Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

Под низким потолком, на который Гарасим и Ждан посмотрели, входя, с одинаковым сомнением, стоял большой стол, лавки, точь-в-точь как те, привычные, из Киева, а на столе — та самая карта на шкуре. Или такая же, не знаю. После того, как к вопросам рисования подключилась Леська, найти хоть одно различие на двух её картинках-работах, наверное, она одна и смогла бы. Расселись привычно, только вместо Ромки сидел теперь Третьяк. Они с Глебом представляли, так скажем, коммерческий блок Ставки. Религиозный представляли патриарх с великим волхвом, сидевшие рядом. Военно-разведывательный был привычным: два лютых ночных кошмара, старый и молодой, Ставр и Гнат, и сотники княжьей дружины, Алесь, Янко и Ждан. В качестве молчаливых консультантов и службы охраны были лесной великан Гарасим и Вар с Немым. Комнатёнка была чуть просторнее той, что осталась в Киеве, и посветлее.

Скрипнула дверь, и вплыла верная Домна, поклонившись начальству, а следом за ней — девки, споро уставившие стол едой и питьём. Работа — работой, но традиций тоже никто не отменял: на пустой желудок мир спасать никто не нанимался. Заморив, мягко говоря, червячка, перешли к делу.

В ходе рассказа, пусть и довольно краткого, Рыси о том, как и с какими приключениями мы добирались до Полоцка, святые отцы, сотники и ключник серьёзно уменьшили запас всеславовки. Отец Иван про лихозубов, оказывается, тоже был наслышан, и в то, что одну из этих тварей мы взяли и привезли живьём, сперва было не поверил. До тех самым пор, пока хмурый Ставр не извлёк из кошеля и не выложил на стол пару зубов, тех самых, один из которых был с ядом, а второй — с железной нитью-цепью. И сами клыки-жало. А Гнат тем временем поведал о том, чего не знал из присутствовавших никто.

Вдоль Двины было обнаружено и уничтожено девять засидок, тайных схронов, в которых ожидали прохождения лодий Всеслава враги. Скорость, набранная караваном, оказалась для них бо́льшей неожиданностью, чем даже для нас — планов на то, что делать в случае, когда добыча пролетает в темноте мимо так, что и прицелиться порядком не успеть, у них не было. Как и на то, как спасаться от грома и огня, что закидывали из чёрного мрака невидимые тени. Да, не зря наши молчаливые химики экспериментировали с канифолью, воском, золой и селитрой. В выверенном сочетании с порохом и малым зарядом громовика получалась вещица вполне серьёзная. Те ребята, что с огоньком вылетали целиком и частями из подземной засидки, куда один из Гнатовых закатил в про́дух туесок-«громогонь», не дали бы соврать.

Рысь, тщательно скрывая распиравшую его гордость, выложил на стол рядом с зубами ещё две тех странных конструкции с выкидными клыками. Ясно, что купить или сделать самостоятельно их он за это время вряд ли смог бы. Значит, минимум двоих ещё можно было считать уничтоженными. И не условно. Из доклада воеводы следовало, что в общей сложности в Преисподнюю за вечер и ночь отправилось примерно, он так и сказал, восемьдесят четыре супостата. С ними, а скорее даже во главе них — два лихозуба. По мудрому распоряжению великого князя над тем, чтоб брать пленных, никто не морочился. Жертв среди Гнатовых не было, четверо поймали в темноте случайные стрелы и швырковые ножи, но участия Чародея не требовали — раны обработали сразу, а по прибытию сгрузили в здешний лазарет, работу которого по образу и подобию Киевского выстраивал Феодосий, оставивший Лавру.

Наблюдать за стариками, смотревшими вытаращенными глазами на змеиные клыки, три набора, что лежали перед ними на столе, было интересно, но тревожно. Все трое одновременно подхватили по лафитничку и вбросили в бороды. Снова забыв закусить. Судя по их реакции — за то время, что Третьяк провёл в компании волхва и патриарха, они не только вели душеспасительные беседы и занимались делами. Без привычки так перцовку садить, пожалуй, было бы затруднительно.

— А теперь — главное, Слав, — Рысь, построжев лицом, потянул что-то из торбы, откуда доставал вырванные жала таинственных кошмарных убийц.

Глава 5

Встречи в верхах

На предметы, что воевода осторожно и с большим значением вынимал и выкладывал на столешницу, вся Ставка смотрела, не отрываясь. Даже ругаться забывали. И было, от чего.

В ряд лежали золотые неровные кругляши монет, много. Серебряные бруски и кружки, поровнее золотых, ещё больше. Но князя больше интересовали скукоженные от нестерпимого жара куски кожи и свернувшиеся в трубку клочки бересты. Мне тоже, как человеку, от всяческих криминалистик и криминологий, если это не одно и то же, далёкому, казалось, что в этих источниках могло быть много интересного.

— Вар, кликни Домну, — велел Всеслав, продолжая разглядывать Рысьины находки-трофеи.

— Здесь, батюшка-князь, — раздался голос зав.столовой из-за двери почти тут же.

— Поднос нужен глубокий или кадушка, вот такого размера, — показал примерный диаметр требуемых ёмкостей князь. — Четыре. Кипятку принеси, чтоб залить их. И лучин побольше.

Наши с ним памяти, будто ставшие единым целым, как по заказу предъявляли наиболее подходящие решения появлявшихся задач, каждая — своё. Нам с Чародеем оставалось только выбрать то, что казалось более оптимальным. В этот раз моя показала интервью с увлечённым археологом и историком, здоровенным крепким стариком, очень похожим на Юрия-Яра, полоцкого волхва, Всеславова первого учителя. Мудрые глаза с прищуром на покрытом морщинами лице, короткий ёжик седых волос, низкий и уверенный голос, говоривший тогда с экрана совершенно непопулярные вещи о важности, бесценности истории и бережном отношении к каждому, даже казавшемуся незначительным, источнику, будь то монета, грамотка или каракули, нацарапанные на кирпиче-плинфе. В каждой детали можно было найти что-то важное, если знать, как искать и уметь складывать эти «буквы» в «слова» и «абзацы». Которые, расшифрованные и переведённые энтузиастами и знатоками, историками и реставраторами, складывались в книгу памяти русского прошлого. «Мощный дед», — с интересом заметил князь. Образы, что выдавала моя память, в чёрных рамках говорящего ящика с греческим названием «смотрящий далеко», он воспринимал уже вполне спокойно, без того суеверного ужаса первых недель.

Разворачивая смягчившиеся от горячей воды «шифровки», осторожно и бережно, лучинками, мы снова только что головами не стукались друг о дружку. Краски в этом времени были натуральными, безопасными, экологически чистыми. Поэтому в воде растворялись, а от слишком активного движение палочек-лучин смазывались и осыпа́лись. Работали над ними сам Гнат и Янко-стрелок, как бесспорные мастера мелкой моторики.

Анализ источников, занявший прилично времени, за которое нас трижды покидал Третьяк, раздававший нужные распоряжения дворне, и четырежды — воевода, тоже явно что-то кому-то командовавший, показал следующее.

С трупов наёмных убийц, тех самых, с выжженными змейками на ступнях, сняли доспех и оружие германской выделки. Среди найденных золота и серебра было примерно поровну денариев, драхм и номисм-безантов. Серебряные гривны и марки света на маршрут змеиных прихвостней и точку их отправления тоже не проливали. Исходя из чеканки и номинала, убийц могли с одинаковой вероятностью снарядить и греки, и германцы, и франки, и ляхи. Расплачиваться такими в этом времени мог кто угодно, от норвежцев до арабов, особенно если принять во внимание стародавнюю привычку власть имущих валить всё друг на друга, путая следы и мутя воду. Наши «фальшболгары» в Швеции тоже не киевскими гривнами сорили. Нательное же барахло и обувь позволили определить, пусть и без всякой уверенности, десяток германцев и пяток франков. Или фризов. В опорки остальных мог быть обут кто угодно, от словен до лужичан.

Заметки на коже и бересте дали информации больше, и она не радовала. Кожаная депеша пострадала сильнее, почти все символы были утрачены. Оставшиеся сообщали название трёх деревенек по пути от Витебска к Полоцку, возле которых Двина была наименее широка. И клеймо, выжженное в нижнем левом углу, суда по направлению сохранившихся остатков текста. С какими-то латинскими буквами, расположенными в виде креста, вписанного в круг. Увидев их, кусок чьей-то шкуры патриарх схватил так, будто хотел оторвать её от носителя, которого уже не было, вместе с мясом. То, как вперился в кривые тёмные буковки, отец Иван, наводило на мысли. На тревожные.