Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег
— Внемли, народ Полоцкий! — прокатился над площадью глас патриарха. Толпа качнулась, и все глаза повернулись к ступеням собора. Где стояли отец Иван, митрополит Полоцкий, дедко Яр и великий волхв Буривой.
— Ведомо вам, что созвал великий князь Всеслав гостей да родню с земель многих, далёких. Ведомо и то, что волею князей, королей да вождей многих народов воцарился мир на землях от полуночных до жарких южных морей, — повёл он рукой на привычный тем, кто прибыл из Киева, экран стенгазеты. Где точно так же вилась красная черта, объединявшая дружественные и братские страны в союз за общими границами.
— Но не даёт покоя успех и благополучие наших земель врагу! — голос святейшего рокотал, как самый большой колокол, пугая баб и детей, заставляя хмуриться, бояр, ратников и простых горожан. — Наслал он, подлый, убийц да лиходеев, чтобы по пути в Полоцк извести князя-батюшку со всей семьёй и присными, дружиной ближней и друзьями! Да не вышло у них, отбились наши, сокрушили супостатов, живыми-здоровыми добрались, почти все. Но не унимаются негодяи! Прямо сейчас шлют татей да подсылов новых!
Город взроптал. Я, случалось, читал это слово у классиков, и не только. Но сейчас увидел своими глазами, что оно означало. Гул негодования, негромкий, но явно отрицательного характера, прокатывался волнами по толпе. Появились возмущённые и разгневанные лица. Злых и ненавидящих не было. Люд полоцкий, будучи полностью в своём праве, знавший, что их князь — самый лучший, искренне недоумевал и сердился на неведомых врагов, что хотели сгубить его семью! Дарёну, крещёную здесь же, в Софии, Анастасией, знал и любил, кажется, любой. Малыша-Рогволда, маленького сына Всеславова с именем великого предка, каждый искренне считал своим родичем. Того, кто поднял на них оружную руку, здесь растерзали бы без единого сомнения.
— Но пусть скажет сам великий князь! — провозгласил патриарх Всея Руси и отошёл от высоких ворот, что раскрывались за его спиной на диво беззвучно. Видимо, нетопырям было всё равно, какие двери открывать без шума.
Давным-давно, вернувшись с мамой и братишкой после войны из эвакуации, с Дальнего Востока, в старую квартиру в Марьиной Роще, мы выбрались погулять на выходных на ВДНХ, которую тогда звали Всесоюзной сельскохозяйственной выставкой. Посетили и павильон БССР. Там мама купила набор открыток, по которым мы узнавали о героическом партизанском крае, о его коммунистах и верных ленинцах. Были там и архитектурные памятники, среди которых — София Полоцкая. Из той открытки, с высоким стройным сооружением на берегу Двины, я узнал и, оказывается, запомнил, что постройку много раз переделывали и достраивали, она горела и разрушалась, а в восемнадцатом веке в соборе рванул пороховой склад, устроенный там по приказу Петра Первого. Поэтому не удивился, увидев на зелёном холме громаду, мало чем напоминавшую тот лёгкий и воздушный силуэт со старой чёрно-белой открытки.
Пятнадцатисаженная махина о семи куполах была больше похожа на крепость, чем на дом Божий, тем более Бога кроткого и злу насилием не противящегося. Ну, как я помнил по рассказам богомольных старушек в деревнях, где работал после института, и молодых сытеньких батюшек, которых стало значительно больше гораздо позже, когда строить и реставрировать церкви стало делом модным и популярным. С тем Ваней, что был приходским священником в соседней деревне, с которым мы познакомились, когда он неожиданно поэтично сравнил бирюзу чистого неба с куполами «Голубой мечети» Мазари-Шариф, мы богословие не обсуждали никогда. Как и со здешним отцом Иваном, на которого тот знакомец мой был здорово похож. Как-то не до того было.
Всеславова память рассказывала о том, как над эскизами Полоцкой Софии он стоял часами, не веря, что такая огромная церковь может по воле людской подняться над родной землёй. И наблюдая за переговорами отца его, Брячислава Изяславича с зодчими, которые, как и все представители их профессии во все времена, наверное, орали: «Так никто не строит!». А отец всегда спокойно и уверенно отвечал: «Тогда пошли вон. А мы построим без вас!». Случайных людей при закладке фундамента не было, как и при разметке площадки. Не видал никто и нитки, что тянули ночами от будущей соборной площади до княжьего подворья, проводя их тишком в вырубленный участок стены. Чтобы оттуда, с Брячиславова двора, точно видеть направление подземного хода. О котором тоже знало очень мало народу.
Поэтому когда из Софийского собора вышел сам батюшка-князь, ожидая которого люд нет-нет, да поглядывал на его высокий терем, по площади прокатился вздох изумления. Сразу же сменившийся радостным кличем: «Всесла-а-ав!». Громким и слитным настолько, что нас с женой, сыновьями и Лютовыми вокруг едва обратно в ворота не задуло.
— Здравствуй, народ полоцкий! — в голосе князя странно сочетались привычная власть и уважение. Он знал многих из этих людей, а из них каждый знал и любил его и его семью. Раньше. Теперь, как выяснялось, любил не каждый.
— Верно всё молвил святейший патриарх Всея Руси. Время сложное на земле нашей. Удалось с Божьей помощью клятвопреступников Ярославичей, дядьёв моих, по заслугам наказать, сами знаете про то. Святослав Черниговский да сыны его остались, ибо не было вины за ними. Остальных даже землица русская, долготерпением славная, не приняла. Одного Речной Дед Днепровский пинками, поди, уж до моря Русского докатил по дну, с ляшским воинством, что обманом воеводы Сецеха к нам пришло разор да бе́ды учинять. Второго, подлеца, как и бывшего митрополита Киевского, прибрал сам нечистый, могилок не оставив.
Речь Чародеева набирала силу, приближаясь по эффекту к патриарховой. Народ замер с разинутыми ртами, от мала до велика, от бояр смысленных и взрослых, до сопливых пацанят с Заполотья.
— Но, как уже сказано было, не унялся Враг рода человеческого! Слепят ему глаза купола храмов наших, рвут грудь ему ветры дубрав старых, а пуще всего злится он от того, что перестают люди зло творить намеренно, по его наущению. Да жаль, не все!
В повисшей паузе слышно было, как ступают по глазированным плиткам пола позади нас те, кто шёл тайным ходом вослед князю русов. Те, появления которых с нетерпением ждали в толпе их люди, дружинные и тайные охранители. Теперь уже не тайные.
— Просьба у меня к тебе, люд Полоцка! Помощи прошу. Не откажешь ли мне, Всеславу Брячиславичу, на этих землях рождённому, тому, кто берёг их раньше и беречь до последнего вздоха станет, и сынам своё ту же клятву передаст?
В Киеве бы наверняка уже начался ор до небес, распугав всех собак, подняв ворон, галок и чаек. Полочане же гудели, как потревоженный улей, но воя и суеты не поднимали. От групп людей отделялись старики, выступая вперёд. Толпа, стоявшая, кажется, яблоку негде упасть, расступалась перед ними.
— Прикажи, княже!— со старческой одышкой сказал самый древний из них, которого двое других держали под дрожавшие руки. Они были заметно моложе. И каждому из них было лет примерно по полтораста, не меньше. Спустился и встал рядом с ними дедко Яр, выглядевший на их фоне безусым отроком, несмотря на медвежью стать и седые космы.
— Не стану приказывать, старче, — ответил Чародей, глядя на реликтового деда. Вспоминая старые рассказы волхва и отца и том, что на их землях издревле велась традиция, когда старейшие мужи, те, кто годился в отцы старым прадедам, всегда оставались последней инстанцией, что в судилищах, что в вопросах мирных. Случалось, и в военных делах князья не стеснялись спрашивать их совета. Их мало кто знал в лицо. Всеславу никого из легендарных стариков видеть не доводилось. До сего дня.
— Как и сказал только что: прошу. И на отказ не в обиде буду. Самому совестно — столько времени не пойми где ошивался, пришёл домой и с порога просить начал, только что не с торбой нараспашку, — и в словах, и на лице князя читались недовольство и некоторое смущение. И искренность. — А просьба моя такова. Нынче собрались в гости к нам, с миром и добром, набольшие люди их земель чужедальних. Сплошь короли да королевы, князья да родовитые мужи. И все почти — родня мне, а, значит, и каждому из вас. Потому как мать у нас одна — земля русская! Прошу я приветить гостей по-родственному, как водится у нас, не скупясь и не жалеючи, но и носу не задирая, что они к нам, а не мы к ним в гости наладились. Но помимо того скажу о главном.
