы его зарыть или утопить в болотце. При мне остался планшет с картой, «ТТ», к которому есть запасная обойма, ну и все. Шлемофон снял, заткнул за пояс. Вещь мне дорога по понятным причинам.

Невнятно шумит лес. А вот птицы вдруг почему-то смолкли. Я насторожился, быстро отбежал в сторону и присел за какой-то коряжиной, выхватив «ТТ».

Недалеко тарахтит мотоцикл. Значит поблизости лесная дорога? Этого еще не хватало!

Осторожно выглядываю поверх укрытия.

Немцы! Двое…

Оба сухощавые, — война согнала жирок. Вооружены карабинами «Маузер»[2].

— Hans, du hast ihn gesehen, oder⁈ War es ein russisches flugzeug⁈ (Ганс, ты ведь его видел? Это был русский самолет?)

Пристально наблюдаю за ними. Немцы явно видели, как я шел на вынужденную. Значит просто так не отстанут.

Ага, заметили «ишачка». Сейчас полюбопытствуют. Жаль, ножа нет. Стрекот мотоцикла вряд ли заглушит выстрелы.

— О, рус фанер! — воскликнул один из них. Второй лишь кивнул, напряженно осматриваясь по сторонам. Явно более опытный. Или менее беспечный.

Я отлично понимаю, где нахожусь. Вполне отдаю себе отчет в происходящем, но все же где-то глубоко внутри еще жива безбашенность, воспитанная в «ви-ар». Меня привлекает тарахтение мотоцикла, работающего на холостом ходу. Немцев скорее всего трое. Тихо убрать этих двоих не получится. Но соблазн завладеть транспортным средством велик. По лесным дорогам успею быстро добраться до линии фронта!

Я отполз к зарослям кустарника и привстал, вытягивая шею. Ага, вот и мотоцикл! Смотрит стволом «MG-34» в сторону прогалины. Магазин у пулемета барабанный, на пятьдесят патронов[3], если мне не изменяет память. Отодвигаю ветку. Присматриваюсь. Вокруг никого. Мне реально повезло! Фашистов всего двое! Они увидели падающий самолет и свернули посмотреть. Наверное, надеялись взять в плен советского летчика?

Низко пригибаясь, я вернулся к прежней позиции.

— Ганс, — тот немец, что постоянно озирался, теперь вскинул карабин, целясь в сторону «И-16». — Загляни в кабину. Посмотри, мертв ли пилот? — они говорят по-немецки, но некоторые слова я понимаю, и смысл фраз ясен.

Выбора, по сути, нет. Надо действовать! До фашистов метров двадцать. Уверенная дистанция для «ТТ».

Выстрел ударил громко. Немец кулем повалился на землю. Второй оторопел, и это стоило ему жизни. Две пули пробили спину.

Короткими перебежками возвращаюсь к своему самолету. Осматриваю фашистов. Обоих свалил наглухо!

Быстро собираю трофеи. Две гранаты М-24 засунул за пояс. Осколочные, наступательные, на длинных ручках, с радиусом поражения в 10–15 метров. Фляга тоже пригодится. Забираю их документы. Постоянно прислушиваюсь. Мотоциклетный мотор по-прежнему тарахтит на холостых оборотах, скрадывая все другие звуки.

При виде крови меня даже не замутило. Впрочем, неудивительно. Адреналин кипит в крови, подавляя эмоции. Да и вообще, учитывая общую тематику современного онлайна, я не сделал и не увидел ничего нового. Может потом «накроет»?

Забрал оба карабина и подсумки с запасными обоймами к ним. Теперь бегом отсюда!

Лесная дорога оказалась порядком заросшей. Скорее не дорога, а направление, по которому мужики на телегах за сеном да дровами иногда ездили. Но мотоцикл пройдет.

Надо было немецкую форму взять. На скорости, если не останавливаться, можно ведь и внаглую проскочить?

Нет. Слишком рискованно. Посмотрю, куда пролесок[4] приведет, а там уже решу, что делать дальше.

Через несколько минут езды, колея вдруг свернула в отлогую сухую ложбину.

С воздуха я видел деревеньку, но она, как мне кажется, осталась правее. Ориентироваться в густом лесу оказалось куда сложнее, чем в небе. Останавливаться через каждые пятьдесят-сто метров, сверяясь с компасом и картой я не стал, решив, что утреннее солнышко, пробивающееся сквозь кроны деревьев, послужит достаточным ориентиром. Еду на восток, а значит приближаюсь к фронту.

К строениям я выскочил совершенно неожиданно. Просто кустарниковый подлесок вдруг расступился в стороны, а след примятой травы оборвался на краю заросшего сорняками клочка земли, метрах в двадцати от бревенчатого дома.

Сначала подумалось: «хутор», но нет — деревушка. Дворов пять-семь. Дома очень старые, наверняка дореволюционной постройки. Вокруг лес. Немцев пока не видно.

Глушу мотор. Надо аккуратно осмотреться. Если здесь нет фашистов, то имеет смысл расспросить местных. Они могут подсказать лесные тропки, прямиком ведущие к фронту.

Мотоцикл я оставил в кустах. Снял «ТТ» с предохранительного взвода, бегом пересек чей-то заброшенный огород и вжался в потемневшую стену сруба между двумя окошками. Они закрыты ставнями. Стучать не решился, а сделал еще пару шагов, выглянув из-за угла.

Входная дверь открыта.

Ступая тихо и осторожно, поднимаюсь на крыльцо. Одна из ступенек все же предательски скрипнула. Звук показался мне очень громким.

В сенях темно, а в горнице сумеречно, — скупые лучики света пробиваются сквозь закрытые, но рассохшиеся ставни.

Где же хозяева?

Я сделал еще шаг и вдруг споткнулся обо что-то мягкое.

Взглянул под ноги и меня прошиб ледяной пот. На полу скорчилась молодая женщина в разорванном платье. Изнасилована и убита. Рядом пацан лет двенадцати. Застрелен.

Тела еще даже не окоченели.

Смотрю на них омертвевшим взглядом, а внутри растет пустота. Жуткая пустота, в которой нет ни одной мысли.

Мышцы вдруг начала бить крупная дрожь. Желудок метнулся к горлу, но мне удалось подавить спазм.

В лучиках света кружат пылинки. Кровь глухо ломится в виски. Доски пола подгнили. Сумрак мягко очерчивает контуры тел, да пару узелков с вещами.

Они наверняка были беженцами. Шли на восток. Дом скорее всего давно заброшен, как и деревушка, даже не отмеченная на карте.

В оглушительной, контуженной тишине вдруг раздался резкий, отдающий металлом звук. Он идет с улицы. В дальнем конце комнаты один ставень вконец покосился и болтается на петле, открывая неширокую щель.

В тот миг я не вполне владел собой. Подошел, встал сбоку от окна и выглянул.

Снаружи солнечно. Виден небольшой одичавший сад, за ним фрагмент улицы и еще пара заброшенных домов с прохудившимися крышами.

Под яблонями расположились немцы. Их девять. Сидят в тени, что-то готовят на костерке. У одного расстегнут китель. Пояс с подсумками висит на обломанном суку. Карабин прислонен к дереву. Он как раз с хрустом надкусил яблоко, но скривился — кислое. Поодаль стоит запряженная телега, подле нее еще трое фашистов разгружают ящики, выкрашенные в цвет хаки.

Когда-то давно в своем, теперь уже недосягаемом времени, я слышал разные мнения о войне, о «немцах» и «нацистах», между которыми «нельзя ставить знак равенства»… но сейчас я видел убийц. Наглых, уверенных в себе тварей, которым война позволила все. Один убивал, второй насиловал, третий смотрел в сторону или стоял спиной, так какая между ними разница, особенно в рамках плана «Ост»[5], который, к слову сказать, «коллективный запад» попытался повторить спустя восемьдесят лет!

Мерзлая, гложущая пустота, что поселилась внутри, медленно сжимается, как пружина.

Стараясь не наступать на подгнившие половицы, я вышел на крыльцо, пересек огород, вернулся к мотоциклу, снял с коляски «MG», даже не вспомнив о запасных барабанах к нему, и снова вернулся в дом.