Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)
Промелькнули последние фигуры в синем, и телега выехала на загородную дорогу. Поручик, не переставая настёгивать лошадей, одной рукой сбросил с себя французский мундир.
Постепенно лошади стали сбавлять ход, и Мякишев вскоре остановил телегу возле небольшого ручья.
– Всё, выдохлись лошадки. Долго ещё?
– Сейчас. Погодите. – Наталья смотрела в небольшой блестящий прямоугольник. – Два километра. В принципе, можно попробовать.
– Хорошо.
Они отошли от дороги в поле, и Наталья разложила перед собой устройство, у которого осветился экран вроде люмьеровского кино.
– Все готовы?
Она сделала движение рукой, и Савелий Игнатьевич почувствовал знакомое жжение в горле. А потом вдруг стало очень холодно.
Рабочий увидел, что они втроём стоят на заснеженной равнине, по которой метёт позёмка.
– В чём дело? – растерялся Савелий Игнатьевич. – Мы уже в вашем будущем?
– Нет, не думаю, – лицо Натальи стало озабоченным. – Погодите…
– Эй, смотрите! – крикнул, ёжась и потирая руки, Мякишев. – Там что-то вроде водонапорной башни.
Рабочий посмотрел в ту сторону, куда указал поручик, и увидел торчащие кирпичные развалины.
– Хорошо, пойдёмте скорее! – согласился он. – Так и околеть недолго.
За развалинами ветер бил в лицо не так сильно, и все трое прижались к стене. Наталья достала тёплые куртки, влезла в одну сама, а остальные протянула мужчинам.
– Наденьте. Нам придётся дождаться следующего окна.
– Сколько? – спросил Мякишев.
– Полчаса примерно. Точнее сказать не могу. Не то место…
– Скажите, – спросил поручик, – а почему вы не могли переместить нас прямо там? Или, например, возле газового завода?
– Потому что при переносе мы обмениваем два места, – пояснила Наталья. – То место переносится в будущее, а это – из будущего. И было бы неправильно оставлять город без газа накануне гражданской войны…
Она осеклась.
– Как вы сказали? Гражданская война? – Поручик вздрогнул. – У нас? Но кого с кем?
– Вы действительно хотите это знать? – Наталья взглянула на обоих.
Рабочий и поручик разом кивнули.
– Так вот, вы будете воевать друг с другом. Вы, – она посмотрела на Мякишева, – за ту Россию, которой уже нет. А вы, – она посмотрела на Савелия Игнатьевича, – за ту Россию, которую себе придумали.
– И кто победит? – отрывисто спросил Мякишев.
Наталья промолчала.
– Понятно, – сообразил поручик, – значит, по итогам проиграют все…
Ветер донёс с дороги слабый рокот. Рабочий подождал немного, а потом высунул голову. Из-за позёмки было трудно что-то разглядеть, но скоро на дороге появилась серая машина и множество чёрных точек. Машина была выкрашена серо-белыми пятнами, а на носу и бортах у неё темнели рубленые тевтонские кресты. Чёрные точки двигались по снегу, и в их руках Савелий Игнатьевич разглядел оружие, похожее на короткоствольные винтовки.
– Что это, Наталья? – с волнением спросил он.
– О, нет… – Женщина побледнела. – Видимо, из-за разницы веса сдвиг по сфере Римана вышел слишком большой. Мы с вами серьёзно влипли. Это немцы, и они движутся к городу.
– Немцы? – Мякишев выпрямился. – Войска кайзера прошли до столицы?
– Нет, не кайзеровские… другие немного, – Наталья вздохнула. – В другое время.
– Насколько я знаю, немцы – культурная нация… – неуверенно сказал Мякишев.
Савелий Игнатьевич раздражённо его оборвал:
– И чего же им, культурным, всё неймётся? Всё время лезут, и грабят, и жгут… Мёдом им у нас, что ли, намазано? Как считаете, Наталья? Намазано?
– Я считаю, что нас здесь неслабо видно в полевой бинокль, – ответила женщина.
И, словно в подтверждение её слов, пули выбили барабанную дробь над их головами. Серая машина окуталась дымом, и земля неподалёку взорвалась, осыпав рабочего сверху комьями земли.
Савелий Игнатьевич, тяжёло вздохнув, достал маузер и стал прикручивать его к деревянной кобуре, как к прикладу.
Наталья быстро расстегнула рюкзак и, покопавшись в нём, протянула Мякишеву пистолет с раздутым стволом.
– Держите.
– Какой, однако, он лёгкий. – Поручик покачал головой. – Сколько здесь патронов?
– Здесь не патроны. Здесь заряды. Камера с антипротонами и ускоритель… Ладно, долго объяснять. – Наталья махнула рукой. – Вот так ставится на минимум. Целитесь по яркой точке.
Они встали возле стены. Наталья, склонившись над люмьеровским экраном, нервно барабанила по нему пальцем и что-то бормотала. Выстрелы стрекотали, выбивая из кирпича мелкую крошку. Совсем рядом послышался новый взрыв.
Мякишев прицелился и нажал на спуск. Никакого звука не было.
Серая машина прокатилась ещё немного по полю. А потом остановилась и развалилась надвое, как спелый арбуз. Савелий Игнатьевич сглотнул, увидев, что снег под ней окрасился алым. Чёрные фигурки рухнули в снег и стали отвечать беглыми выстрелами.
– Долго ещё? – обернувшись через плечо, спросил поручик.
– Пятнадцать минут… наверное. Я не знаю точно.
– Хорошо.
– Ну что, Савелий Игнатьевич? Отменим на время наши разногласия? – Поручик протянул ему руку.
Рабочий молча пожал ладонь. И, прижав кобуру к плечу, взял на прицел первую чёрную фигурку.
Савелий Игнатьевич пытался представить, каким окажется Натальино будущее. Уж наверное, полным братства и равенства… Ещё он думал, как вернётся к себе в Нижний, к семье.
Когда до первой чёрной фигурки оставалось совсем немного, Савелий Игнатьевич вдруг подумал, что они будут делать с Мякишевым, вернувшись обратно в своё время. И можно ли им как-то избежать гражданской войны.
«Да, об этом стоит подумать», – решил рабочий, крепче вжал приклад в плечо и прицелился, при этом страстно не желая стрелять.
Дмитрий Богуцкий. Череп Робеспьера
– Сегодня убьют меня, – сказал Инныпъин, прислушиваясь к близкой канонаде.
Сагит только терпеливо вздохнул. Шаманы они такие, всё смерти ждут. Не убьют – скажет, отвел. Убьют, так тем более – будущее видел. Скажут, великий шаман умер…
Сагит это предсказание уже раз сто слышал.
– Ты всех тут переживешь, – буркнул.
Придерживая коня, он продолжал высматривать подозрительную возню у накрытой утренним снегом башенки немецкой церкви на фланге эскадрона, наблюдать за которой обоих отправил капитан Савичев. Инныпъин вздохнул, взял в кулак зуб морского зверя из родных северных мест, висевший у него на шее, на удачу, и с тоской понял, что нынче в кои-веки правду сказал. Но приятель башкир слушал не его.
– Копают чего-то, – буркнул Сагит. – Окопы?
– Могилу раскапывают, – ответил Инныпъин. – Не к добру это.
Ну, могилы раскапывать – это всегда не к добру.
Люди на церковном кладбище, добыв из поставленной у каменной ограды почтовой кареты длинные ломы, поднатужившись, своротили с могилы гранитную плиту и теперь выбрасывали лопатами красноватую немецкую землю на чисто белый снег.
– Не пойму я, кто это, – пробормотал Сагит. – Одеты не пойми как. Вроде и дворяне, в золоте и серебре, однако в рванине. В ушах серьги, в волосах косы. Вон у того коротышки даже борода косой заплетена. Все в сапогах, а без шпор. Сабли и пистоли у всех. Не пойму кто. Ты гляди! У них даже арап есть!
– С моря они, – Инныпъин прищурился. – Помню я. К нам приплывали, когда я маленький был, пушную рухлядь отбирать. Из пушек по нам стреляли, оленей пугали…
– Вызову эскадрон, – решил Сагит. – Там узнаем кто таковы. Следи за ними.
Бесшумно попятил коня в заросли, а там уже развернул и погнал на вершину холма, за которым стояли свои. Выехал на холм – навалился пушечный грохот и сухой треск ружейных выстрелов. Насколько хватало взгляда подымался к пасмурному зимнему небу дым, брела по мелкому снегу построенная квадратами пехота. Громыхала битва у немецкого города Лейпцига, битва от горизонта до горизонта, бескрайняя. Сонм народов и наций – армии Наполеона и Священного Союза сошлись здесь в бою. Но у Сагита было свое, малое дело. Он содрал с головы лисий треух и замотал над головой. Внизу заметили. От строя отделился отряд в пару десятков всадников и по склону взобрался к Сагиту.
– Ну, что там? – спросил молодой капитан Савичев, конного полка Петербургских иррегулярных добровольцев графа д’Оливейры, к которому когда-то прибились оба инородца. Был он худощав, бледен, утомлен и зол, рыжие усы топорщились, кивер покрыт каплями растаявшего снега. Сагит показал.
– Пьеса Шиллера «Разбойники», акт шестой, – пробормотал Савичев, опуская подзорную трубу. – Пиратов к нам каким-то ветром принесло. Ладно, едем.
Гробокопатели появления кавалерии не то чтобы не ожидали, но удивлены были неприятно. Побросали лопаты и заступ, которым взломали поднятый из ямы гроб, руки их легли на рукояти пистолетов и абордажных сабель. Иррегуляры Савичева с пиками наперевес заполнили кладбищенский двор.
Бледнолицый повеса под высоким модным цилиндром, в расшитом золотом фраке, державший в одной руке как принц Датский извлеченный из гроба череп, другой холеной рукой опиравшийся на серебряный череп поменьше на упертой в грязь трости, приподнял бровь и произнес по-французски:
