Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

— Ай, яй, яй! Что ты говоришь? — зацокала Тамара, уже не скрывая издёвки.

— Ааааай! — психанул я и побежал на берег.

Тамара засмеялась вслед. Слава Богу, не обиделась.

— Отвернись! — приказал ей.

Тамара не реагировала.

— Пожалуйста, любимая!

Довольно хмыкнула, отвернулась. Я оделся.

— Долго не купайся.

— Это еще почему, мой ученый будущий муж?

— Застудишь там у себя… — черт, засмущался. — А тебе еще детей мне рожать!

— Хорошо, любимый! — царице понравилась моя забота.

Я выскочил из-за камней так стремительно, что всерьез напугал Бахадура. Он, как верный пес, охранял наш покой. Точнее, покой Тамары. Меня совсем не беспокоило то, что он мог подсмотреть. Зная алжирца и его отношение к Тамаре, я был уверен, что он скорее вырвет себе глаза, чем осмелится взглянуть на неё голую. Придя в себя, Бахадур не смог скрыть своего удивления. Он же был уверен, что я сейчас должен ублажать богиню. Я отмахнулся. Не было времени все объяснять. Вскочил на коня.

— Сейчас вернусь! Береги её!

Про «береги» зря, конечно, ляпнул. Уже один мой вид вызывал множество вопросов. А тут еще и чуть ли не прощальное слово сказал. Ну, да ладно. Не до этого. Сейчас важно другое.

Хватит уже бояться! Сейчас и здесь все нужно решить! Если суждено вернуться, что ж… Не хочу. Но — не мной записано! Так тому и быть. Суждено остаться? Отлично! Здесь и сейчас. Хватит шарахаться.

Шагомер в голове подсказал, что я на месте. В сотне-двух метров — «крепость». Какой там форт⁈ [1] Привычная уже глазу земляная насыпь. Большой деревянный склад. Убогие покосившиеся домишки. И лениво развалившиеся в тени казачки, гадавшие, подъеду я или нет. Погранзона? Погранцы? Или привычный российский бардак в крайней точке черноморского побережья империи Николая I?

Спрыгнул с коня. Осмотрелся. Берег не узнать. Сосновый лес на границе пляжа явно больше и гуще. Но я был уверен, что именно здесь получил по голове.

«И что? Сделаю несколько шагов, пересеку ту невидимую черту и перенесусь? Хрен ли гадать⁈ Вперед и с песней!»

Песню, конечно не запел. Пошел вперед. Инстинктивно зажмурил глаза. Шаг, другой, третий…. Открыл глаза. И…

И — ничего! Море по-прежнему лениво накатывало волны на пустынный песчаный берег. Папаха по-прежнему была на лысой голове Косты Варвакиса. Казаки-пограничники все также валялись в тени, не меняя позы.

Я не удержался, радостно крикнул. Потом побежал, описывая круги вокруг злополучного места. Никаких тоннелей не открывалось. Никуда меня не швырнуло. Я был там, где хотел быть! Здесь и сейчас! В этом времени, где реки крови и нет теплых туалетов. Но это было моё время!

«Благодарю тебя, Господи! — перекрестился. — За все! За то, что перенес меня сюда. И за то, что оставляешь меня здесь до оговоренного срока!»

Вскочил на коня. Поскакал обратно, оставив за спиной ошарашенных моей пантомимой казаков.

И Тамара, и Бахадур не смогли скрыть своего шока, когда увидели меня. И сейчас их тоже можно было понять. Совсем недавно перед ними был практически прощавшийся с жизнью человек. Дрожал, суетился. Сердце выскакивало из груди. А теперь? Умиравший чудесным образом ожил. И сиял самой широкой из возможных улыбок.

— Готовы? — весело крикнул я им. — В путь! В путь!

…Может быть, это была одна из самых счастливых недель обеих моих жизней. Освободившись от тяжкого груза, я вовсю радовался каждому дню. И, казалось, сам Господь нас хранил всю эту неделю. Не было ни одного неприятного происшествия, столкновения. Ни разу не потребовалось мне достать револьвер, а Бахадуру свои ножи. Дорога была чудесной. Легкой. Могли бы проходить и вёрст сорок за день. Но с Тамарой я не хотел таких испытаний на грани физических возможностей даже для здоровых мужиков. Поэтому мы с Бахадуром ориентировались на неё. Как только понимали, что царица устала, тут же останавливались. Даже, если она убеждала нас, что нам показалось и что она способна еще держаться в седле. Она была окружена такой заботой, что иногда жаловалась на то, что мы ей ничего не позволяем делать. Но я любил Тамару и боготворил её. Бахадур боготворил по-своему. По-иному у нас не получалось. Единственное занятие, которое доверялось ей — лечение алжирца. Все остальное, включая даже приготовление еды, мы брали на себя.

Тамара была редкостной чистюлей. Поэтому останавливались всегда у воды. Ей нужно было обязательно помыться с ног до головы. На помывку её всегда сопровождал Бахадур. Ни я, ни Тамара не сомневались в его порядочности. А вот я сомневался в собственной выдержке. Мог не устоять и все-таки посмотреть на неё, обнаженную.

Кроме того, Тамаре нужно было еще и все простирать. Тут я, конечно, корил себя. Мог бы догадаться. Так-то нам, мужикам, чего? Одними подштанниками неделями можем обойтись! А настоящие девочки, слава Богу, другие! Поэтому, на второй день заехали в село по дороге. Тамара купила все необходимое. Жаловалась, конечно, что качество ужасное. Я успокоил её, пообещав в будущем самое лучшее белье!

Ночи были прекрасными и, порой, невыносимыми. По-хорошему — невыносимыми. В первую же ночевку Тамара, не спрашивая меня, юркнула ко мне под бурку. Прижалась. Впилась в губы. Я понимал, что тут никакие возражения не подействуют. Я не смогу её прогнать. Целовались долго! Очень долго! Наконец, Тамара оторвалась. Посмотрела на меня с хитрой улыбкой.

— До свадьбы? Точно? — спросила, прищурившись.

— Вот же ты зараза! — я рассмеялся.

Тамара поддержала мой смех.

Я подумал, что для своего времени Тамара — выдающаяся девушка. Одна из тех, которые могут нарушить правила и патриархального общежития, и мужского мира. Такая, Софья Ковалевская и Валентина Терешкова в одном лице. Знала ведь, что никто её не одобрит. Наоборот, только проклянут. И все равно, на все наплевала, поверила мне, пошла за мной. В общем — во все тяжкие. Но такие сладостные тяжкие!

— Точно, любимая!

— Ну, держись тогда! — опять впилась.

И что мне оставалось? Держался! Хотя, конечно, было очень тяжело! И, ведь, так каждую ночь! К слову, Бахадур во время второй ночевки ушел от нас спать на добрый десяток метров. Потому что после первой ему стало все понятно. Выспаться под наше общее с Тамарой сопение, вздохи, вскрики было невозможно! Но алжирец не ворчал. Наоборот! С чистой душой радовался нашему счастью.

Тамара во время переходов теперь учила русский под моим чутким руководством. Не раз и не два мне приходилось тереть нывшее плечо. Я никак не мог сдержать смеха, когда слышал так мне знакомый с детства грузинский акцент! А царица, конечно, тоже не могла сдержаться. Начинала меня мутузить, требуя прекратить смеяться. Но это было выше моих сил.

— Канэшно, дарагая! — пародировал я её выговор и опять получал на орехи.

Она была способной ученицей. За несколько дней уже твердо выучила порядка трехсот самых необходимых слов, которых нам с лихвой хватало, чтобы объясниться. Занятия оказались полезными еще и потому, что Бахадур, прислушиваясь к нам, так же начал распознавать самые простые русские слова. Кто его знает? Всегда пригодится!

Между Поти и Вани порядка ста километров. Будь мы с Бахадуром вдвоем, управились бы за два, два с половиной дня. С Тамарой как раз и вышла неделя. Совсем не торопились. Во время последней ночевки, прижавшись ко мне, Тамара неожиданно затихла. Я удивился. Так привык к её страстным поцелуям.

— Что случилось, любимая?

Тамара вздохнула. Ответила на русском.

— Завтра Вани. Братья.

— Да. И что?

Перешла на грузинский. Заговорила горячо.

— Как что? Зачем мы вообще туда едем? Что ты от них хочешь…? — она так волновалась, что не могла закончить фразы.

— Не понимаю. Ты накануне решила мне сказать, что нет смысла ехать⁈

— Конечно, нет!

— Но это твои братья! Я должен им сообщить, что беру тебя в жены, попросить у них твою руку!

— Знаешь, любимый. Мне иногда кажется, что ты не от мира сего!

— Почему?

— Да потому что тебя и меня могут и на порог не пустить!