Попова Александровна - Пастырь добрый
- Как полагаешь, - спросил он тихо, - этот Бернхард может знать, что мы здесь?
- Я бы сильно удивился, окажись это не так, - так же неслышно откликнулся Курт, - однако идти все равно надо.
- Будем надеяться, он тупой, - пробормотал подопечный, безуспешно пытаясь возвратить хотя бы ту поддельную оживленность, что была еще минуту назад. - Или спит. Ведь спят же иногда даже малефики?
- Боюсь - трудятся круглосуточно, - с такой же напускной хмурой беззаботностью возразил он. - Попросту горят на работе... - и, решительно выдохнув, шагнул вперед, хрустнув серыми ломкими травинками.
Лицо царапнул сухой черствый воздух, на миг перекрыв дыхание; Курт встал на месте, стиснув приклад до боли в пальцах и слушая тишину вокруг - мертвенную, как и все в этом опустелом обиталище.
- Птиц нет... - одними губами проронил Бруно, тоже ступив следом; его шаги прозвучали громко, точно по битому стеклу, и он невольно поморщился. - Они первые должны бы были поселиться...
- Словом, имеем в виду, что здесь всё не так, - оборвал он, сделав еще один шаг, и кивнул вперед: - Начинаем с начала. С крайнего дома и дальше.
- Думаешь, в одном из них...
- Не думаю, - согласился Курт, не дослушав. - Однако ad imperatum[160] полагается проверить, ибо, когда меня после спросят, осмотрел ли я все и уверен ли, что в одном из них под столом не спрятался ведьминский consilium, я должен с чистой совестью сказать «да». Посему - вперед.
- Вперед так вперед... - тяжело вздохнул подопечный, с неохотой трогаясь с места.
Трава под ногами, шепча и крошась, смешивалась с обезвоженной землей, оседая пылью на сапогах и поднимаясь мелкими облачками до самых колен; засохший куст неведомо чего у стены ближайшего домика был серым и присыпанным земляным порошком, как и сама стена, и еще два толстых столба напротив, и ствол дерева подле крыльца. Дверь распахнулась легко, без скрипа, открыв взгляду крохотную комнатку, такую же пропыленную и тусклую; на столе в огромной деревянной миске покоился высохший кочан капусты, съежившийся и ставший похожим на оторванную голову лохматой грязной кошки. Опрокинутый набок табурет лежал у окна, распахнутого настежь; в окно виделись верхушки еще трех столбов у соседнего двора.
- Infernus et os vulvae, et terra quae non satiatur aqua, ignis vero numquam dicit «sufficit»[161]... - проронил Бруно, сжав голос до шепота; Курт поморщился. - Здесь, похоже, с красивостями не возились. Ставили, где придется, по всей деревне.
- Лет восемьдесят, ты сказал, назад... - произнес он медленно и прошелся по комнате, осторожно проведя пальцами по столу, поднял и поставил на ножки упавший табурет и выглянул в окно, упершись ладонью в подоконник. - Кустарник под окнами... грядки... Утварь в доме... Попади я сюда, не зная об этом месте ничего, я бы сказал, что всему этому - года два. Дерево рамы не сгнило, не рассохлось... И куст - заметь, посажен человеческими руками. Стало быть, еще с тех времен. Стало быть, коли уж он не растет больше, должен был уже рассыпаться в прах.
- Быть может, это дом, где после тех событий поселились? - неуверенно предположил Бруно. - Ну, те семьи...
- Которые без вести пропали? - уточнил он и, не услышав, как и ожидал, ответа, высунулся в окно по пояс. - Нет. У соседних домов - все то же самое, насколько мне видно из-за оград. Что-то тут братья-конгрегаты намудрили в свое время... Может статься, место - проклято.
- В каком смысле?
- В буквальном, - пожал плечами Курт, распрямляясь и отряхивая перчатку от пыли. - Возможно, кто-то оказался на костре справедливо и перед смертью успел что-нибудь такое сказать. А может, все, что здесь совершилось - очередной случай из нашего неприглядного прошлого, и все до единого, погибшие здесь, de facto являются невинно убиенными. Что они говорили перед смертью, можно допустить безошибочно. Знаешь, что такое коллективное проклятье?
- Догадываюсь... Ты до сих пор полагаешь, что есть смысл обшаривать все дома?
- Надо, - вздохнул он, направляясь к двери. - Разумеется, я не думаю, что мы сумеем обыскать всё, но первый беглый взгляд кинуть надо; зато будем знать, откуда на нас не выскочит компания арбалетчиков или вот таких вот «кровавых шутов». И communiter[162], исследование местности перед тем, как лезть в потасовку, еще никому не повредило. Идем дальше.
- Я так понимаю из твоих слов, - не скоро заговорил Бруно, брезгливо обходя попавшийся по дороге одинокий столб, застывший напротив вот уже пятого осмотренного ими жилища, - что найти этого Бернхарда ты таким образом не надеешься. Верно?
- Верно. - Курт остановился, бросив взгляд влево, на ряды пустых безмолвных домов, и зашагал к крыльцу следующего. - Я не думаю, что он вот так сидит и ждет, пока мы войдем в дверь. Если он знает, что мы здесь - он сам выйдет, когда захочет, и раньше мы его не найдем.
- А если не знает?
- Тогда найдем, - отозвался он. - Но я бы не особенно надеялся на то, что мы застанем его врасплох.
- Иными словами, мы ходим по этой деревне, чтобы его на себя прикормить? - покривился подопечный, и он изобразил широкую улыбку, ободряюще хлопнув его по плечу:
- За что тебя всегда ценил? За догадливость...
- Ты слышал? - вдруг выронил тот негромко, схватив его за локоть и не дав пройти дальше.
Курт встал на месте, умолкнув и замерев, чувствуя, как по телу от макушки медленно начинает разбегаться студеная дрожь - шуршание пыли и песчинок под подошвами стихло вместе с их шагами, и до слуха успел докатиться до сих пор заглушаемый ими шепот.
- Ты слышал это? - все так же беззвучно повторил Бруно, с надеждой предположив: - Это ветер?
- Здесь нет ветра... Тихо, - одернул он, по-прежнему не сходя с места и вслушиваясь в сухой воздух вокруг.
Окрест царила тишина - как и прежде, не нарушаемая ничем, кроме их собственного дыхания и стука крови в висках.
- Померещилось, - неуверенно проговорил подопечный и вдруг подпрыгнул, точно укушенный змеей кот, когда рядом, словно за самой спиною, вновь рассыпался шепот с едва слышимыми, не различимыми словами.
Глава 22.
- Это что за хрень?.. - прошептал Бруно, озираясь затравленно и напряженно; Курт бросил взгляд вокруг, видя лишь пустоту мертвых улиц и дворов за каменными низкими оградами. - Откуда это?..
- Ты вот это для чего у меня спрашиваешь? - недовольно отозвался он, сжав на прикладе вскинутого арбалета внезапно похолодевшие пальцы. - Всерьез полагаешь, что я смогу тебе ответить?
- Ветер?.. - снова шепнул тот растерянно; он обернулся.
Чуть подрагивающая рука подопечного замерла, указуя в сторону, где вдоль улицы, перекатываясь едва видимыми клубами, точно февральская поземка, прошелестела пыль, гонимая неощутимым дуновением; Курт невольно сделал шаг назад, отступив от уже улегшегося сухого облачка, чувствуя кожей щек, как и четверть часа назад, лишь неподвижный воздух.
- Ветра здесь нет, - повторил он, четко выговаривая слова, и вздрогнул, когда серая поземка шелохнулась у ограды дома за спиной подопечного, всего в трех шагах, и все тот же шепот, летящий, казалось, со всех сторон, прозвучал вновь.
- Мне это не нравится, - заметил Бруно, попятившись; он покривился:
- А я, знаешь, в восторге...
- В любой другой ситуации я бы сказал «ноги в руки», однако ведь, не для того же мы сюда пришли... Что будем делать?
Ответа у Курта не было, как не осталось времени и придумать его - над головой, перекрывая все нарастающий, все ближе слышащийся шепот невидимых губ, пронесся, сокрушая и дробя воздух на части, удар колокола - низкий, долгий и словно бы соскальзывающий куда-то в сторону, как оступившийся канатоходец. Звук расползся вокруг, точно чернильное пятно по сухому льняному полотну, заполнив собою все, проникая в каждую щель, в каждый нерв, в душу...
- Что за... - начал подопечный, когда отголоски надтреснутого звона стали таять в зачерствелом воздухе, и осекся, поперхнувшись последним непроизнесенным словом.
Курт промолчал, продолжая стоять неподвижно, вслушиваясь до боли в ушах и чувствуя себя нестерпимо глупо с принятым наизготовку арбалетом, толку от которого совершенно явно не будет, что бы ни начиналось здесь, с чем бы ни довелось столкнуться. Минута прошла в тишине; звон уплыл за дома, разбившись на осколки и осыпавшись мелким песком, устлав улицу невидимым покрывалом...
- Церковь.
Собственный голос, когда Курт, наконец, заговорил, показался неуместным - слишком живой для этих мертвых улиц, слишком слышный среди неслышимого шепота, уже не смолкающего, уже летящего отовсюду, слишком заметный в этой пустоте, слишком чужой, точно голос вора, пробравшегося ночью в дом; и даже на миг показалось, что хозяева, проснувшись, заворочались в своих постелях, мало-помалу приходя в себя и пытаясь отыскать нарушителя взглядом...
- Туда? - едва шевеля губами уточнил Бруно, словно и тот тоже ощутил эту неловкость, смятение, порожденное звуками его голоса; он кивнул, разлепя губы с усилием, нехотя, никак не умея отогнать от мысленного взора то, как поднимаются и идут на поиски нарушителя, вторгшегося в их вечные владения, неведомые хозяева этого покинутого всеми места.
