Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

Но так можно было сказать только на словах. Застава была выдвинута далеко в поле. Не иначе как с запасом на расширение города. И нам пришлось довольно значительное время ехать по извилистой дороге через, практически, пустырь. Справа были обрывистые возвышения. Слева — овраги, упирающиеся в берег Куры.

И тем не менее, сердце моё билось учащённо. В голове я лихорадочно «лопатил» карту Тбилиси моего детства, представляя, что тут будет через сотню лет. Примерно представлял. И пустырь уже не вызывал удивления. Наоборот, умилял. Тем более, что впереди показался великолепный сад. Я не удержался. Просто ткнул рукой в его направлении, взглянув на Милютина. Тот охотно взял на себя роль гида.

— Мадатовский остров…

— Остров? — я не удержался.

Сколько себя помнил, ни о каком острове в Тбилиси речи не было.

— Ну да. Остров. Там Кура. Там протока, — Милютин тыкал рукой в нужном направлении.

Тогда понятно! Протоку явно потом засыпали. Стало даже немного стыдно за то, что не знал такого факта о родном городе. Стоп! Теперь, кажется, понятно, почему один из каменных мостов у нас назывался Сухим! Наверняка, был перекинут через эту протоку.

— Принадлежит генералу Мадатову, — продолжал Милютин. — Он купил его у князя Орбелиани. И засадил виноградом, яблонями и персиками.

Я поймал себя на мысли, что не ошарашен. Не сбит с толку и не хочу рыдать от увиденной картины — от совершенно азиатского города с плоскими крышами и куполами домов-дорбази[1]. Что-что, а историю родины знал неплохо. И был морально готов к столкновению веков. Не как в Стамбуле с его Средневековьем. Не как в Одессе, утонувшей в пыли. Не как в Ялте, которую застал в детских штанишках на лямках. Нет. Тут все было по-другому. Тут я домой вернулся! А декорации… Главные же на месте! Замок, гора, церковь Давида. И Куру уже облепили домики. И шашлыком, на сухой лозе запеченным, пахнет. И вино льется рекой!

Я всегда больше всего любил сентябрь и октябрь в Тбилиси. Но можно было порадоваться, что мы попали в него в мае. Тоже дивное время. Ещё нет удушающей жары летних месяцев. И всё цветёт! Даже Бахадур впечатлился. Улыбался, вертел головой, с шумом вдыхал аромат цветения. Тамара вела себя спокойнее. Хотя мне казалось, что тоже должна радоваться возвращению в столицу. Но в случае с моей грузинкой следовало бы реже употреблять понятие «спокойно». А то и вовсе убрать из лексикона. С нею — «вечный бой»! Что она и доказала всем нам, вдруг резко поворотив коня в сторону. Мы ошалели. Застыли, не понимая, что происходит.

— Эээээ, — единственное, что смог произнести опешивший Милютин, вытягивая руку в сторону Тамары.

Но она уже напугала сначала извозчика, а потом двух дам, сидящих в странном экипаже с продольной скамейкой вместо сидения[2]. Двоим там устроиться без риска выпасть на повороте было сложно. Но женщины — судя по всему, мама и дочь — нашли выход. Старшая усадила младшую себе на колени так, чтобы получился наездник о двух спаренных ногах.

Милютин было рванулся за Томой. Я его придержал.

— Все в порядке. Не волнуйся. И не обращай внимания. Сейчас вернется.

Милютин поверил. Стали наблюдать.

Моя фифа, так напугавшая благородное армянское семейство, уже через пару секунд после начала разговора заставила мамашу расплыться в улыбке. Армянская маман тут же взяла Тамару за руку, затараторила. Тамара кивала головой. Потом, очевидно, поблагодарила. Маман заставила Тамару наклониться к ней, чтобы поцеловаться. Потом бросила взгляд на меня. Кивнула. Я низко склонил голову. Маман улыбнулась, покачала головой. Готов был биться об заклад, что она хотела мне сказать, как мне повезло с Томой! Моя грузинка еще раз поблагодарила семью. Подъехала к нам.

— Что это было? — я не возмущался. Меня съедало любопытство.

— Когда устроимся, я лягу спать. Ты пойдёшь на Армянский базар. Найдёшь лавку Мнацакана Папоева. Скажешь, что от Ануш Тамамшевой. И выкупишь платье, отложенное для её дочери! Я договорилась!

Она, видите ли, договорилась! Зевс-громовержец! Где предел её обаянию и наглости⁈ Как⁈ Как ей это удаётся⁈ За полминуты она мамашу и дочь так перетянула на свою сторону, что они уступили ей платье! Не удивился бы, что если бы захотела, то и ночевала бы сегодня в их доме!

— Как⁈ — я не удержался.

— Так! — улыбнулась.

— А размер, если…?

— На меня сшито!

Бесполезно! Просто нужно признать и с этим жить. Этой женщине, кажется, все подвластно! Я махнул рукой.

Мы уже двигались в приличной толпе людей. Многоязычный гомон со всех сторон. В основном — на армянском. Для меня в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Факт, конечно, неохотно признаваемый грузинами. Но что было, то было. Грузины только в начале XX века смогли по численности опередить армян. В тот момент, когда мы оказались в Тифлисе три четверти всего населения города были армяне! Я, например, хорошо помнил вычитанную где-то цифру, что в 1803 году из 2700 домов, насчитываемых тогда в Тифлисе, 2500 принадлежало армянам. И еще наизусть помнил неутешительную для грузин финальную цитату по этому поводу: "Таким образом, столица составляла тогда вполне собственность армянскую'[3]. Конечно, за прошедшие тридцать пять лет соотношение изменилось. Но, думаю, ненамного. Если, вообще, изменилось.

Соответственно все, что касалось строительства, ремесел, торговли также было заслугой армян.[4] Большинство домов в европейском стиле было обязано своим возникновением не только русской администрации, но и армянской предприимчивости.

Наверняка, именно эта особенность Тифлиса была одной из главных причин вечных взаимных подколок между грузинами и армянами. Эпиграфом к этой перепалке поневоле следует поставить знаменитый анекдот. Грузины (армяне) лучше, чем армяне (грузины). Чем лучше⁈ Чем армяне (грузины). В зависимости от того, кто его рассказывал. Нам, грекам, русским, азербайджанцам и прочим, всегда было весело наблюдать за этой «войной». В городе моего детства она была беззлобной. Город моего детства всегда с гордостью сообщал во всех путеводителях, победных рапортах, что Тбилиси — один из самых многонациональных городов страны, в котором мирно уживаются представители 106 национальностей и народностей! И это так и было! Пока не пришла кучка идиотов, решившая, что 106 наций — это слишком много. Достаточно одной. Титульной. И не стало того города Тбилиси, который я знал. Поэтому, когда меня довольно часто спрашивали, а не скучаю ли я по Тбилиси, я всегда отвечал: и да, и нет. Я скучаю по тому великолепному городу, настоящему театру под открытым небом, в котором я вырос. И совсем не скучаю по нынешнему. Хотя всегда желаю ему процветания и счастья.

«Так что, — я улыбнулся своим мыслям, — я уехал из города, который уже не был моим. И въехал в город, который еще не стал моим».

Добрались до Эриванской площади.[5] Тут я не мог не остановить коня. Глазам своим не поверил. Центральная площадь города. Площадь Ленина моего детства. Площадь Независимости свободной Грузии. И так выглядит! Нет, на ней красовались штаб, гимназия, полиция и домов пять новейшей архитектуры. И даже настоящая французская ресторация, принадлежащая, судя по вывеске, некоему Жан-Полю Матасси[6]. Но больше поражала широко размытая, проточенная водой рытвина, которая рассекала площадь во всю ее длину, с юга на север, после чего сворачивала на восток, по направлению к Куре. Этакая миргородская лужа тифлисского разлива!

…Милютин уже готов был с нами распрощаться, когда я спросил его про гостиницу.

— В городе только одна гостиница, — «обрадовал» нас Милютин. — Еврейская. Соломона. Называется «Справедливая Россия».

Здесь он вынужден был переждать, пока я справился со смехом.

— Извини, извини! Это у меня… Про своё. Так, так. И что это за «Справедливая Россия». Как найти? Что с нумерами?

— Найти легко, — Милютин указал направление. — Ни с чем не спутаете. Там на вывеске лев, терзающий огромную змею. Но я вам туда не советую соваться.