Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Многие ведь из тех, кого он лишил мест уже и «градскому суду»[3] приданы. Кто-то уже и отъехамши…

— Вернёшь! — коротко бросил я. — Решайся, да пошли на обход территории. Ждут твои «воры-советнички», небось. Заждалися будущего защитника… Алексей Михайлович всё покрывал-покрывал, да сердце и надорвал через них. И тебя, ежели не исправишь им сделанное, беда ждёт. Казаки церемониться не станут. Им ты — так себе царь.

— А ты, значит, не «так себе»? — обиделся царевич.

— Ха-ха! Думаю, они сильно удивятся, когда увидят, кто придёт на их клич «Шуйского Михаила на царство!» Ха-ха-ха!

Алексей ещё сильнее нахмурился и скривился.

— Воры-советнички, как ты говоришь, недовольны, что в Измайловском дворце ты командуешь, а не воевода Пушкин. И что ты его стрельцов под себя забрал.

— Лидер должен быть один! — безапелляционно буркнул я не помня, знает Алексей, кто такой «лидер». Должен знать, вроде бы. Латынь ведь… Латынь он знает…

— И, между прочим, Измайлово снова перешло под моё управление. На то имеется царский указ. Который, между прочим, никто не отменял. А кому не нравится, что здесь полностью командую я, пусть убираются ко всем чертям. Где, кстати, им всем и место.

Короче, своей настырностью и независимым поведением, уломал я царевича дать мне клятву, что он отменит реформы и погонит от себя всех умников, кроме «имярека». Алексей, как настоящий иезуит, попытался заставить меня дать ему клятву, что откажусь от престола, но я «отнекался», ссылаясь на противоречие. Как он сможет исполнить свою клятву, спросил я, если я не откажусь от престола и не помогу ему стать царём? Да-а-а, уж…

Так вот, кхе-кхе… Стоим мы, значит, на привратной башне и удивляемся, а крёстный ход всё ближе и ближе. Где-то сзади процессии шёл здоровенный детина в рванине, более похожий на юродивого. Детина нёс на спине огромный крест. Подле него, делая вид, что помогают, оря и стеная плелись другие юродивые, всего около двух десятков человек. На юродивых я спокойно смотреть так себя и не приучил. Смерть уже в различных ипостасях и формах видел и сам убивал, а вот на истерзанные добровольными пытками тела без ужаса и брезгливости не смотрел.

— О Господи, Боже мой! — проговорил Алексей. — Юродивые… Зачем они их-то…

Царевич не договорил…

— Дабы разжалобить тебя, государь, — сказал Милославский.

— Тьфу! — сплюнул царевич. — Ещё раз назовёшь меня государем, получишь батогов.

Милославский удивлённо глянул на наследника.

— Иван Фёдорович, узнай, что хотят? — спросил царевич воеводу Пушкина, скосив недовольный взгляд на Милославского.

Алексей, встретившись во дворе с «воровскими помощниками» стал их потихоньку «гнобить». То к одному придерётся, то к другому. Не так стоишь, не так идёшь, не ко времени богато одет… Сам он после разговора со мной переоделся в «простую» одежду. Предыдущая была полностью покрыта жемчугом и драгоценными каменьями. К слову сказать, весил такой кафтан килограмм десять. Теперь он был одет в «уличную» одежду. Это касалось и сапог, и портов, и шапки. Да и шубу он попросил надеть на себя с «простым» всего лишь вышитым золотой нитью узорчатым окладом с собольим мехом вовнутрь.

— Мне спуститься и выйти за ворота? — спросил Пушкин.

Царевич пожал плечами. Пушкин воспринял движение, как команду, и нырнув в проём двери, со всех ног кинулся вниз по лестнице. Топот его кожаных каблуков прозвучал барабанной дробью. Я усмехнулся. Пушкин сейчас в Измайлове вроде как был не нужен, но уходить за стены крепости не хотел, а потому старался «пожирать» наследника взглядом и ловить любое его слово. По сравнению с другими «царскими товарищами», чувствовавшими себя вальяжно и даже, я бы сказал, высокомерно, в присутствии и по отношению к наследнику, Пушкин стелился перед царевичем травой-муравой.

Тем временем со стен крикнули «остановиться» и гости, не прекращая одноголосое пение псалмов, остановились метрах в пятидесяти от центральных ворот. Воевода вышел и быстрым шагом приблизился к знамёнам, о чём-то поговорил с Григорием Нироновым, стоящим одним из первых в процессии и вскоре пошёл обратно.

Неронов был известным среди церковников смутьяном и одним из немногих в это время проповедников, имеющих своё «мнение» и стремящихся донести его донарода и правителей и обличая «воров» в священнических рясах. Считалось, что он творил чудеса и тем избегал смерти от многочисленных врагов.

Неронов стал вдохновителем кружка боголюбцев, «созданного» в тясяча шестьсот сорок пятом году царём Алексеем Михайловичем для проведения церковных реформ, но вскоре разошёлся во мнении с патриархом Никоном, с которым ранее дружил.

Именно Неронову принадлежит заслуга возрождения личной проповеди, которой уже несколько столетий не знало русское православие. При нем всегда была книга Маргарит — собрание проповедей святого Иоанна Златоуста, по которой отец Иоанн Неронов учил русских людей, «на стогнах града и на торжищах… возвещая всем путь спасения». Всей своей жизнью Неронов, невзирая на «дух времени», пытался следовать христианским заповедям. Он открывал школы, богадельни, смело вмешивался в дела светских властей как в провинции, так впоследствии и в столице.

Примерно с пятидесятого года среди боголюбцев начались разногласия по поводу выбора пути церковной реформы. Епископ Павел Коломенский, протопоп Аввакум и протопоп Иоанн Неронов ревностно выступали за реформирование Церкви по русскому образцу, на основе постановлений знаменитого Стоглавого собора 1551 года, а митрополит Никон и царь Алексей Михайлович склонялись к реформированию по современному им греческому образцу, ошибочно принимая его за эталон древнего церковного предания, на самом деле склоняясь в «латинство».

Пока я «вспоминал», воевода Пушкин поднялся на артиллерийскую площадку привратной башни.

— Там… Там…

Пушкин пытался отдышаться…

— Там среди них Арсений Грек, Гришка Неронов, которого разжаловали и расстригли из монахов.

— Как, Арсений Грек? — изумился Милославский. — Он же на Соловках в заточении.

— Уже нет, — подумал я, тихонько хмыкнув.

Мои казаки, под прикрытием охраны обоза дошли до Соловецкого монастыря и убедили братию отпустить Арсения в Москву к царю, «ибо там сейчас за веру страдать след». Арсений Грек в шестьдесят втором был снова сослан в ссылку, как сторонник патриарха Никона. А я его после собора шестьдесят седьмого года, из монастыря выкупил и привёз в сначала в Ярославль, а потом передал в руки «своим старцам».

— Как, Гришка Неронов? — вопросил Долгорукий. — Он же в Даниловом монастыре под надзором.

Я снова тихо хмыкнул. Неронов на соборе под обвинениями суда «южных» патриархов «покаялся» и его определили на «испытание» в Данилов монастырь. Из монастыря, что находится в Переславле-Залесском, «старцы» выкупили его за мои деньги и привезли в Москву. И вот они все тут, у стен Измайловской крепости, где я их точно в обиду не дам.

Помимо перечисленных воеводой «раскольников», в крёстном ходе участвовало ещё несколько «разжалованных» и сохранивших сан, весьма известных деятелей церкви, которых старцы с моей помощью выручили из ссылки. Это я знал точно, так как «старцы», считая меня чуть ли не миссией слушались меня беспрекословно и всё делали по моему плану. Пришедшие под стены Измайловской крепости «раскольники» — это был мой «кружок ревнителей веры», который я «холил, лелеял и воспитывал» на протяжении десяти лет. Кроме раскольников здесь были и епископы, вынужденно принявшие «новины»: Макарий Новгородский, Симеон Тобольский и Александр Вятский.

[1] Голгофский крест — крест, на котором распяли Христа. Имеет кроме поперечной перекладины доску с укаанием «вины» и доску на которой стояли ноги. То есть, — имеющий восемь «концов».

[2] Под начало — под охрану.

[3] Градской суд — государственное уголовное преследование.

Глава 29

Благодаря хорошей памяти и хорошо структурированным знаниям внутрироссийской и мировой религиозной обстановки — ибо интересовался я этим серьёзно — мне удалось стать непререкаемым — в этой сфере — авторитетом у старцев. Я, конечно же, не знал христианских книг и обрядов, но я помнил поименно всех английских и голландских послов, лекарей, военных, промышленников и протестантских пастырей. Я в своё время, буквально изучил книги: «Империя протестантов. Россия 16 — первой половины 19 веков» — Андрея Резниченко и «Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актёры, авантюристы» — Валерия Ярхо. Эти исторические труды очень помогли мне подобрать в свою «команду» уже присутствующих на территории России предпринимателей и вызвать тех, кто ещё, по каким-то причинам не приехал. Причём, я не просто знал фамилии, а знал их историю и всё жизненную подноготную, ибо изучил все имеющиеся в интернете документальные источники.