Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Ну, что поделать, если я был «фанатом» этого исторического периода, а именно — периода правления Ивана Грозного и периода церковного раскола. Периода, очень плохо представленного историками широкой публике, но имевшего, как оказалось, вполне себе неплохую информационную базу для аналитики.

Я копался в ворохе документальных и исторических источников более двадцати лет, и смог сложить пазлы в некое подобие картин, давших мне более-менее чётко увидеть причины и последствия и опричнины, и смутного времени, и церковного раскола русской христианской церкви. Я даже начал было писать исторический труд, но не успел его закончить по независящей от меня причине. Да-а-а… И вот я здесь… То ли в реальном прошлом, то ли в своём «литературном произведении». Хотя я, всё-таки, склоняюсь к первому варианту. Слишком много меня окружает мелких подробностей.

Так вот, предоставив «кружку» самим вырабатывать правовые нормы реформирования церкви, я лишь направлял их, ограничивая в размахах «хотелок», и предостерегая от последствий борьбы с инакомыслием, напоминая им об уже случавшихся в историческом прошлом гонениях так называемых «еретиков».

Я легко перечислил «старцам» менявшихся местами «гонимых» и «гонителей», с демонстрацией примеров восшествия сих персонажей на великие церковные престолы. Последним моим аргументом был Никон, казавшимся таким праведником, и проявившим себя так мерзко, что «старцы» долго плевались.

Память у меня была отличная, а предмет изучения я знал очень хорошо, а потому мне удавалось подавлять редких оппонентов объёмом информации и мельчайшими деталями. Это касалось как персональных данных, так и подробностью предшествующих и последующих действию событий.

Я больше склонялся к церковному нестяжательству, но деятели церкви, которых я привлёк к сотрудничеству, нестяжательства не признавали. С этих претензий друг к другу, по сути, и начался раскол русской церкви. Хотя подрывная работа иезуитов-католиков по распространению различных ересей шла давно и упорно. Агенты Римского влияния в основном проникали через Новгород, Псков, Смоленск. Были даже иезуиты, проникавшие на Русь из Персии под ликом мусульман и буддистов. Да-а-а… Членам ордена Иисуса не чужды были использование любых образов, «переодевания» и актёрская игра. Девиз: «Цель оправдывает средства» позволял им «менять масть», как им было удобно в данном исключительном случае. Я сам встречал такого в крепости Сулаке, пришедшего из Дербента. Но мы его быстро «раскололи» и без излишних церемоний повесили.

Однако я точно знал, ибо в своё время читал, что изучение и сравнение текстов богослужебных книг предреформенных, иосифовской печати, и послереформенных не оставляет сомнений в ложности утверждения о недоброкачественности предреформенных богослужебных книг — описок в этих книгах, пожалуй, меньше, чем опечаток в современных нам книгах. Более того, сравнение текстов позволяет сделать как раз противоположные выводы: послереформенные тексты значительно уступают по доброкачественности предреформенным, поскольку в результате так называемой правки в текстах появилось огромное количество погрешностей разного рода и даже ошибок[1].

Книги правил Арсений Грек, который ранее был воспитанником иезуитов и который своею лукавой волей повставлял столько лукавого, что и в поздние времена конца двадцатого и начала двадцать первого веков сами священники мне говорили, что не понимают, кому молятся, ибо читали в книгах они следующее: «…ниже да снидет с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый»… Там же: слова «Запрещает ти, диаволе, Господь наш Исус Христос пришедыи в мир и вселивыися в человецех» (старый текст) были заменены на «Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедыи в мир и вселивыися в человецех».

Арсения Грека я специально привлёк в «свой кружок ревнителей веры», потому что он знал, что и где правил. И старцы за ним смотрели особо строго, но в открытую зла на него не держали.

Этот Арсений был хитрой бестией. Приехав со свитой Иерусалимского патриарха Паисия он остался в Москве по приглашению царя Алексея Михайловича и после его отъезда, «яко многим языком искусный», и даже занялся учительством. Однако вскоре его педагогическая деятельность неожиданно прервалась. Паисий письмом сообщил царю об вновь открывшихся обстоятельствах жизни Арсения. Того пытали и Арсений сознался, что менял христианскую веру неоднократно, и вообще, учился в школе иезуитов.

В результате следствия Арсений был сослан на Соловки. Однако приехавший на Соловки Никон возлюбил Арсения за грамотность и «пригрел на груди змею». Когда Никон потерял власть и более уже не смог с прежней щедростью оказывать Арсению свои милости, тот предал его и, не задумываясь, перешел на сторону врагов бывшего патриарха. То есть, ко мне… Кхе-кхе…

В народе об Арсении Греке сложилось однозначное мнение: «волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада езувитских ересей».

Сложно было убедить того же Неронова, писавшего царю из заточения об Ареснии Греке следующее: «Отнюдь не дерзати святых книг таковым переводити, ниже вручити, яко же оный лукавый чернец Арсений грек, о нем же патриарх иеросалимский Паисий писал к тебе из Путивля; а ныне он, Арсений, взят к Москве и живет у патриарха Никона в келии, да и его свидетеля врага поставляет, а древних великих мужей и святых чудотворцев свидетельств отметает. Ох! увы! благочестивый царю! стани добр, вонми плачу и молению твоих государевых богомольцев, — иностранных иноков, ересей вводителей, в совет не принимай».

Но, ничего… Старцы по моему научению вразумили Неронова и тот проникся необходимостью временного сотрудничества с Арсением Греком.

— И что хотят? — скривился Симеон Полоцкий — недавно назначенный наставником всех детей Алексея Михайловича, а потому постоянно обретавшийся вместе с царской семьёй.

В шестьдесят четвёртом году царь Алексей Михайлович поручил ему обучать молодых подьячих Приказа тайных дел, назначив местом обучения Спасский монастырь за Иконным рядом. Активно участвовал в подготовке, а затем и проведении Московского собора по низложению патриарха Никона и был переводчиком при иезуите Паисии Лигариде. То есть его правой рукой. А это говорит о многом.

Да и те произведения, что он написал, например — «Жезл правления на правительство мысленного стада…», были изобилованны латинизмами и католическими ересями. При живом Алексее Михайловиче сей «умник» много чего написал, даже книжки для обучения грамоте царских детей, но уж при мне-то далее написанного им «Жезла» этому Симеону не продвинутся. Костьми лягу. «Жезл» кстати мы «проанализируем» и выдадим резолюцию о вредности, как произведения, так и автора. Да-а-а…

— Ясно чего, — буркнул Пушкин. — Челобитную принесли. С наследником говорить хотят.

— С каким наследником? — спросил Алексей, бросив на меня подозрительный взгляд.

— Ну… Э-э-э… Как, с каким? С тобой Алексей Алексеевич.

— Точно со мной? Так и сказали?

— Так и сказали, — кивнул головой Пушкин. — С «Алексеем Алексеевичем, сыном царя Алексея Михайловича, усопшим намедни», сказали они, говорить хотят.

— Надо поговорить, — решил сказать я, чтобы царевич не произнёс слово «нет», от которого потом было бы сложно отказаться.

— Надо? — удивился Алексей. — Зачем?

— Не важно, что они расстриги, раскольники, а некоторые из них преданны анафеме. Они пришли к тебе, как к наследнику, значит, они готовы принять тебя. Твоего отца некоторые из них прокляли, как и тех священников, что подписали главы собора, а ты ещё не провинился перед ними. Ты ещё даже не принял престол. Вот когда встанешь на престол, тогда они и тебя проклянут.

— Почему? — спросил и раскрыл рот царевич.

— Потому, что так в уставе «стоглавого Собора» записано, «кто крестится тремя перстами, тот проклят станет и тому анафема».

— Какая ересь! — буркнул Симеон Полоцкий и, глядя мне в глаза, нарочито показушно осенил себя троеперстно.

— Гордыня сие, — сказал я, глядя в глаза наставнику царских детей. — Не опасаетесь гиены огненной, отче?