Попова Александровна - Пастырь добрый
- А будь жив дядя? и ляпнул бы о твоей матери пару ласковых - что ты сделал бы?
- Отметелил бы, тут ты прав, - легко согласился Курт, заворачивая коня к изгороди дома с по-вечернему светящимися окнами; давешний служка застыл у дверей с каким-то ушатом в руках, глядя на нежданных гостей оторопело и не замечая, как наземь через край выливается парящая на холоде вода.
Отец Юрген встретил их радушно и суетливо, пытаясь, однако, не прикасаться при этом к господам дознавателям и тоскливо косясь на пол, где на их пути оставались следы из смеси земли и крови. В одной из натопленных комнат святой отец усадил их на скамью, едва не заскулив, когда Курт бросил сумку на пол, оросив его брызгами жидкой грязи, и оперся о стол, осыпая его чешуйками грязи высохшей, однако в голосе было прежнее почтение, не убавившееся ни на йоту.
- Неужели?.. - спросил он тихо, глядя в их лица с ожиданием и недоверием; Курт кивнул, чувствуя, как гудят ноги и плечи, а голова желает покатиться прочь.
- Да, - выговорил он тихо. Сейчас, когда смог, наконец, усесться как положено, когда тело дорвалось таки до относительного покоя, язык ворочался с усилием, соединяя слова нехотя и медлительно. - Да. Всё.
- Agimus Tibi gratias, omnipotens Deus[155], - прошептал отец Юрген с облегченным вздохом, осенив себя крестом неторопливо и тщательно, словно мальчишка на первом в своей жизни причастии. - Consummatum est[156]... Но, как я вижу, далось вам это нелегко.
- Да, - снова произнес Курт; тот сочувствующе закивал:
- Я понимаю, вы очень утомлены... А майстер Ланц - когда нам следует ожидать его?
- Никогда, - отозвался он все так же коротко, и, когда священник застыл, глядя в его лицо вопрошающе и недоверчиво, пояснил: - Далось не просто нелегко - дорого.
- Requiem aeternam dona ei, Domine[157]... - вновь осенился знамением Креста тот, ненадолго замерев в молчании.
- И это еще не конец, - добавил Курт, тяжело оттолкнувшись от стола и, с трудом стащив засохшие и покоробившиеся, точно наждак, перчатки, бросил их на скамью, уже привычно переварив непроизвольный косой взгляд собеседника на его обожженные руки. - Проклятье вашего города ожило не само по себе - Фридриха Крюгера из небытия призвали люди, люди из плоти и крови. С одними из них мы столкнулись сегодня. Помешать Крысолову вернуться мы сумели, однако - остался еще один из тех, кто пытался помочь ему. Последний. Главный. С вашего позволения, вашим гостеприимством мы воспользуемся ненадолго - нам надо восстановить силы перед тем, как встретиться с ним.
- Разумеется, конечно, - закивал тот и осекся, нахмурясь и понизив голос: - Перед тем, как встретиться?.. То есть... вы знаете, где он?
- Пильценбах, - вклинился Бруно, произнеся название пустующей деревни таким тоном, словно священник все должен был понять по нему только одному.
- Пильцен... - начал тот, вновь не договорив, и воззрился на Курта почти испуганно, прижав к груди ладонь. - Бог мой, господа дознаватели, не намереваетесь же вы отправиться в Пильценбах?..
- Именно намереваемся, - возразил Курт напряженно, позабыв об усталости; на подопечного он посмотрел придирчиво, и тот вздохнул, виновато пожав плечами:
- Как-то не сложилось рассказать... Пильценбах - еще одна местная байка. Точнее, реальная история, хотя и давняя... В былые времена, когда Инквизиция буйствовала всерьез, эту деревеньку всю сожгли - до единого человека. От стара до мала. Такое, сам знаешь, раньше бывало частенько... Там столбов, наверное, сотни две - так и остались стоять, обгорелые. Говорят, что единственный, кого не успели достать - тамошний священник; тот вовремя удрал, как почуял, чем дело пахнет. Было это лет, наверное, восемьдесят назад или около того, и с тех пор никто там не селился, никто туда не ходил, место это не любят... Говорят, там обитают души сожженных и ищут, кому бы отомстить за свое убиение. В этом смысле явление инквизитора в те места им должно весьма понравиться.
- И вы... - Курт перевел взгляд с подопечного на понурившегося святого отца и уточнил, однако уже не столь уверенно, как мог бы еще пару недель назад: - Вы всерьез полагаете, что в этом предании есть хоть какая-то доля правды? Что там и впрямь летают неприкаянные души, жаждущие отмщения?
- Вам нельзя в Пильценбах, - тихо, но убежденно произнес отец Юрген. - Нельзя без поддержки. Без помощи.
- Помощь я вызвал. Но я не могу ждать ее - у нас навряд ли есть на это время. Послезавтра - крайний срок; еще два дня он будет ждать своих людей, с которыми мы столкнулись сегодня, после чего уйдет, и мы можем никогда его не найти.
- Что же за человек избрал это место для тайных встреч... - передернувшись, точно от холода, вымолвил священник.
- Возможно, человек, знающий, что все это - не более чем сказки, которые всегда возникают в подобных местах и которые при этом оберегают от сторонних глаз надежнее сторожевых псов и высоких стен. - Курт вздохнул, опустив голову в ладони; кожа лба была, казалось, раскаленной, словно выставленный к очагу сапог - дни, проведенные на ветру, в тумане, дожде и снегу, начинали сказываться зарождающейся горячкой. - Я опасаюсь не мертвых душ, а вполне живого человека... Но должен ехать туда.
- И я должен, - кивнул тот; Курт приподнял голову, нахмурясь, и отец Юрген решительно повторил: - Я поеду с вами, майстер инквизитор. У вас нет никакой помощи, а встреча предстоит с колдовскими силами; прошу меня простить, если я обижу вас чем-то, однако же, при всех ваших мирских полномочиях, в смысле духовническом вы обладаете малым. Ваш чин - диаконский, брат...
- Игнациус, - подсказал он хмуро.
- Брат Игнациус... Вы, уж простите меня, не имеете благодати, к примеру сказать, освятить воду или...
- Отец Юрген, - оборвал он, стараясь говорить мягче и понимая, что слабо преуспевает в этом, - и я также не хотел бы задеть вас, однако я весьма сомневаюсь, что завтра святая вода или молитва нам сильно помогут.
- А что же тогда?.. - растерянно возразил тот; Курт встряхнул головой, сгоняя сон, и довольно неучтиво отмахнулся:
- Я не знаю. Но вам - я в любом случае не позволю ехать с нами, это слишком опасно; не знаю, что нас там ожидает, но убежден, что это будет занятием, не подходящим для приходского священника. Поверьте, у вас и здесь будет чем заняться. Ведь я могу попросить вас о помощи?.. - уточнил он; тот поспешно закивал:
- Да-да, конечно, однако...
- Вот что мне от вас нужно, - оборвал Курт настойчиво. - У реки, на изгибе, где обрыв, неподалеку от городских стен, лежат три тела. Одно из них... - он запнулся на миг и продолжил, заставив голос звучать четко: - Одно из них - вы его сами узнаете. Перевезите его оттуда и... Сделайте, что полагается. Тело надо отправить в Кельн как можно скорее; я оплачу связанные с этим расходы.
- И не думайте даже, брат Игнациус, - возразил тот строго. - Неужели вы полагаете, что я возьму у вас хоть медяк?
- Не станем спорить, обсудим это позже... Также вы увидите там тело некой старухи. Это дочь Фридриха Крюгера. - Курт умолк ненадолго, пережидая вполне уместное удивление святого отца, и кивнул: - Оставляю на ваше усмотрение, как должно поступить в данном случае - отправить ли ее тело в Фогельхайм, где прошла ее жизнь, либо похоронить здесь, где она была рождена; у нее нет ни детей, ни прочей родни, и решить это некому. Телега для перевозки, если ее все еще не угнали, стоит на дороге чуть в стороне; принадлежит старосте Фогельхайма. И третье, наконец... Что за тело - вы тоже сами поймете. Его лучше сжечь, причем - незамедлительно. Так же как и три других, в леске - по прямой от обрыва; два тела у кромки леса и одно у ручья. Вскоре в Хамельне будут наши люди; их надо встретить и ввести в курс дела. Могу я полагаться на вас в этом отношении?
- Разумеется, разве хоть какие-то сомнения у вас были, брат Игнациус!.. Однако, - упрямо повторил тот, - я все же должен ехать с вами. Все, о чем вы говорили, может сделать отец Себастьян, а я должен...
- Нет, - коротко отрезал Курт. - Брать на свою совесть вашу смерть я не намерен... И еще одно, отец Юрген. Нам нужна горячая вода. Очень много горячей воды. И пусть кто-нибудь из ваших служек приведет нашу одежду в порядок - она понадобится нам через четыре часа, чистая и сухая. И полотно для перевязки. И позаботьтесь о наших лошадях; они тоже должны быть готовы через четыре часа, сытые и отдохнувшие. Остальные четыре жеребца - считайте, что они в своем роде награда за ваши труды. И мы были бы очень благодарны, если бы вы накормили нас ужином - очень быстро и очень плотно. И - мы оба валимся с ног. Если вы укажете нам место, где мы сможем упасть и уснуть, я буду вам до чрезвычайности благодарен.
***Уснуть им удалось не скоро - отмыться от въевшейся за день грязи и засохшей крови оказалось непросто; еще полчаса ушло на то, чтобы зашить порез на ноге Бруно, перенесшего эту процедуру на удивление терпеливо. В иное время тот перепугал бы всех обитателей дома жалобами и стонами; Курт был готов спорить на собственную голову, что стойкость эта рождена воспоминаниями о виденном сегодня на берегу Везера, и тому попросту было зазорно проявить слабость в такой мелочи. На сон в результате осталась лишь пара часов; Курт проснулся раньше подопечного, еще минуту сидя напротив, глядя на его покрытое испариной исказившееся лицо и понимая, что знает доподлинно, какие сны сейчас роятся в этой голове. Будучи разбужен, тот отшатнулся от склонившегося над ним человека, лишь спустя мгновение приняв вид осмысленный и относительно спокойный...
