Смутные дни (СИ) - Волков Тим
— Из Купянки, с Заречья, из Никанорова…
— А Ключ?
— Оттуда не было. Хотя, должны… Говорят, у них болезни какие-то! Прохор из Купянки сказал. Представительный такой мужчина, совсем на крестьянина непохож, — улыбнулась Ростовцева. — Представляете, спрашивал у меня, в какие акции сейчас лучше вложится? Я присоветовала Нобеля, железные дороги… Только не в «Международный дирижабль»!
— Куда-куда? — удивленно переспросил гость. — Что еще за дирижабль такой?
— Да во всех газетах реклама их! — Юра тоже вступил в разговор. — Акционерное общество. Пятьсот процентов прибыли обещают! Я так думаю — врут. Обыкновенная «панама».
— Так священник-то наш, отец Николай, тоже в них вложился! — пояснила Вера Николаевна. — Со страху, что деньги сгорят. Народ ведь на новую церковь жертвует, а цены растут, как на дрожжах! Вот он и вложил… Вы, Иван Павлович, как думаете, не обманут?
— Если вовремя заберет… — хмыкнув, доктор покачал головой. — Значит, говорите — Ключ… Послушайте, а вы вот так, на отшибе, не боитесь? Времена-то сейчас неспокойные! Сами говорите, в городе бандиты шалят.
— Ха! У нас прислуга же… верная! — рассмеялся Юра. — И револьверы найдутся. Даже маузер есть! Так что чего бояться-то? Я и сама стрелять умею. Мама, скажи?
Ростовцева рассеянно кивнула.
— Верная прислуга… — уже уходя, буркнул себе под нос Иван Палыч. — Ну-ну…
Все же, он решил заехать на станцию, купить свежих газет, да и так, узнать последние новости.
Разогнался под горочку у самой «железки» — красота! Да так, что едва не врезался в раскорячившуюся посередь дороги телегу!
Нет, ну надо же так поставить. Застрял, что ли? Да нет, не похоже.
— Эй, любезный! Вы что так встали-то? Э-эй…
Заглушив двигатель, молодой человек соскочил с сиденья… и озадаченно застыл.
В телеге, свесив босые (!) ноги, сидел какой-то человек в одной рубахе с жилеткою! Да не просто сидел, а, низко опустив голосу, плакал! Даже можно сказать — рыдал.
— Э-эй! Что случилось-то?
— У-у-у… Украли-и-и! Ограбли-и-и! Ироды окаянные… Душегубцы…
Поняв глаза, запричитал мужик… в коем доктор тут же признал местного мельника, человека довольно зажиточного и себе на уме.
— Господи! Кто ж тебя ограбил-то, Фома Егорыч?
— И-и-ироды…
— Э, да у тебя кровь! — присмотревшись, Иван Палыч бросился к привязанному к багажнику саквояжу. — Давай-ка, братец, перевяжу… Да поедем на станцию — обогреешься. А то, знаешь ли, воспаление легких…
— Ироды-ы… Ограбили… Украли-и-и…
Что именно произошло, доктор узнал уже на станции, после того, как мельника отпои горячим чаем и чем покрепче.
Еще поутру, по морозцу, Фома Егорыч решил отвести на станцию с десяток мешков муки — свезти на поезде в город да с большой выгодою продать, точнее сказать, обменять на сепаратор или что-нибудь подобное.
— А ить там нынче дорога-то — на телеге-то не проедешь.
Ну, ясно — распутица.
— Еду. Везу… Тут вдруг — парни! Откуда ни возьмись… Не наши, городские все. Молодые, верно — скубенты. Один, толстомордый такой, и говорит… Что, говорит, везешь, дядька? А ну-ка, тулупчик сымай! И револьвертом мне под нос тычет. У тех — тоже наганы… Я было за вожжи, как мне — по башке… Очнулся — ни сапог, ни одежки, ни мешков… Хорошо, лошадь не увели, оставили!
— Так они сами-то на конях были? — полюбопытствовал тощий телеграфист.
— Не, не видел…
— Как же они мешки-то?
— Так на закорках! На себе.
— На себе-е?
— Я краем глаза-то видел… К железке все потащили, к рельсам… А там эта… тележка такая на колесиках.
— Дрезина, что ль?
— Во-во! Резина. На этой-то резине мой хлебушек и уехал! Уу-у-у… Ироды-ы…
— Входит Призрак! Где у нас Призрак? Василий, спишь? — Степан Григорьевич грозно обернулся в зрительный знал.
— А? Я уже!
Вася, сын кузнеца, быстренько вбежал на импровизированную сцену, где уже стояли две девочки, надо сказать, весьма растерянные. Дело-то было непривычное!
— Марцелл! — громким шепотом подсказал Рябинин.
Одна из девчонок вздрогнула:
— Тсс! Замолчи! Смотри, вот он опять!
— Совсем такой, как был король покойный, — тут же продолжила другая. — Похож на короля? Взгляни, Горацио!
— За Горацио пока я побуду…
Новоявленный учитель улыбнулся, поправив на шее зеленый шарф, и с чувством продекламировал:
— Да! Я пронизан страхом и смущеньем… Ну, что, ребятишки? Объявляется антракт! Здравствуйте, Иван Палыч! Рад, что зашли! А мы вот… репетируем.
Рябинин с улыбкой протянул руку. Худое, обветренное лицо его, с трехдневной щетиной, выглядело необычайно одухотворенным.
— Вижу, решили замахнуться на Вильяма нашего, Шекспира? — с чувство пожал руку доктор. — Похвально, Степан Григорьевич, похвально. Как Василий? С ролью справляется?
— Толк будет… Я вот подумал — что там «Ревизор», когда и Шекспира можно! Чайку?
— Да нет, спасибо. Я чего зашел-то… Анна Львовна, учительница бывшая, за вещами не заглядывала?
— Только что забрала! Пластинки и книжки…
— Только что⁈
— Да-да. Ей новую квартиру предоставили, по мандату. В трактире, на втором этаже.
— А-а, где гостевые комнаты… Да, там получше будет. Однако, шум…
— Да бросьте вы — шум! — Степан Григорьевич расхохотался и поправил очки. — В газетах пишут — скоро все питейные заведения закроют до окончания войны! Есть в правительстве такая инициатива…
— Закроют? Ну-ну, поглядим… — недоверчиво усмехнулся Иван Палыч. — Говорите, в трактире… пластинки забрала уже… А давайте я — граммофон! Я как раз туда…
Не слушая никаких возражений, доктор схватил со стола граммофон и вышел на улицу.
Сельский трактир располагался рядом. Все так же. Та же стойка, тот же музыкальный аппарат, те же «Амурские волны»… Или — «На сопках Маньчжурии»?
— А, господин доктор, здравствуйте!
Из-за стойки выглянул сам нынешний хозяин трактира, Игнат Устиныч Феклистов, двоюродный дядька Андрюшки. Степенный, с ухоженной рыжеватой бородою и «брегетом» на серебряной цепочке, Игнат Устиныч выглядел вполне преуспевающим господином… каковым, собственно говоря, и был.
— Анна Львовна… жиличка…
— Там! Наверху. Лучшую комнату ей выделил. Все — согласно мандата…
Наверху…
Несмотря на мешавший граммофон, доктор в три прыжка преодолел лестницу… Толкнул приоткрытую дверь…
— Можно?
Анна Львовна разбирала вещи… Обернулась…
— Да-да, входите…
Дивные глаза ее вдруг вспыхнули бирюзой:
— Иван!
Поспешно поставив граммофон на пол, Иван Палыч распахнул объятия…
— Как же я… а ты…
— Я тоже… но… дела… дела… Навалились, как проклятые! Ты знаешь, как тут большинство женщин живут? Это «Домострой» какой-то! Ничего, мы их в цивилизации вернем…
Кто-то осторожно постучал в дверь… Феклистов! С никелированным кофейником!
— У нас тут чаек готов… Сушки я велю принести. Сыщется и немного вина… Будете?
Ну, а что ж?
— А помнишь, как мы слушали граммофон? Танцевали… Давай?
— Я не против…
Поставив пластинку, Иван Палыч опустил иглу.
— Мы бы-ыли молоды с тобой… — низким голосом запела Варвара Панина.
Обнимая, Иван Палыч поцеловал Аннушку в губы, чувствуя, как затрепетало все ее тело.
Какие тугие застежки… Да, наконец…
Шурша, сползло на пол платье…
— Мы бы-ыли молоды с тобой… Бы-ыли… Бы-ыли… Бы-ыли… — пластинку заело, но, никто не замечал…
С утра Иван Палыч выехал в дальнюю деревню Ключ. По-морозцу, да и светало нынче не так уж и поздно — весна, апрель скоро.
Что там у них за «Infectio mortifera»? Обычная дизентерия? Или что похуже — холера, тиф? Во всем этом предстояло разобраться… Но, сначала — добраться, что тоже — тот еще квест! Сначала — лед, потом — грязь да лужи…
Свернув на лесную дорожку, доктор сбросил скорость… И вдруг услышал выстрелы!
