Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

— Он так опасен? — соизволила, наконец, обратиться ко мне баронесса.

— Ваша Светлость! Укажите предмет в комнате, который не жалко. Бахадур покажет.

— Его зовут Бахадур? Какая прелесть! Вот та гравюра на стене, — указала Елизавета Дмитриевна, — она меня бесит!

— Бахадур! Картина на стене! Пять ножей! Только прошу: не улыбайся!

Алжирец проигнорировал мою просьбу и ощерился, вызвав дружный вздох в зале. Его руки стремительно замелькали, и пять ножей образовали в гравюре нечто вроде звездочки. Вздох повторился.

Я присоединился к нему, но по другой причине.

«Если верить сказкам „Тысяча и одна ночь“, женщин привлекают калеки. Не то их манит материнский инстинкт, не то — извращенные фантазии. Все, Бахадур, ты пропал! Или ты, сволочь этакая, на это и рассчитывал⁈»

— Вы к нему по-турецки обратились? — осведомилась у меня баронесса.

— Да, Ваша Светлость! Но Тамара как-то умудряется доносить до него свои желания на грузинском.

Баронесса перевела взгляд на Тамару.

— Настоящая грузинка? Никак не избавится от старых привычек? — Елизавета Дмитриевна умела жалить.

Я перевел своей царице слова баронессы. Тамара вдруг резким движением скинула чадри, быстро его сложила и сунула в руки Бахадуру. Непонятно откуда выхватила мантилью и пристроила на своем плоском головном уборе, закрепив заранее припасенной булавкой. Эта чертовка проделала все так четко и быстро, что сомнений не оставалось: тренировалась!

В зале раздались одобрительные возгласы и смешки.

Баронесса внимательно разглядывала Тамару. Та скромно потупила глазки, хотя — ни секунды не сомневался — мечтала на меня победно взглянуть!

— Шарман! — подвела итог своих гляделок кавказская наместница. — Постой пока, девочка, у стены. Тобой мы займемся позже. Вернемся к нашему берберу. В чем ходят на его родине?

— На палубе корабля он разгуливал в феске, Ваша Светлость.

— Феска — это скучно!

Я понял, что баронесса уже приняла решение и Тамару берет. В комплекте с пиратом.

— Как же мне его нарядить? — мечтательно спросила всех дам. Глаза ее горели.

Весь зал оживленно затараторил по-французски.

— Спросите его, — обратилась ко мне Елизавета Дмитриевна, — какие головные уборы носят на его родине?

Я перевел. И поставил Бахадура в тупик. Жестов на подобный случай мы не придумали.

Вдруг его осенило. Он подошел к одной из дочерей баронессы, ткнул пальцем в ее пучок на голове. Переместил палец на свою голову. Затем показал, что чем-то ее обматывает.

— Все понятно! — догадалась баронесса. — Колпак и чалма. Не интересно. Как одеваются турецкие капитаны-пираты? Вы их видели? — спросила меня.

— Много раз, Ваша Светлость! Последний носил большой оранжевый тюрбан, красную куртку, синие шальвары и желтые туфли без задников и с загнутыми носами.

— Четыре цвета — это перебор. Но тюрбан… — мечтательно протянула она. — Я носила в молодости такой. Из легкой воздушной ткани с султаном, прикрепленным бриллиантовой заколкой. Это было божественно! Вы можете нас покинуть, — милостиво кивнула мне, отправляя восвояси.

Выходя из зала, я шепнул на прощание Бахадуру.

— Проводишь домой Тамару! Я вернусь завтра или послезавтра.

Он пожал плечами: мог бы и не спрашивать.

Пока все, вроде, складывалось удачно. Вопрос с Тамарой решен. Лишь бы Бахадура не затискали, как щенка. И выбрали бы ему такой головной убор, когда тюрбан на человеке, а не человек в тюрбане, как у некоторых сикхов[3]. Сделают из него или индийского раджу, или восточного падишаха. Но он и с этим справится. Я уверен. Мне же стоит подумать не о капризах баронессы, а о том, как выдержать ночную 60-километровую скачку.

[1] Здесь перечислены лишь немногие виды причесок эпохи бидермайера. Упоминаемый ниже «узел Апполона» — это замысловатая конструкция из кос, которую часто укрепляли проволочным каркасом и даже прятали в ней сосуд с водой для цветочного букетика.

[2] Это означало, что баронессе Розен довелось побывать фрейлиной двух императриц — Елизаветы Алексеевны, жены Александра I, и Марии Федоровны, жены Павла I.

[3] Некоторые сикхи носят тюрбаны размером с шар метрового диаметра

Глава 3

О, женщины, вам имя «я хочу»!

К зданию штаба на Эриванской я подъехал, ведя в поводу запасного коня. Этого открытия Золотарев не пережил. Его конь был хорош. Да что там говорить — просто великолепен. Все-таки чистокровный арабский скакун! Но против двух кабардинцев — не боец.

— Так и знал, что Хан-Гирей какую-нибудь бяку мне устроит! Где он? Прячется на каком-то балконе у своих приятелей, чтобы от души посмеяться?

— Успокойтесь, господин поручик! Никто ничего не подстраивал! Это мои кони. Тот, на котором я сижу, — подарок владетеля Абхазии. А второго я купил у черкесов. И не нужно печалиться: пари отменяется!

— Правда? — как-то по-детски удивился Золотарев. К его внешности типичного русака такое поведение удивительно шло. — Тогда по рукам. И давай, как товарищи по полку, на «ты» и по именам. Василий! — представился он.

— Коста!

— Ты грек? — он не удивился. — В полках много офицеров-греков служит. Но поляков — намного больше.

Вася оказался редким болтуном. Поскольку особо спешить было не нужно, но и задерживаться сверх меры не стоило, выбрали средний темп. Ехали стремя в стремя. И всю дорогу поручик развлекал меня разговорами, то и дело перескакивая с темы на тему.

— Полк — как большая военная колония, — рассказывал он мне. — Все своими руками. И здание штаба с казармами, и мясной приварок к питанию, и огороды, и стада… Одно слово — Кавказ. Ввели нам форменные овчинные шапки. Не хотят в них солдаты ходить. Летом жарко. Что делать? Пошили фуражки своими силами. Полушубки на зиму? Опять своими руками.

— А мундирную пару мне можно пошить? И сапоги?

— Отчего ж нельзя⁈ И портные, и сапожники найдутся. В инвалидной роте хватает умельцев. И в строевых ротах есть свои мастера. Я же говорю — колония.

— Я под деревней Вани встретил рекрутов, бредущих на винокуренный завод. Отчего они как бродяги выглядели?

Золотарев остро взглянул на меня.

— Про завод лучше помалкивай. Там у полковника свой интерес.

— Я не из болтливых!

— Оно и видно — человек бывалый. Хотел бы я так запросто брякнуть: купил у черкесов! — Вася расхохотался и пришпорил коня.

Пару километров гнали, пользуясь ровностью дороги и ярким лунным светом. Золотарев заметно оторвался. У въезда в лес притормозил. Дождался меня. Его посадке на лошади могли позавидовать и черкесы, настолько прямая у него была спина. В отличие от моей.

— Эх, зря я не решился на пари! Наездник из тебя, Коста, так себе.

Лес проехали молча. Мне такая дорога привычна. Лишнего не дергался. Вася оценил.

— Я точно угадал. Бывал ты в переделках и не раз. Сразу видно: не «фазан».

— Это что ж за птица?

— А у нас так залетных «варягов» из столиц называют. Едут сюда, нафантазировав черти что. Один себя в медалях да крестах видит. Другой — на смертном одре.

— Покойником что ли?

— Покойником, — согласился Вася. — Отправляются на Кавказ из-за несчастной любви. И лезут под пули в первом же бою. Из-за таких субчиков гибнут хорошие солдаты и офицеры. Пытаются спасти того, кто своей жизни не ценит и смерти ищет. А она не слышит его мольбы. Берет того, кого выбрала.

— Уж больно печально звучит…

— Почему печально? Видел бы ты, как мы в поход идем. На бивуаках до рассвета — веселье, песни у офицерских палаток. Вино — рекой! Пьют все, даже туземцы. Мне один аварский князь сказал: ночью можно, ночью Аллах спит!

— Неужто мусульмане пьют?

— Еще как! Отчего ж ему не пить, если завтра его горец пулей снимет?

Снова замолчали. Усталость брала свое. Ехали и дремали на ходу. На рассвете остановились. Умылись у ручья. Немного посидели на бережке. Вася угостил меня коньяком из фляжки.