Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

Дошёл до базара. Ряд одно-, двухэтажных домов с плоскими крышами и крытыми галереями образовывали тесную кривую улицу, упиравшуюся в мост через Куру. Ну, тут картина была привычной. Что-что, а восточный базар, наверное, практически не подвергся никаким изменениям за века. Забитый до отказа всем! Фруктовые лавки соседствовали с лавками портных, сапожников, брадобреев, чеканщиков и других ремесленников. Тонкие шелковые платочки и кашемировые шали, ковры… И через пару шагов — оружие с богатейшей и щегольской отделкой серебром: ружья, пистолеты, шашки и кинжалы. Вино-водочные магазинчики примыкали к жаровням, на которых пекли чурек. Тут же рот наполнялся слюной, потому что уже никуда нельзя было деться от запаха готовящейся баранины и плова. Мимо проходили довольные мужчины, только что от стола, с лоснящимися щеками, с глазами навыкате, затуманенными винным жаром! Так хотелось приобрести такой же сытый, пьяный и лоснящийся вид! Но прежде следовало выполнить обязательную программу! Произвольную оставим на вечер. Исполним с Тамарой и Бахадуром.

Нашел лавку. Мнацакан, как я и ожидал, несколько опешил, когда я ему передал указание Ануш Тамамшевой относительно платья. Задумался. С понятным недоверием смотрел на меня. Я же как раз рассчитывал на такую реакцию. У меня были свои планы.

— Уважаемый Мнацакан! — я был сама вежливость. — Мне понятны ваши опасения. Давайте, поступим так. Я сейчас отлучусь на пару часов. Вы за это время сможете все проверить. Успокоитесь. Потому что это — правда. Уважаемая госпожа Тамашева так и распорядилась. Я вернусь и заберу платье. Только предупреждаю. Это платье позарез нужно моей жене. Если я вернусь без него — мне не жить!

Мнацакан тут рассмеялся. Я поддержал его.

— Вы же не хотите лишить меня жизни? — поинтересовался я.

— Я думаю, что в таком случае, вы уйдете на тот свет, прихватив и меня! — парировал Мнацакан.

— Вы правильно думаете!

Мы опять дружно заржали.

— Договорились! — согласился Мнацакан. — Только зачем вам беспокоиться? Скажите адрес, я пошлю сына с платьем туда.

— Благодарю вас! Я остановился у колонистов. Но я хочу сам принести платье жене. И… — я замялся.

— К такому платью, — улыбнулся Мнацакан, понимая причину моего замешательства, — требуются и особые женские… штучки. Вы это имели в виду, уважаемый?

Везет же мне на мудрых армянских лавочников!

— От вашего опытного глаза и острого ума ничего не скроешь, уважаемый, Мнацакан. Именно это я и имел в виду!

— Я все подготовлю! — уверил меня лавочник. — Жена будет довольна, а вы сохраните жизнь! Более того, я уверен, что она вас вознаградит за такое внимание!

Мы не отказали себе в удовольствии еще раз синхронно рассмеяться.

— Мне очень приятно, уважаемый Мнацакан, встретить в вашем лице такого приятного собеседника.

— В таком случае, могу ли я удовлетворить своё любопытство и спросить? — Мнацакан прищурился.

— Конечно. Отвечу без утайки!

— Ваш вид… Вроде, настоящий горец. Но я впервые встречаю горца с таким знанием армянского!

— Ваши сомнения справедливы. Я грек. Мой внешний вид пусть вас не пугает. Необходимость.

— Фуф! — выдохнул Мнацакан. — Гора с плеч! И последний вопрос.

— Да.

— Как вам удалось убедить госпожу Тамамшеву отдать такое платье?

— Это не я. Это жена провернула. Не поверите, но ей потребовалось на это две минуты!

— Ах-ха-ха! — восхищенно воскликнул лавочник. — Теперь все встало на места. Я бы сам опасался гнева такой женщины! Все, друг! Жду вас через два часа. В городе впервые? Что-нибудь подсказать?

— Нет. Спасибо! — улыбнулся, но не стал говорить, что родился здесь. Правда, через полтора века.

… Вышел с базара. У меня было два полновесных часа. И я не желал ими с кем-нибудь делиться. Я жаждал посвятить их себе любимому.

«А, иди-ка, ты, Коста, в баню!» — послал я сам себя.

[1] Дорбазы (дорбази) — весьма распространённый тип жилых зданий в Закавказье и, в частности, в Тифлисе до 1840-х. Представляли собой конические сооружения со световым и дымовым люком наверху купола с одним общим помещением на всю семью, с общей тахтой и очагом для приготовления пищи.

[2] Экипаж-гитара. Место для пассажиров — это, по сути, продольная скамейка, мало подходящая для дам. Но лихие тифлисские армянки наловчились ездить на ней вчетвером, цепко переплетая руки и сажая двух спутниц на колени. Сзади ещё умудрялся цепляться мальчик-бичо.

[3] «Путеводитель и собеседник в путешествии по Кавказу М. Владыкина» (Москва, 1885).

[4] Ну, например, «Кавказский календарь на 1849 год, изданный от Канцелярии Наместника Кавказского» (Тифлис, 1848), сообщает: «Здешние ремесла производятся большею частью армянами — из 1 926 ремесленников, по сведениям 1845 г., армян считалось 1 448».

[5] Площадь получила название в честь побед Паскевича-Эриванского, с 1827 года и до революции ее называли площадью генерал-фельдмаршала Паскевича, графа Эриванского, или просто — площадью Эриванского.

[6] Кухмистерская Жан-Поля Матасси, французского гренадера, попавшего в плен в 1812 г. и привезенного в Тифлис А. П. Ермоловым, открылась в 1834 г. До этого француз держал небольшую гостиницу со столом, в которой останавливался А. С. Пушкин в 1829 г. По сути, ресторацию Матасси на Эриванской площади следует считать первым рестораном Тифлиса европейского образца. По мнению других исследователей, уже в 1818 г. при гостинице Матасси был ресторан-клуб, который часто посещал А. С. Грибоедов.

Глава 24

Султан черкесского просвещения

По пути к своей мечте, пришлось преодолеть несколько небольших площадок, примыкавших к Армянскому базару. Каждая из них имела свое особенное назначение. На одной покоились отдыхающие верблюды, оглядывавшие проходящих с «декадентским» выражением, как бы сказал Довлатов. Другая была запружена сотнями ишаков, навьюченных корзинами с углем для мангалов. Третья была так плотно заставлена арбами с огромными буйволиными бурдюками, наполненными вином, что пришлось постараться, чтобы протиснуться.

Четыре бани, никогда не оставались пустыми. Летом они посещались преимущественно от заката до восхода солнца. Поочередно две бани отводились для женщин, а две остались в распоряжении мужчин.

Наружным видом тифлисские бани мало отличались от тех же стамбульских. Построены по общему образцу. За одним важным исключением! Бани стояли на теплых серных источниках, подаривших городу его название — «тбили» — тёплый. Название же «Тифлис», и я, признаться, не без хвастовства, часто этим козырял, имело греческие корни.

Лучшей считалась баня, носившая название «архиерейской», потому что доходы с нее поступали в пользу тифлисского архиерея. Я прошел к ней через два двора, следуя за банщиком. Родом он был из Персии, откуда набирались самые талантливые теллаки. Они охотно переходили в Грузию, дороже ценившую их талант.

Он повел меня в особенное отделение. В этом отделении все было из камня: ванны, пол, скамейки, стены. Просидев минут десять в теплой ванне с температурой в 27°, я вышел с помощью банщика и лег на широкую скамейку. Он натер меня мыльными пузырями, взбитыми с помощью фланелевой наволочки, и начал мыть меня по-своему. По очереди поднимал он то правую, то левую руку мою, тер их мылом, давил в изгибах, то складывал, то вытягивал, так что кости затрещали. Потом начал те же манипуляции с ногами. И действовал с таким исступлением, будто я ему чем-то насолил. Я уже был рад, что он не переломил мне костей. От ударов его иногда было больно. Я постанывал, иногда и вскрикивал. Но банщик не обращал внимания. Продолжал гнуть… свою линию! Знал, что ни секундные вспышки боли, ни порой устрашающий хруст суставов и рядом не стоят с тем наслаждением и удовольствием, которые испытывают клиенты!

После «силовой разминки» повел меня в ванну и начал окатывать водой. И тут уже мне довелось испытать полноценное счастье и удовольствие. Нега, кейф и в чистом виде изнеможение! Я даже не заметил, как пролетели два часа.