Андрей Посняков - Час новгородской славы
– Никак монастырь ограбил, паршивец! – оценил Олег Иваныч. – И как только у тебя рука поднялась, богохульник?! Хоть и католики они, а все ж, как мы, христиане.
– Что ты, Олег Иваныч! Нешто я на такое способен?
– Тогда колись, откуда куртка?
Отрок хмыкнул. Поведал…
Еще позавчера встретил здесь же, в харчевне Гонсалвиша, одного аббата – настоятеля монастыря францисканцев в Кабу-Руйву – это не далеко, но и не очень близко. Аббат нес под мышкой увесистый том Вергилия. Конечно, книжник Гришаня такого не мог пропустить. Разговорились. Святой отец оказался не только знатоком латыни – что и понятно, профессия обязывает – но и большим поклонником старых римских поэтов. Вергилий, Петроний, Лукреций. В общем, они, Гриша и аббат, отец Карлуш, друг другу понравились. В ходе взаимоинтересной беседы о жизни и творчестве древнеримских поэтов отец Карлуш обмолвился о своем непутевом племяннике. Собственно, его-то он и поджидал здесь, «дабы не позорить светлые своды святой обители видом сего недостойного отпрыска когда-то славного ученостью рода». Именно такими словами аббат охарактеризовал родственничка, кстати, студента университета Коимбры. Правда, студентом тот был никудышным. Больше о девках думал да грезил всякими военными подвигами.
– Дальше можешь не рассказывать! – махнул рукой Олег Иваныч. – Конечно же, ты написал нерадивому студиозу курсовик. В обмен на куртку.
– Трактат «О небесных сферах»! – Гришаня гордо поднялся в своем углу, закутавшись в одеяло, как римский патриций в тогу. – И не только за куртку… Вот!
Отрок подбросил на ладони два увесистых золотых кружочка:
– Эшкудо!
– А хорошо тут идут курсовики! – присвистнул Олег Иваныч. – Ты, надеюсь, сговорился с тем славным студиозом еще на пару-тройку рефератов?
– Да сговорился бы. Коли б он завтра с утра не уезжал. В эту, как ее… В Коимбру. На сессию.
– И надолго уезжает?
– На три недели.
– Да-а… Ладно. Как говорится, на безрыбье и хлорка творог. Молодец, Гриша! Начальный капитал у нас теперь есть.
– Это как?
– Завтра открываем фехтовальную школу. Твоих денег нам все равно не хватит – даже до Фландрии.
– Школа так школа, – покладисто согласился Гришаня. – Ну, тогда спим.
– Спокойной ночки. Винищем-то тебя тоже студент угощал?
– Он. Хороший парень. Только вот учиться не хочет.
Тонкий серп месяца заглядывал в распахнутые ставни, пахло цветущим миндалем и миртой. Северный ветер приносил прохладу.
В устье Тежу вошла фелюка. Приткнулась к причалу – маленькому, захудалому, неприметному. Матросы бросили швартовы. Капитан – смуглый и невзрачный – что-то хмуро сказал выбравшемуся на палубу пассажиру – высокому старику, чем-то похожему на вяленую воблу. Оба смотрели вдаль, где в вечерней тающей дымке смутно угадывались красные крыши Лиссабона.
Поутру Олег Иваныч и Гриша направились в монастырь францисканцев. Не то чтоб они всерьез заинтересовались католичеством, а в сугубо меркантильных целях – раздобыть бумагу и краску.
Настоятель, новоявленный Гришанин друг отец Карлуш, в разговоре с отроком упоминал про группу художников-итальянцев, подновляющих в монастыре фрески. Обитель находилась хоть рядом, да за городскими стенами. Разглядев с одной из площадей воротные башни, приятели спустились с холма по узкой кривоватой улочке, кое-где поросшей оливами, молодым вереском и еще какими-то кустарниками, произраставшими прямо между домами.
На улицах было довольно людно. Народ здесь вставал рано. Спускались к реке рыбаки в коричневых куртках. Направо, в сторону городского рынка, свернули девчонки-зеленщицы – с луком, чесноком и лавандой в больших дерюжных мешках. На тех улицах, что пошире и побогаче, открывали свои лавки купцы, клацали ножницами брадобреи, оружейники раздували меха, златокузнецы-ювелиры звенели своими изящными инструментами.
Чем дальше от центра, тем больше попадалось встречного люда. Мелкие торговцы, разносчики, прислуга – все спешили на рынок. Попадались и местные арабы-мавры в белых тюрбанах, и менялы-евреи в высоких квадратных шапках. В отличие от соседней Испании (Кастилии и Леона), здесь никто их особо не притеснял. И мавры, и евреи старались селиться рядом друг с другом, образуя целые кварталы.
Каждый из густеющей толпы торопился рассказать попутчикам последние новости. Причем во весь голос. А как же! Вдруг не услышат. Если бы Олег Иваныч и Гриша владели португальским чуть лучше, они узнали бы немало интересного о городских жителях.
Например, что торговка рыбой Эштелла с Карнейры родила вчера двойню, и явно не от мужа. Рыжих. Муж Эштеллы, хромой Антониш, – смуглый, как мавр, зато сосед, суконщик Эгнасио, – рыжий, с веснушками.
Еще судачили о старике Энрикеше, что жил на самой окраине, у площади Гимарайнш, и по вечерам – соседи видели – смотрел на звезды сквозь какую-то длинную трубку. Не иначе, колдун этот Энрикеш! Недаром борода у него пегая, что, как известно, является очень нехорошей приметой. Хорошо бы сообщить об Энрикеше и его трубе верным слугам святой матери церкви, хоть тому же епископу Кастельоншу. Что ж это такое! Колдун налицо, сатанинская труба тоже имеется. А святая инквизиция – ни ухом ни рылом! Непорядок!
Посудачив о старике, перекинулись мыть косточки красавцу Диогу Пезаньо – популярному исполнителю народно-романтических песен-фаду. Одни говорили, что Диогу спутался с графиней из Коимбры, и та бросила ради него своего мужа, старого графа. Нет, поправляли другие, вовсе не с графиней Диогу сошелся, а с герцогиней, и не из Коимбры она, а из Лагуша. И не она ради Диогу бросила своего мужа, а Диогу ради нее порвал со своей возлюбленной, прекрасной Луизой Орландуш.
Моряки – а это именно они со знанием дела судачили о Диогу – чуть было не перессорились. Даже, может, и подрались бы, если б не грузчики, вернее, их староста Вашко Сикейрош – здоровенный, под два метра, мужик, которого все в порту уважали. Вашко и утихомирил по пути матросов, посмеиваясь в усы. Уж кто-кто, а он-то точно знал, кто ходит в любовницах у молодого певца фаду. Какая там к черту герцогиня! Обычная девчонка, златошвейка Инеш, дочка садовника. Правда, красавица! Не оторвать взгляд, куда там герцогиням!
Впрочем, черт с ними, с моряками, златошвейками и певцами фаду! И Гришу, и Олега Иваныча они как-то интересовали мало. Их больше занимал монастырь братьев святого Франциска Ассизского, расположенный в Кабу-Руйву. Туда вела пыльная, хорошо утрамбованная дорога через холмы между маквисами – почти непроходимыми зарослями, достигавшими в высоту двух метров. Фисташковые деревья, лавр, мирта, вереск, олеандр и ладанник сплетались в такие дебри – нарочно так не запутаешь. И не поймешь сразу, где тут лавр, а где олеандр. Один ладанник хорошо узнаваем – блестящие беловато-зеленые листья, большие, похожие на розы, цветы – ярко-белые, красные, пурпурные.
По пути, как раз у ладанников, встретилась группа монахов, которых интересовали вовсе не прекрасные цветы, а смола – источник ладана, которого боится даже сам нечистый.
Пройдя по натоптанной тропке сквозь заросли можжевельника и пробкового дуба, Олег Иваныч и Гриша обогнули холм. Оказались перед воротами монастыря францисканцев. Спросив у привратника отца настоятеля, они уселись на траву прямо у монастырских стен – потрескавшихся, замшелых, помнящих еще древних лузов и вестготов.
Насчет бумаги и краски с отцом Карлушем сговорились быстро. Могли бы и быстрее, да аббат пошел показывать гостям монастырскую библиотеку. Действительно, там было чем гордиться! Рукописные Евангелия! Римские поэты! Данте! Даже какой-то тяжеленный «Flos duellatorum», трактат о владении мечом и науке рыцарской, какого-то «маэстро Фьоре деи Либери» – с иллюстрациями, в переплете бычьей кожи, окованный железными полосами. Олег Иваныч его полистал с интересом. Хотел было попросить почитать, да лень нести. Уж больно тяжел – килограммов двадцать! Такой книжицей и убить можно.
Аббат и Гришаня бойко общались на латыни в течение часа. Болтали бы и больше, кабы несколько утомленный беседой Олег Иваныч не наступил Грише на ногу.
Гриша ойкнул, укорил Олега Иваныча взглядом и напомнил отцу Карлушу про краски.
– Да, и вот еще что, святой отец… – чем черт не шутит, подумалось Олегу Иванычу. – Не знал ли ты лиссабонского дворянина Жуана Марейру? И если знал, то не в курсе ли, где сейчас находится сын Жуана Марейры Жоакин?
– Нет, не знал. А он точно из Лиссабона, этот Марейра? Не из Коимбры? Не из Браги? Не из Эшторила?
– Вроде из Лиссабона, – пожал плечами Олег Иваныч. – Только уехал отсюда давно. Лет тридцать—сорок назад.
Аббат задумался, затем позвонил в серебряный колокольчик. Шепнул что-то подошедшему послушнику, отослал.
Тот вернулся, но не один, а со старым седобородым монахом, морщинистым, словно высохшая слива. Брат Рауль. Если кто тут и знает про этого Марейру, так только он. Больше никого из таких стариков не осталось.
