Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Байрам смотрел на меня настороженным и напряжённым взглядом, потом сказал:

— Ты, точно не шутишь! Ты странный человек, Степан. Ты не от мира сего. Ты столько сделал для меня…

— Стоп! — остановил я его. — Я делаю не для тебя. Всё что мной делается, делается только для меня. И мы с тобой на эту тему уже говорили. Сейчас то же самое. Мне здесь нужен дом и человек, который мне бы помогал. На себя его купить у меня пока не получится. А дом нужен. Думаю, он и для торговли пригодится.

— Я понял тебя. Там в ущелье мне уже построили, в своё время, колодцы. Не думаю, что они иссякли. Колодцы всем нужны. Там тоже моя земля, ведь я хотел тут остаться навсегда. Тут хороший климат и отлично растёт виноград, а на базаре дешёвые товары со всех сторон света.

— Мы долго обсуждаем простой вопрос. Сейчас уже будем вставать на якорь. Тебе дать деньги на строительство дома?

— Спасибо, эфенди. Позволь мне подумать?

— Думай, — согласился я. — Это твоё право. На брашпиле! Якорь за борт! Всем стоять на местах! Парус долой!

Мы встали на якорь со стороны северной части города и к нам сразу заскользили две небольшие, но многовесельные галеры. Разговор с таможней был коротким. Узнав, что мы в Дербенте ничем торговать не будем, а сойдём на берег только ради посещения ювелира и других лавок, перс взял с меня один аббаси за якорную стоянку, причём он удивился, что я, московит, расплатился именно золотым аббаси, а не московскими деньгами. Ведь ни золото, ни серебро вывозить из Московии не разрешалось. Хотя, вывозили, конечно.

Рассчитавшись, мы пересели на одну из крутившихся рядом с кораблём лодчонку, и переправились на берег.

— Сколько взял? — спросил Оболенский.

— Один золотой.

— С нас два шаха. Товар с собой? Пошли за мной.

Мы дошли до стены, разделяющей город, и пошли вдоль неё. Удивительно, но и стена и ворота в ней были похожи на те, что видел я. Через одни ворота люди и повозки входили, через другие выходили из этой части города. Никакой толчеи не наблюдалось.

— Мы пришли, — вдруг сказал Теркский воевода, показывая на солидный трёхэтажный дом перед которым находился городской фонтан.

— Солидно, — подумал я.

— Это монетный двор, — сказал Оболенский.

— О, как⁈ — удивился я. — Что же вы не сказали, что ваш знакомый и есть главный чеканщик Дербента?

— Не-нет, что вы. Он простой ювелир. Просто, он чаще находится здесь, помогая сыну, который и есть — главный чеканщик Дербента.

— Понятно, — усмехаясь, произнёс я. — Что прыг-скок, что скок-прыг — разницы нет.

Вовнутрь нас, как и ожидалось, не пустили, но попросили подождать у фонтана, чтомы и сделали с большим удовольствием. Припекало изрядно и вокруг фонтана собирались люди. Они, с благодарственной молитвой подставляли под чистые струи куски ткани, платки, шарфы, и обтирали лица, иногда снимая головные уборы. В основном это были тюрбаны или чалмы, но были и «простые» шапки, вроде суконных колпаков и бараньих папах.

Ткань мочили, отжимали, вешали на шею, бросали на нас заинтересованные взгляды, перебросившись тихими фразами, расходились.

— Сейчас от султана люди прискочат. Меня тут некоторые признали. Когда же выйдет это треклятый Сухроб?

Я был одет не в те драгоценные одежды, но, по персидским критериям, не бедно. А вот воевода вырядился в свои самые дорогие, наверное, одежды: кафтан, рубаху, шаровары, сапоги. С нами был десяток лучших и надёжных казаков, вооруженных и обвешанных оружием, словно новогодняя ёлка игрушками.

У каждого было по два пистоля в специальных кобурах, пристёгнутых ремнями к ногам, персидская сабля и кривой кинжал. Кроме того, с каждой стороны на поясе висело по два коротких прямых метательных ножа. Они-то и вызывали основной интерес и привлекали внимание граждан и гостей города Дербента.

За несколько лет некоторые казаки превратились в отличных телохранителей и специалистов по разного рода убийств, как явных, так и тайных. К тайным я отношу убийство купца Никитникова, который начал распространять промен я разные, весьма неприятные и не выгодные мне слухи. Его, как я уже говорил, вместе со слугами, ликвидировали по дороге из Москвы в Ярославль. Были ещё некоторые тайные операции, во время которых казакам приходилось переодеваться и изображать из себя разный люд, но о них, предпочтительно не распространяться. Скажу лишь о том, что и воеводу Горчакова пришлось ликвидировать по дороге в Москву, когда его в том году отозвали с Царицынского воеводства.

Воеводу с имуществом и казной сопровождали именно эти казаки, что охраняли сейчас меня. Но на них напали какие-то «воры» и «побили», забрав, и казну, и имущество, и воеводину и его слуг жизни. Алчный и коварный воевода просто сгинул, не добравшись до первопрестольной. Тут убивали так часто, что его проплывавший по Волге труп, наверное, не привлёк ни чьё внимание. Их можно было встречать по два штуки на день, если идти против течения.

Тимофей Разин к тому времени имел непререкаемый авторитет на Волге и славу доброго защитника купцов, да и «хулиганил» уже весьма редко. А потому истории про его «тёмные делишки», вдруг рассказанные кому-нибудь в Москве Горчаковым, могли бы принести Тимофею дурную славу, которая была не обязательна.

Я и сам изрядно натренировался. Не имея никакого опыта, кроме дворового и киношного, мне удалось методом проб и ошибок подобрать тренировочные комплексы, отично развившие моё и казачьи тела физически, и привили необходимые «современному» спецназовцу навыки.

Всё-таки моё детство прошло в многократных просмотрах фильма «Дракон появляется» и других «шедевров» с Брюсом Ли, «Доспехи Бога» и «Пьяный мастер» с Джеки Чаном. У меня был друг, который практически полностью копировал Брюса Ли. Полностью! И удары и силу! И всё по киношкам. То есть, у меня был пример из той жизни, когда я здесь планировал тренировки своего спецназа, испытывая упражнения сначала на себе.

Про концентрированный и максимально сильный удар я знал не понаслышке. Мы во дворе, насмотревшись фильмов, ломали на спор доски, бруски и даже кирпичи. А у меня дома имелись бамбуковые салфетки, которые скручивались и служили макиварой. Порой одного удара вполне хватало, чтобы выиграть в уличной драке. А порой не хватало. Да-а-а…

Но, это — очередное отступление.

Наконец из ворот монетного двора вышел старик лет пятидесяти-шестидесяти со сморщенным, как мочёное яблоко, красновато-коричневого цвета, лицом и голубыми глазами. Он был одет в белые многослойные одежды типа «балахон», в которых терялись и руки, и ноги.

— О! Это вы, достопочтимый русский воевода Оболенский.

Старик сделал ударение на второй букве «о».

— Давно вас не было видно. Говорили, что вы собирались в Московию?

— Мне нравится здесь, уважаемый Сухроб. Как ваше драгоценное здоровье? Как себя чувствуют ваши дети внуки и жёны?

— Хорошо! Всё хорошо, слава Аллаху! Ваше-то как здоровье, уважаемый князь Андрей?

— Тоже, слава Богу! — пафосно ответил Оболенский и перекрестил грудь двумя перстами, начиная от носа.

— Какое дело привело вас в Дербент? Неужели просто повидать старого Сухроба?

— Вы удивитесь, но так и есть. Это, — он представил меня. — мой торговый товарищ — князь Степан Разин. Он приехал прямо из Московии и кое-что привёз. Это кое-что я и хотел бы показать вам.

— Прямо из Московии? Степан Разин? Это известное для меня имя. И я не думал, что вы так молоды. Некоторые мои товары дошли до меня только благодаря охране, представленной этим молодым человеком.

Старик вдруг поклонился.

— Но до нас дошли слухи, что Степан Разин не совсем Московит? Так ли это?

— Не понимаю, о чём вы говорите, достопочтенный Сухроб, — удивлённо вскину брови Оболенский.

— Папаша, — не выдержал я, — пойдёмте в закрома?

А потом добавил:

— Туда, где мы сможем обсудить наше дело без чужих ушей.

Старик бросил на меня задумчивый взгляд и, молча развернувшись, пошлёпал своими туфлями без задников по мостовой, выложенной крупными камнями, примыкающими друг к другу рёбрами квадратных граней.