Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег
С Рысью чинно шагали патриарх Всея Руси, Ея же великий волхв и старый Третьяк, здешний мэр и генерал-губернатор одновременно. Старый товарищ Всеславова отца, он ещё больше побелел и отощал, кажется, хоть всегда был туловом не шибко богат. Но лучше хозяина, управляющего, сити-менеджера, как ни назови, было не сыскать. Одарка, пожалуй, могла бы приблизиться к уровню старого Третьяка. В части математического склада ума и расчётливости — наверняка. Всего лет так через полста. Хотя, говорят, девчонки быстрее учатся…
— Здрав будь, великий князь Полоцкий! — раскатился над берегом тот самый, специальный, голос патриарха. За ним стояли чуть поодоль первые люди города, вместе с митрополитом, и все смотрели на отца Ивана с одинаковым почтением. Надо полагать, сумел святейший в кратчайшие сроки и себя поставить, и других построить.
— И тебе поздорову, патриарх Всея Руси! Рад видеть тебя. Как добрались, как город тебе, как приход? — при необходимости Чародей тоже мог говорить с похожей мощью. Хотя у святого старца с тёмным прошлым и получалось получше, ход беседы удалось свернуть в нужную князю сторону. Пусть сами рассказывают ему, как хозяину, домой вернувшемуся. Тем более, говорить много и публично после эдакой ночки не хотелось абсолютно.
— Ладно всё, княже. Город чудной, с Киевом не сравнить, многое непривычно. Но удобно и по уму, если взять труд да подумать, а не блажить: «раньше так не строили!», — последняя фраза явно была адресована кому-то конкретному, а может даже и группе лиц, хоть и пророкотал её отец Иван не оборачиваясь. — А народу-то, народу! И православные с теми, кто старой веры придерживается, в мире живут.
— Истинно так, — подтвердил важно Буривой. — Не чинят люди друг дружке ни обид, ни вреда. Знают, что одной земли дети, что одного роду-племени. И что нет печали Богу до того, что кто-то не в него или не только в него верит!
Эта реплика тоже была не просто так сказана.
— Добро, — сказал князь задумчиво, — если в одном месте вышло, значит, можно и в других пробовать.
Цепкий взгляд вождя, помноженный или дополненный внимательностью старого хирурга, продолжал раз за разом обегать знакомый город, отмечая детали, не замеченные ранее. Вон там, справа, где тянулась ровная, как струна, высокая и сухая улица, крытая доской-горбылём, годами по весне и до середины лета стояла большая лужа, в которой, бывало, и хрюшки плескались. Слева, за Полотой, раньше толпились выселки из убогих землянок и избушек, на которые с городских стен задумчиво смотрел ещё Брячислав Изяславич, покойный отец князя. Теперь там раскинулся город, раза в два превышавший старый, на этом берегу, с высокими, в два и даже три поверха, домами, широкими дворами и улицами. Сам же Полоцк, тот, из которого выезжали рати Всеславовы на Немигу два года назад, было не узнать вовсе. И это притом, что за заметно выросшей городской стеной его особо и не разглядеть было. Ворота, опять же, новые…
«На ворота-то, пожалуй, так долго смотреть не стоит», — предположил я, не зная, была ли уже известна эта поговорка про внимательного барана. Судя по тому, как фыркнул Всеслав, отворачиваясь от поистине монументальной конструкции, была. Двери же, окованные железными и начищенными медными полосами, набранные, кажется, из дубов и лиственниц, поистине восхищали. Такие, пожалуй, и громовиком сразу не взять. Который пока, слава Богам, был никому, кроме нас, недоступен и неизвестен. Вот пусть так дальше и будет, а то натащат, гады, ночью, под вон тот мост через ров… Которых, кстати, два года назад тоже тут не было.
Задумавшегося не на шутку князя вернул в реальность отец Иван. Дав Всеславу окинуть взором старые-новые владения, патриарх шагнул вперёд и пророкотал не по протоколу:
— Ну, здоро́во, что ли. С приездом!
И крепко пожал руку Чародею, да не так, как нынче делали, насмотревшись в закатных странах, за ладонь, а по-старому, за предплечье, как приветствовали друг друга вои русов со стародавних времён. Следом за святейшим, едва не плечом его двинув, протянул руку и великий волхв, облапив потом Всеслава по-медвежьи. Показав остолбеневшему позади них, толпившемуся в воротах и на стенах люду, что их наследный князь признан ими, столпами веры и непререкаемыми авторитетами, равным.
— Здравы будьте, люди первейшие града Полоцкого, бояре славные, торговые мужи да старосты кончанские, мастеровые! — еле выбравшись из не по-старчески крепкой хватки Буривоя, кивнул уважительно Чародей второй части делегации.
Мужики, крепкие, в возрасте, многие седые добела, разом поклонились великому князю до земли. Все до единого, не чинясь, не меряясь знатностью рода, заслугами или возрастом. Для этого времени это было удивительно. Народ городской в воротах и на стенах продолжал охать. А Всеслав чуть озадачился, увидев среди городской верхушки, номенклатуры, как в моём времени говорили, того са́мого старого иудея Абрама, что дружил с колдуном-кузнецом Си́лом. И самого́ Си́ла, который на памяти княжьей сроду в первые люди не лез и от теремов да соборов старался держаться наособицу. И пару человек вовсе незнакомых.
— Пойдём, княже, город смотреть, да подворье новое, — привлёк внимание Третьяк, старый отцов ключник. Тот, кто как-то раз отходил маленького княжича хворостиной за то, что тот влез в ледник летом, надумав набрать снегу да побросаться в дворовых девок, а двери прикрыть забыл. Разумеется, с неразлучным Гнаткой. Которому тоже попало, да ещё сильнее, потому что он бросался закрывать собой друга уже тогда.
— Веди, старый друг. Определи только сперва домой княгиню-матушку да дочь мою названую, Лесю Всеславну. Притомились они, отдохнуть им с дороги надо, — велел Третьяку Всеслав. Отметив, как Дарёна обернулась и кликнула Лушу и остальных баб, чтоб шли ближе.
— Домна! — вполне ещё бодрым голосом крикнул мэр-завхоз-казначей.
— Здесь, дядя Третьяк, — голос Киевской зав.столовой раздался за плечом старика так, что тот аж подскочил. Не прошло, видимо, проживание бок о бок с Гнатовыми нетопырями впустую для правнучки Буривоевой.
— Волю князя-батюшки слыхала ли? Живее давай! — хмуро буркнул явно смутившийся ключник.
Знакомая фигура выплыла из-за спин первой очереди встречавших, сопровождаемая пятёркой «лебёдушек». Вроде бы и новых, но явно вышколенных по образу прежних. Не зря Домна отправилась сюда с первым караваном, ох не зря.
Пока обходили поверху городские стены, не все, конечно, а лишь над воротами и ближе к терему, Третьяк с нескрываемой гордостью рассказывал и показывал то, что удалось сделать за то время, пока Всеслав то под землёй парился, то в Киеве суд рядил, то с половцами да северянами замирялся, то ляхов да латинян окорачивал. Я мало понимал во всей этой деревянно-земляной архитектуре, поэтому понадеялся на внимание и память князя. А сам тем временем неожиданно озадачился значением слова «окорачивал». Это от «укротить, сделать короче»? Или от «выкорчевать»? Или «чтоб их всех корчило и корёжило»? Или чтоб на карачках ползли с нашей земли обратно? Все варианты вполне подходили.
Гнат, собранный и спокойный, вышел из глухой бревенчатой стены так, будто там была распахнутая дверь. Отец Иван перекрестился гораздо нервнее обычного, Буривой сунул руку за пазуху, к оберегам, Третьяк отпрянул назад так, что едва не свалился, но был пойман Варом. Чью-то мать помянули три старика синхронно.
— И вам не хворать, отцы, — мимоходом поздоровался воевода, подходя ближе. — Слав, надо бы собраться Ставкой, как ты говоришь. Новостей — лопатой не отгрести.
— Лады. Где тут у нас теперь штаб? — озадачил ключника вопросом князь. Термины из моего времени приживались быстро, особенно короткие, ёмкие, пусть и не обязательно понятные.
— Пойдём тем крылом, там сподручнее будет, — мигом сориентировался он, выдернув руку из Варовых лап, спешно направившись налево, в сторону терема. Вернее, теремов. Здорово разросся город, говорю же.
