"Фантастика 2025-120". Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Верещагина Валентина

По его грязным щекам, смешиваясь с кровью, потекли слезы. Но это были не слезы горя или скорби. В них не было отчаяния. Это были слезы бессильной, выжигающей нутро, раскаленной добела ярости. Он лежал в могиле своей деревни, в могиле своего счастья, и слушал тишину. И в этой тишине, в темноте под землей, в его растоптанном восемнадцатилетнем сердце родилась клятва.

Тихая. Беззвучная. Но твердая, как алмаз, и черная, как та пустота, что поглотила его мир.

Он выживет. Он выберется. И он найдет их. Он станет сильным. Не для славы. Не для вечной жизни.

А для того, чтобы однажды сорвать с их бессмертных лиц это безразличное высокомерие. Вместе с их головами.

Глава 3: Холодное Солнце

Время умерло. Во тьме, в тесном, удушливом коконе из расколотых балок, земли и камня, Лу Ди был один на один с болью. Она была повсюду. Тупая, ноющая боль в груди при каждом вдохе, обжигающая легкие пылью; острая, простреливающая боль в левом плече при малейшем движении; монотонный гул в голове, который, казалось, был самим звуком его расколотого мира. Но вся эта физическая агония была лишь тенью, далеким эхом той зияющей, всепоглощающей пустоты, что разверзлась в его душе.

Он не знал, сколько пролежал так — час, день или целую вечность. Мир снаружи молчал. Ужасающий грохот божественной битвы стих, оставив после себя нечто куда более страшное — абсолютную, могильную, неестественную тишину. В этой тишине не было ничего: ни пения ночных птиц, ни шелеста ветра в кронах деревьев, ни даже жужжания мошкары. Словно сама жизнь, сама ткань бытия была выскоблена из этого уголка мира.

В полузабытьи его преследовали призраки. Вот его мать, Лин Су, смеется, посыпая его волосы мукой, когда он, еще будучи ребенком, пытался помочь ей месить тесто. Вот его отец, Лу Ган, кладет свою тяжелую, но нежную руку ему на плечо после первого удачно выкованного ножа, и в его суровых глазах светится гордость. Вот Сяо, морщит нос и называет его «кузнечным увальнем» после очередной победы в беге наперегонки. А вот Мэй Лин… ее первый, соленый от слез поцелуй на берегу реки, ее шепот «все будет хорошо»… Эти воспоминания, еще вчера бывшие его главным сокровищем, теперь стали его палачами. Они были ярче и реальнее, чем тьма вокруг, и каждый из этих светлых образов наносил ему раны куда глубже, чем любые обломки.

Он мог бы умереть там. Просто закрыть глаза и позволить боли и воспоминаниям утащить себя в небытие. Это было бы легко. Но что-то не давало ему покоя. Не надежда. Надежда умерла вместе с его миром. Это было нечто другое. Черное, твердое, раскаленное. Клятва, данная в предсмертной ярости. Она пульсировала в его висках, она гудела в его крови, она была единственным, что осталось настоящим. Она не позволяла ему сдаться. Она требовала жизни. Она требовала мести.

Именно эта черная, упрямая ненависть заставила его двигаться.

Собрав в кулак всю свою волю, он пошевелился. Боль в плече была такой, словно в сустав воткнули раскаленный нож, но он проигнорировал ее. Здоровой правой рукой он начал разгребать завал. Камни царапали кожу, занозы впивались в пальцы. Он работал медленно, методично, как будто снова был в кузнице и расчищал горн от остывшего шлака. Движимый не желанием жить, а чем-то более темным и фундаментальным. Он должен был выбраться. Он должен был увидеть. Он должен был убедиться.

Спустя вечность его пальцы нащупали пустоту. Тонкий, едва заметный лучик света пробился сквозь тьму. Это был не теплый солнечный свет. Это был тусклый, серый, болезненный свет. Но это был свет. Он расширил лаз, отталкиваясь ногами и работая одним плечом, не обращая внимания на протестующий хруст сломанных ребер. И, наконец, он выполз на поверхность.

И увидел ад.

Он ожидал увидеть руины. Он был готов к разрушениям. Но то, что предстало его глазам, было за гранью понимания. Он стоял на краю того, что когда-то было его деревней, и смотрел в бесконечность.

Равнины Солнечного Ветра больше не существовало.

На ее месте был огромный, неглубокий, но невероятно широкий кратер, словно кто-то прошелся по долине гигантским раскаленным утюгом. Земля была выжжена дочерна, местами она спеклась в потрескавшееся, переливающееся на тусклом свету вулканическое стекло. От деревни не осталось и следа. Ни домов, ни пекарни, ни кузницы, ни храма предков — ничего. Лишь кое-где из земли торчали оплавленные до неузнаваемости, уродливые остовы того, что когда-то было строениями. Они были похожи на гнилые зубы в исполинской мертвой челюсти.

Он поднял глаза. Дальние Пики, вечные каменные стражи долины, были сгрызены до самого основания. Их гордые, заснеженные вершины превратились в уродливые, оплавленные обрубки, с которых стекали застывшие потоки камня. Лес, где он охотился с Сяо, исчез. На его месте была серая пустыня, покрытая толстым слоем пепла. Река, у которой он целовал Мэй Лин, испарилась. Лишь глубокий, уродливый, сухой шрам на теле земли напоминал о том, что здесь когда-то текла вода.

Солнце взошло. Но его свет был другим. Холодным. Безразличным. Грязновато-желтый диск висел в мутном, сером небе, затянутом пылью и пеплом. Его лучи не грели, они лишь безжалостно и методично освещали сцену тотального, абсолютного, непостижимого уничтожения, не давая ни тепла, ни тени, ни надежды.

Лу Ди пошел вперед. Его шаги были механическими, как у сломанной марионетки. Ноги сами несли его по мертвой, потрескавшейся земле, которая хрустела под его сапогами, как стекло. Он не плакал. Слезы высохли еще там, в его временной могиле. Внутри была лишь звенящая, ледяная пустота. Он не чувствовал боли в теле, он не чувствовал ничего. Его разум, защищаясь от чудовищной правды, просто отключил эмоции.

Он шел туда, где должен был стоять его дом. Он ориентировался по старому дубу, который рос на их участке. Вернее, по тому, что от него осталось — обугленному, расколотому до самого основания стволу, похожему на гигантскую черную кость, торчащую из земли.

Добравшись до места, он остановился. Здесь не было даже руин. Лишь слой пепла и мелких обломков. Он опустился на колени. И начал копать. Голыми руками, не чувствуя боли от острых осколков и горячего пепла. Он разгребал останки своего мира, движимый последним, отчаянным инстинктом. Он искал хоть что-то. Хоть кого-то.

Он нашел их не сразу. Сначала он наткнулся на что-то твердое и металлическое. Это была его отцовская наковальня. Наполовину расплавленная, она впеклась в землю, как метеорит. И рядом с ней, под слоем пепла, он нашел их. То, что осталось от его отца и матери.

Он не смог бы их опознать, если бы не остатки их одежды. Они лежали вместе, так и не разняв объятий. Лу Ган до последнего прикрывал свою жену своим огромным телом. Лу Ди смотрел на них, и ледяная броня внутри него начала давать трещины. Он не проронил ни звука. Он просто сидел на коленях в пепле своего дома, рядом с телами своих родителей, под холодным, безразличным солнцем.

Он смотрел на свои руки — руки кузнеца, руки охотника. Руки, которые еще вчера натягивали тетиву лука и вырезали из дерева маленькую ласточку. Теперь они были в крови, саже и пепле. В пепле его мира.

Рядом с тем местом, где должна была быть рука его матери, он заметил что-то маленькое, темное, неправильной формы. Он осторожно взял это в пальцы. Предмет был теплым. Он смахнул с него пепел.