Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег
— Знакомые строчки? — напряженно спросил коллегу Буривой.
— Не говори-ка, — с неожиданной скрытой яростью, сквозь зубы, выдавил святейший. — Гляди: DSMD и IVB. Вот уж не думал, что своими глазами хоть раз увижу эту пакость.
— А для неграмотных?— в хриплом голосе Ставра звенело нетерпение.
— Орден Бенедикта, основанный и названный в честь ревнителя веры христианской и святого пастыря, создан был полтысячи лет тому назад, или около того. Смиренный монах основал его на месте древнего святилища, где клали требы Дажьбогу, которого в тех местах Аполлоном прозывали.
При этих словах патриарх покосился на волхва едва ли не сконфуженно. На его властном и твёрдом лице подобные эмоции проскальзывали редко. Буривой же кивнул нетерпеливо, дескать: «ладно, проехали, не ты ж святое место порушил, дальше-то что?».
— Это — версия традиционная. Другие говорят, что имя святого Бенедикта себе обманно присвоили те, кто на самом деле разрушил древний храм и отравил самого́ монаха, — продолжал отец Иван, снова уставившись на непонятные буквы. Ставр при этом развёл плечи и выпятил грудь, будто говоря: «Ну вот, видали? А я о чём толковал?».
— Те же, другие, с которыми ни греки, ни латиняне не соглашаются, но и не спорят, уморив святого, продолжили дело его по насаждению христианской веры. Днём. Ночами же, по слухам, вовсе другим занимаясь. И печати у них были разные для дня и для ночи. На основных, правильных, какие на алтарях и вратах были выкованы, отлиты или нарисованы, значилось: NDSMD, Non Draco Sit Mihi Dux, «Да не будет змий мне князем» и SMQLIVB, Sunt Mala Quae Libas, Ipse Venena Bibas, «Зло есть то, что ты предлагаешь, выпей этот яд сам». Ночные же иными были, короче. Вот как здесь, на шкуре этой.
Все снова внимательно изучили многострадальный кусок кожи. И то, что букв и впрямь было меньше, отметили даже неграмотные.
— DSMD, «Да будет змей князем моим». И IVB, «Выпей этот яд сам». Никто не знает, из каких краёв пришли тогда в те земли послушники Нечистого, откуда взялись, каким Богам молились и как долго. Но многие говорили, что именно с тех холмов италийских и поползли по миру бесы лихозубые, ночные тати, убийцы, для каких ничего святого нет, как и обороны от них.
Патриарх вздохнул глубоко и прерывисто. Ещё раз глянул на кусок кожи и отодвинул его от себя с таким видом, будто плюнуть хотел.
— В монастыре, где я учился, записи были. Их не давали никому настоятель с камерарием, но я поглядел. Там было писано, что со времён Христа самого́ множество святых угодников, тех, что Слово Божие без лжи, крамолы и ереси несли, от яда змеиного смерть нашли. Апостола Матфия, что с Петром да Андреем поперву ходил, единственного отрава не взяла на чужих землях. Вернулся он на Святую. Там его тысячу лет назад свои же камнями и забили.
Неожиданный экскурс в историю позитива и миролюбия Ставке не прибавил. Отец Иван, почувствовав, наверное, что едва не отошёл от основной темы, резюмировал:
— По моим самым свежим сведениям, которым полгода, сразу говорю, нынче логово их из италийских и латинских земель перенесено в края кельтов, возле большого торгового порта, запамятовал название-то…
— Дувр? — почти хором гавкнули Рысь со Ставром, переглянувшись.
— Точно, там. Старшим у них в монастыре северянин, Стигандом зовут, муж зрелый, у Кнуда Датчанина в войске много повидал. Вот только с дневной печатью он ходит, с ночной, или с обеими сразу — то неведомо мне.
— А Кнуд Датский, это который по материнской линии из бодричей да полян? — уточнил задумчиво Буривой.
— Он, да, — подтвердил патриарх. И посмотрел на коллегу с заинтересованностью. Которую, впрочем, с ним никто не разделил. Потому что никому не было понятно, как «пришить» далёкую славянскую родню короля англов к архиепископу Кента, который непонятно ещё, причастен к этим упырским нападениям, или нет. Только у Всеслава блеснул где-то в глубине подсознания какой-то намёк, связанный неуловимо с давешними переговорами с северянами во Владимире-Волынском. Но был он таким кратким и далёким, что и я ничего не уловил толком, даже сидя с ним в одной голове.
— Ну, положим, оборона-то от них имеется, — начал Рысь, не дождавшись продолжения ни про англов, ни про змеезубых христиан. — Я лично своими глазами видел, как один великий князь, осерчав, падле такой ногу выгнул назад коленкой, как кузнечику. А после один старый вой-нетопырь, сидя, не вставая даже, своими руками жало ей, гадине, вырвал. Ну, чуть ножиком помог, где туго шло.
По нему снова было не понять, шутит или правду говорит, но это было даже кстати. Слишком долго и слишком уж серьёзно слушали патриарха и раздумывали над его тревожным словами.
— Сожгли или утопили? — только и спросил отец Иван, уставившись на воеводу жадно.
— Зачем это? В погребе сидит. Висит, то есть. Князь-батюшка велел оставить живым паскуду, пока вопросы не придумает, какие выспросить у него. Смотрят крепко за ним, глаз не сводят. Руки сам на себя не наложит — одна полуотрублена, вторая поломана в двух местах. Ну да, случайно опять получилось, — пожал невинно плечами Гнат в ответ на удивлённый взгляд Всеслава. — И язык себе не откусит — нечем ему больше, Ставру спасибо, живодёру. Бр-р-р, как вспомню — дрожь берёт. Короче, только если от стыда и раскаяния помрёт. Ну, или от скуки. Но что-то думается мне, не дотянет. Не успеет заскучать.
— Боль они терпят любую, говорят, — недоверчиво и хмуро проговорил Буривой.
— Но не ту, что я принесу, — отозвался Чародей. Двумя голосами снова, моим и его. Я знал, как можно сделать человеку очень больно. А он сохранял железную уверенность в том, что эти навыки я могу и должен применить. Пусть и вразрез к клятвой старика Гиппократа. И от голосов наших, прозвучавших в тревожный унисон, чуть дрогнул в комнатке каждый.
— Значит, так. Буривой и ты отец Иван. Со мной в подвал пойдёте. Не для того, чтоб на изуверства глядеть, — поднял я ладонь, одним жестом закрыв рты, открывшиеся было у обоих. — Помнится, со Всеволодом у вас тогда на па́ру очень ловко вышло побеседовать. Вот за тем и зову. Ну и подмогнуть, если вдруг раньше срока решит змей за кромку к хозяину уползти. Феодосия взял бы, да тот как на кровь глянет — враз в коленках слабнет, так себе помощничек.
Ставка вежливо поулыбалась, давая понять, что шутки, княжью и воеводину, оценили.
— Гнат, насчёт завтра. Я знаю, что ты будешь советовать из терема носу не казать, к окнам не подходить, ставни закрыть, дымогоны забить, возле всех дверей грабли разложить, да с топорами, к ручкам тех граблей привязанными, чтоб наверняка. И сидеть-дрожать. Прости, друже. Чую, то, что велю исполнить, не понравится тебе совсем, — развёл руками Чародей.
— Раз. Ну хоть бы раз! Хоть один-единственный, ради разнообразия бы, что-то другое от тебя услышать! — с му́кой в голосе воскликнул воевода.
Наутро народ возле Софии стоял плотной толпой. Князь с семьёй, прибывшие вчера, к заутрене не являлись, как и гости их высокие, что службы пропускали редко. Даже северяне, что швед, что датчанин, что норвежец, хоть и ходили больше за компанию. Нынче же, на первое утро после возвращения, народ Полоцка ждал любимого князя, жену его и княжичей. Роман-то Всеславич не приехал, ну так у него теперь свой город есть и свой народ. И София своя, Киевская. Но вот то, почему не было видно Всеслава, народ тревожило. Не захворал ли? Слухи ходили — один другого страшнее, дескать, Нечистый едва ли не лично надумал остановить лодьи княжьи по Двине, битва была лютая, народу полегло — тьма. Но вырвался Чародей, вернулся домой. Правда, объяснить, почему дружина была почти в полном составе, и кто тогда полёг, якобы очевидцы ночной сечи не могли. Только глаза закатывали многозначительно. Ну да, здешние жители давно привыкли к тому, что половину, если не больше, событий, связанных с их князем, объясняли именно так.
