Попова Александровна - Пастырь добрый
- Чем, в таком случае, мы от них отличаемся?
- Тем, что они режут детей ради того, чтобы призвать душу сумасшедшего колдуна, который служит злобной и страшной сущности, а мы режем их самих - чтобы помешать этому. Чтобы ты мог жить и жалеть их, никого не жалеющих. Такое различие тебе подойдет?
- Умом я понимаю твою правоту, но душой... Душой не могу принять твою...
- Жестокость? - прямо спросил он; тот чуть заметно покривился.
- Непримиримость.
- Вот как, значит, - кивнул Курт и, на миг приумолкнув, махнул рукой: - Подойди. Посмотри на него. Жаль?.. А теперь - представь. Твой сын вырос, ему одиннадцать, впереди - жизнь, планы, мечты; и он попадает в руки вот такого ублюдка. Который ради своих бредней о мире, свободном от системы и порядка, затыкает ему рот кляпом, втыкает нож ему в живот и протягивает к горлу, выпуская внутренности, выворачивает ребра, как кролику, а после - стоит и смотрит, как он умирает, корчась от немыслимой боли и давясь криком...
- Удар ниже пояса, - заметил Бруно мрачно.
- Уж так учили, если иначе не пробить. А теперь - скажи: все еще жаль? Или сегодня - он получил по заслугам?
- Он получил по заслугам, - согласился тот, отвернувшись. - Но мне жаль его.
- Ты святой, - отмахнулся он обессилено, отирая нож убитого шута о колено и вкладывая в чехол. - Я не знаю, как разговаривать со святыми, этому - не учили... Словом, вот что, Бруно. Сейчас со всем этим скарбом нам придется вернуться в Хамельн; обоим надо отчистить с себя грязь, поесть и передохнуть, иначе вскоре мы свалимся с ног, а впереди, судя по его словам, нечто нешуточное. И именно поэтому ты останешься в городе. Посидишь у святого отца в гостях, приведешь в порядок мозги, душу и тело; я выпущу голубя с моим отчетом - вскоре сюда прибудут наши. Встретишь их и все растолкуешь...
- Черта с два, - перебил тот по-прежнему ровно и безвыразительно. - Мозги мои в полном порядке. Душа успокоится, когда дело будет, наконец, завершено. Телу нужны пара часов покоя и шов на порез. А наши - как-нибудь сами разберутся, что к чему. Не впервой.
- Ты его слышал? - чуть сбавил тон Курт. - Это опасно. Возможно, я еду туда умирать...
- Знаешь, я уже слышал это полтора года назад - слово в слово. Тогда ты выкрутился; и теперь выкрутишься.
- Тогда ты меня вытащил, - возразил он, и Бруно криво улыбнулся, передернув плечами:
- Видишь, лишняя причина ехать с тобой... Не старайся. Даже приказывать - бессмысленно; не останусь. Едем вместе.
Глава 21.
Тело Ланца оставили лежать на берегу реки - взбросить тяжелого рослого сослуживца на одного из коней Курт не сумел бы даже при помощи Бруно столь же измотанного и ослабшего, равно как и не смог бы дотащить по вязкой слякоти до оставшейся на дороге телеги; вещи убитых противников упаковали снова по их седельным сумкам, и лишь два явно дорогостоящих теплых плаща перекочевали во владение выживших. Набор метательных ножей, испытав парой бросков, Курт также предпочел оставить - рукояти лежали в ладони столь необычайно удобно и приятно, что ненадолго он даже замялся, глядя на трофейное оружие с подозрительностью. «А если впрямь заговорено? - повторил его мысль Бруно. - Может, ну его?». «Ерунда, - отозвался он уверенно. - Во славу Господа и малефиция прокатит».
Отчет ради экономии времени он составил здесь же, усевшись на земле и шифруя на ходу, по памяти, марая листок кровью и грязью; в крохотный свиточек едва вместилось все то, что необходимо было сообщить вышестоящему, и Курт испытывал сильные подозрения, что поддержка в лице вооруженного отряда прибудет в Пильценбах лишь для того, чтобы подобрать два уже окоченевших тела. Дожидаться помощи в Хамельне было бессмысленно; если отправиться в путь вечером, то в деревню, по словам Бруно, они доберутся к позднему утру, если не к полудню - узкая колея, ведшая в нее в былые времена, сейчас заросла и потерялась, и дорогу придется отыскивать по едва видимым приметам. В самом ли деле таинственный майстер Бернхард станет дожидаться своих подручных два дня, было еще неизвестно - в правдивости слов допрошенного Курт не сомневался, однако, как знать, насколько были правдивы слова, сказанные вышеупомянутому допрошенному вышеупомянутым майстером Бернхардом. Курт мог бы выехать и немедленно, и лишь здравый смысл удерживал его от того, чтобы отправляться на встречу с чародеем неведомой, но весьма немалой, судя по всему, силы валящимся с ног от голода и усталости...
К воротам Хамельна коней пустили крупной рысью; привязанные за поводья к седлам жеребцы убитых шли неохотно, поначалу упираясь и кося настороженными глазами на незнакомцев, распоряжающихся ими вместо их хозяев, однако соперничать в упрямстве с курьерскими смогли недолго и вскоре пошли ровно, лишь изредка недовольно пофыркивая.
На подъезде к городу Курт уловил суету среди стражей, и, когда два вооруженных всадника с многодневной небритостью, изгвазданных кровью и грязью с головы до ног, сунулись в ворота, путь им преградили трое, смотрящие недобро и опасливо. В иное время он отнесся бы к подобной осмотрительности с пониманием, однако сейчас, когда усталость почти достигла своего предела, а раздражение, переходящее в злость на всех и все в этом мире, было готово перелиться через край, последнее, чего ему хотелось - это препирательств со служаками из городской стражи.
- Святая Инквизиция, - бросил он, не дав никому из крепких мужиков напротив раскрыть рта, и привычным движением выдернул из-за воротника почти не замаравшийся Знак, броско сияющий чеканной сталью на покрытой буро-коричневой коркой перчатке. - Дорогу.
Двое стражей отшатнулись, посерев вытянувшимися лицами; третий шагнул назад и, помедлив, упрямо мотнул головой, все так же преграждая въезд:
- Железка, и все. Откуда мне знать, что ты ее не соседу-кузнецу заказал за порося? Или, может, вовсе с убитого инквизитора снял?
- Спокойно, - попросил подопечный чуть слышно, когда Курт молча замер на миг, поджав губы и стиснув Знак до боли в пальцах. - Только без рук.
Наземь он спрыгнул неспешно, приблизился к стражу почти вплотную, с трудом расстегивая забившиеся грязью крючки на куртке, и, обернувшись полубоком, стянул воротник с плеча, выставив на обозрение присутствующих глубоко выжженную Печать.
- А это - я нарисовал? - уточнил он, глядя стражу в глаза, и медленно набросил куртку снова. - Дорогу, сказано.
Мгновение во взгляде привратника отражалась тягостная внутренняя борьба; так просто сдать свои позиции было досадно, ронять достоинство в присутствии собратьев по оружию явно не хотелось, и страж, нарочито пренебрежительно пожав плечами, уперся ладонями в пояс с оружием.
- Такую и я сделаю, если потерплю маленько. Чего это нынче инквизиторы разъезжают в этаком свинском виде?
- Если сию секунду, - выцедил он сквозь зубы, - ты не уберешь с моего пути свою тушу и здесь же, сейчас же не принесешь извинений, эти слова я вобью тебе в глотку. Давай, - подбодрил Курт с сухой улыбкой, когда вцепившиеся в ремень пальцы стража невзначай коснулись меча. - Положи ладонь на рукоять, сделай мне одолжение. Дотронься до нее, дай мне повод обвинить тебя в покушении - и весь ваш засранный городишко заполыхает завтра же к полудню, громко благодаря за это тебя.
Несколько секунд вокруг висела тишина; страж стоял неподвижно, окаменев от внезапного понимания того, куда его завела не к месту проснувшаяся заносчивость, медленно белея щеками и явно проклиная себя за дерзость.
- Вон, - шикнул Курт тихо, и тот с готовностью шарахнулся в сторону, пряча глаза и от греха убрав руки за спину.
- Виноват, майстер инквизитор... - выдавил страж с усилием. - Нечасто тут... такое. Виноват.
- Понимаю; служба, - милостиво кивнул он, сбавив тон до просто сурового. - Только за словами надо следить.
Бруно на эту короткую перебранку смотрел с усталой скукой; обернувшись на притихших стражей, когда ворота остались позади, тяжело вздохнул, однако же на сей раз обошелся без обличительных речей, только изредка бросая в сторону своего попечителя укоризненные взгляды.
К жилищу местного священника они, не сговариваясь, поехали далеко в обход, по самым узким и отдаленным улочкам, дабы не попадаться на глаза излишне большому количеству прохожих, и тем не менее все более становилось ясно, что уже к утру весь городок будет тихо шуметь, обсуждая всколыхнувшее их тихую жизнь явление следователей Конгрегации, неведомо почему обративших на них свое высочайшее внимание.
- Все мои завтра же будут знать, кто я такой, - невесело продолжил его мысль Бруно; он пожал плечами:
- Вообще удивляюсь, почему ты просто не сказал об этом сразу. Твой смелый братец наделал бы в штаны тотчас. Я, возвратившись в Кельн, явился к тетке и ткнул ей Знаком в физиономию. Запугал старушку до полусмерти...
- А будь жив дядя? и ляпнул бы о твоей матери пару ласковых - что ты сделал бы?
