Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

Он писал, что готовит издание новой книги о наших приключениях от Анапы и далее. Заранее извинялся, что позволит себе «литературные вольности» и несколько отступит от истинной канвы нашего вояжа. Ибо не смеет подвести многих людей своими откровениями, в том числе, и меня.

«Ты только представь! — писал он. — Нашлись маловеры, считающие допустимым подвергать сомнению сам факт моего вояжа! С одним джентльменом пришлось даже обменяться выстрелами и добиться публичного опровержения его слов! Что бы подумали мои читатели, если бы я написал все, как было⁈ Мой дуэльный пистолет пришлось бы чистить ежедневно!»

И, безусловно, соображения большой политики являлись для него определяющими. «Слишком напряженный момент переживает Великая Британия, чтобы я мог позволить себе остаться непредвзятым свидетелем! Дело шхуны „Виксен“, и то унижение, которому подвергся британский флаг, требуют решительных мер!»

Ох уж этот Спенсер! Ведь знает же, что была провокация! Так нет! Именно «унижение» и «твердость»! Эдмонд, Эдмонд…

Я не мог на него злиться. Мы были — естественно, в разумных пределах — честны с друг другом. Если между разведчиками вообще могут существовать подобного рода отношения. И он, и я, мы оба знали, что смотрим по-разному на происходящее на Кавказе. Но это не помешало ему написать; «я скучаю по тебе, мой друг, и жду в гости в Лондоне, чтобы ты лично убедился в могуществе моей Родины!»

Я тоже вспоминал о нем слишком часто. И написал ему ответное послание. Признался без всякого пафоса, что наше товарищество, спаянное кровью, нельзя отбросить, как надоевший томик «Тутти-фрутти». Надеялся, что он поймет мой намек.

И без всяких намеков рассказал, что счастлив. Что воссоединился с Тамарой и мечтаю в ближайшем времени сочетаться с ней браком! Что он был бы желанным гостем на нашей свадьбе. Как человек, которого первым осенило, что есть химия между Тамарой и Костой!

Когда я уже запечатал конверт, в голову пришла одна неприятная мыслишка. Единственным человеком, кто мог слить информацию Стюарту об Умут-аге, был никто иной, как мой закадычный дружок Спенсер. Не нужно множить сущности и искать сложные ответы, когда есть простейшее решение. Бритва Оккама.

«Эдмонд, Эдмонд… — повторил я то, что пришло в голову при прочтении его письма. — Вечно у нас так: в бочке меда нашей дружбы нет-нет да всплывет капелька горького предательства!»

Ничего не стал переделывать. Решил, что передам свое письмо Пацовскому, не меняя в нем ни слова. Операцию по ловле на живца корреспонденции из Стамбула никто не отменял.

… Генерал-майор решил лично проводить нас на корабль. Напутствовал меня так:

— Ночь не спал, весь изворочился, думая, чем тебе подсобить. Коли станешь с Хан-Гиреем думу думать, как Феденьку выручать, вспомните о Карамурзине! Этот старый ногайский лис обязан Торнау. После того, как он в 35-м проводником Федору Федоровичу стал, мой протеже сильно о нем хлопотал в Тифлисе. Добился, чтобы Розен выполнил обещанное. Вернули князю его аул под Прочным Окопом. Этот абрек умеет быть благодарным.

На Кавказе сочетание слов князь-абрек — вполне житейское дело. Сколько Россия-матушка своими собственными руками здесь врагов наплодила, не перечесть. Дурно гражданское управление в наместничестве. А далее еще дурнее станет. Эх, мало, слишком мало в России генералов, вроде Пацовского, счастливо сочетавших в себе призвание к воинской службе и талант администратора. А еще не стоит забывать о железной хватке Императора, удушавшей всякую разумную инициативу на корню!

— Ваше Превосходительство! В вас и вашей дражайшей супруге нашел я истинный клад! Мудрости вашей мне еще учиться и учиться. Спасибо за все! Не поминайте лихом!

— Уверен, что у тебя все получится! — дрожащим голосом ответил Пацовский. — Полюбился ты мне. Вижу, какими глазами ты на свою грузинку смотришь. Небось, весь в мыслях уже о детишках и тихом домике в тифлисских садах. Не время, брат, почивать на лаврах! Подумай серьезно о службе! Ежели русский штык-богатырь дополнить телескопом, вроде тебя, ничто и никто не остановит нас на Кавказе! Ну да, ладно! Ступай к своей княжне. Копытом же бьешь, как конь молодой!

Отчего бы мне и не бить копытом⁈ Сутки Тамару не видел, пока она в руках женской части гарнизона пребывала. И вот, пожалуйста, результат налицо! По песчаному пляжу к нам приближалась не грузинская царица, а вполне себе европейская дама под зонтиком. Под зонтиком, Карл!!! Впрочем, я был согласен на оба варианта!

Пристани как таковой не было. Небольшой земляной редут и склады внутри — вот и весь порт Бамборы. Огромные волны накатывали на отлогий песчаный берег. Матросы на руках занесли Тамару на гичку. Мы же с Бахадуром приняли морские ванны, пока в нее забирались.

Кони уже были на корабле. Их по очереди отправляли вплавь под присмотром нескольких добровольцев-абхазов. Эти смельчаки вызвались организовать погрузку лошадей на люгер. К моему удивлению, справились они без особого труда. Как и матросы Алексеева, которые хитрым краном выдергивали коней из воды и сгружали в открытый люк трюма.

Я, было, хотел их наградить серебряной полтиной. Но от меня все на корабле шарахались как от чумного. Плевать! Я ехал сражаться со своими страхами и жениться!

[1] Удивительные вещи хранили кавказские горы. Туда столетиями свозилось оружие от мастеров из Германии, Франции, Испании. Декабристу А. Е. Розену в полку подарили трость с тайным клинком эпохи крестоносцев.

[2] Оказией в те времена называли воинские конвои. В первую очередь, по Военно-Грузинской дороге. Фразу «присоединиться к оказии» следовало понимать, как «присоединиться к обозу под охраной выделенной команды».

Глава 21

Медовая неделя

Ничего не объясняя, я поворотил коня не на дорогу к Тифлису, а на прибрежный песок — в сторону русско-турецкой границы. Мои спутники, не задавая вопросов, последовали за мной. Молча проехали с десяток километров.

— Что-то не так?

Голос Тамары чуть дрожал. Я обернулся. Она и Бахадур пристально смотрели на меня. В их взглядах смешались недоумение и настороженность. Их можно было понять. Оказавшись на берегу, готовые тронуться в путь, они были остановлены моим предупреждающим жестом. После этого я отъехал от них шагов на пять. Стал пристально осматривать берег. То, чего я так боялся и избегал, случилось. Я в Поти. Вернее, уже в десяти километрах от города. На полпути к форту Святого Николая. Если внимательно вглядеться вдаль, можно уже разглядеть его строения.

Конечно, окружающий пейзаж я не мог узнать. Через 160 с лишним лет, в тот момент, когда я здесь оказался и когда начались мои приключения, все здесь выглядело по-другому. В том старом-новом времени, еще в Салониках, я так подробно изучил все карты, что, казалось, мог с закрытыми глазами представить все окрестности. Так что существенного значения несоответствие нынешних видов тем, которые прочно сидели в голове, не имело.

Кроме того, я, наверное, мог по шагам, по метру выложить линию пути к месту, где ввязался в драку и получил камнем по голове. И я знал, что роковое место отсюда уже недалеко. И все же… И все же… Сидящий внутри страх не отпускал. Поэтому боялся тронуть коня. Нужно было немного времени, чтобы решиться.

Тамара и Бахадур подъехали ко мне.

— Что? Что? — Тома требовала ответа.

— Опасность? — просемафорил Бахадур.

Я выдавил улыбку.

— Все в порядке. Показалось. Поехали!

Я чуть придержал коня, чтобы Бахадур первым пересёк ту невидимую линию передо мной, которую сам боялся перейти. Как тот человек, перед которым пробежала черная кошка. Он стоит и ждёт кого-нибудь, кто, переступив через эту метку на дороге, возьмет на себя проклятие приметы. Или разворачивается и меняет курс. Развернуться я не мог. Еще не время ехать в противоположном направлении. Да и совсем напугал бы невесту и алжирца. Бахадур и Тамара пересекли эту линию. Ничего не произошло. Я выдохнул. На короткий миг можно было забыть о страхах. Скоро они вернутся. Семь километров и пешком-то пройти — дело плёвое. А уж на лошадях — тем более.