Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Теперь же, как мне сказал сегодня утром Милославский, попытки собрать на лобном месте толпу и «выкрикнуть» царём Алексея Алексеевича, успехом не увенчались. Тут же нашлись доброхоты', которые выкрикнули ещё две кандидатуры: Морозова Мишку и Шуйского Михаила, внука Шуйского Василия. Когда Милославский об этом рассказывал наследнику престола, Алексей едва не подавился постным щами.

Откашлявшись, он положил на стол ложку и поднял на меня глаза, до краёв полные слёз, и было совсем не понятно, от чего те слёзы, то ли от кашля, то ли от обиды.

— Шуйского, говоришь? — переспросил Алексей. — Ну-ну… И кто же его выкрикивал? Много людей?

— Много, государь, — тоже нахмурясь, проговорил Милославский. — Знать бы кто это такой, Мишка Шуйский, да голову б ему открутить.

— Открутить, говоришь? — спросил и хмыкнул, скривив губы Алексей. — Ну-ну… Как бы он нам сам не открутил. Да, Степан Тимофеевич?

— Не открутит, — скривился Милославский. — В такой крепости сидим…

— Ага! — нервно почти выкрикнул Алексей. — Крепкая крепость! Трудно её взять! А ещё труднее выйти из неё! Да, Степан Тимофеевич?

— Хочешь выйти? — спросил я и добавил спокойным голосом. — Не советую. Там сейчас, Илья Данилович сказывал, народ буйствует. Москву грабят и жгут основательно.

— Зачем мне в Москву? Я бы в Белозёрский монастырь уехал. Поедем, князь? — Обратился Алексей к Милославскому.

— Как можно, государь? Сейчас тут решается судьба престола Московского. Среди самозванцев ты главный и взаправдашный наследник. На то есть воля царя Алексея Михайловича.

— Да, кому нужна его воля⁈ — вскрикнул Алексей, так двинув стол ладонями, что тяжёлая столешница качнулась от него, наклонясь, блюда с едой сдвинулись, а серебряная супница опрокинулась. Благо, что все едоки сидели одним рядом и горячее варево никого не обварило, но стол был испорчен, как, впрочем, и сама трапеза. Царь раздражённо выбрался из-за стола и убежал в свою опочивальню, выкрикнув:

— И не ходите за мной никто! Видеть никого не хочу!

Мы тогда перебрались с «ближними думцами» в мою трапезную и продолжили неожиданно прерванный только что начавшийся обед.

— Вредно за обедом обмениваться новостями, — сказал я глубокомысленно и не обращаясь ни к кому конкретно.

— Так он же сам спросил: «Что твориться в Москве?»! Я и сказал!

Милославский был испуган.

— Он, порой, как и Алексей Михайлович, такой бывает вспыльчивый…

— А помните, как государь, царство ему небесное, Шереметьева за бороду оттаскал? — спросил князь Долгорукий.

— А тебя, как он лупцевал, помнишь? — спросил Милославский кривясь.

— Когда? Не помню… — сделал удивлённое лицо Долгорукий.

Матвеев, задумчиво ковыряя, кашу из «моей» кукурузы, обильно сдобренную конопляным маслом, сказал сакраментальную, на мой взгляд, фразу:

— Терзают меня смутные сомнения, товарищи, что Алексей Алексеевич легко на трон взойдёт. Я и от Алексея Михайловича слышал про наследника Шуйского Михаила. А тут оно вон оно, что… Выкрикнули царём… Так и что, Илья Данилович? Чем дело сверсталось?

— Хе-хе! — хохотнул Милославский. — Да, ни чем! Побоищем кровавым! Хорошо, хоть просто на кулачках! Но нашим вломили крепко! Да и Марозовским!

— Значит больше Шуйских крикунов было? — удивился Долгорукий.

— Да, кхе-кхе, не то, чтобы больше, но какие-то они боевитые все. Одеты, как простой работный, или крестьянский люд, а ухватки бойцовские. Сразу видно, что не просто так пришли.

— А наши, значит, просто так пришли? — хмыкнул Матвеев.

— И наши не просто так пришли, да не абы кто. Помним мы времечко смутное. Как казаки с Дона Михаила Фёдоровича на трон поставили. Вот и сейчас мне показалось, что уж больно тот люд на казачков донских похож. Ни знаешь ничего про то, Степан Тимофеевич?

Я поморщился и положил ложку и вздохнул.

— Говорю же, после обеда на такие темы говорить надо.

Снова вздохнув, продолжил.

— Про казаков я уже докладывал. И Алексею Алексеевичу, и вам. Ещё по лету говорил, что многие недовольные казаки на Дону собрались. И что готовы идти на Москву веру старую защищать, тоже говорил.

— Гхэ! — кашлянул князь Трубецкой, привлекая к себе внимание. — Слышали мы от государя Алексн=ея Михайловича, про сии воровские дела и ещё по лету отправили войска, дабы перекрыть пути дорожки с Дона, Донца на Москву. Ни один, даже малый отряд, далее Воронежа пройти не сможет. Да и лазутчики, что на Дон ушли, не шлют гонцов. Значит сидят казаки на Дону смирно.

— Значит нашли они другие пути-дороженьки на Москву. За то время можно было бы и со стороны Смоленска зайти. Или по Киевско-Московскому тракту пройти. Васька же Ус уже ходил на Москву. То, полагаю, разведка была. Теперь они другим путём пошли. Через Калугу.

— И из Калуги не было гонцов. Фёдор Григорьевич Ртищев оповещён о казаках, — сказал Долгорукий. — Он у меня в полку в Дубровне служил. Добрый воевода. Не должен пропустить.

— Там Кремль худой, — покрутил головой Милославский и продолжил задумчиво. — Сколько раз ту Калугу жгли и разоряли… Там и засечной черты-то совсем нет. Стороной обойти город легко можно.

— Летом там не пройдёшь, — буркнул Долгорукий.

— Так уже и не лето, — хмыкнул Милославский. — Давно не лето.

— Любой отряд далее Калуги обнаружат разъезды, — настаивал на своём Долгорукий.

— Да, тут они, как ты не понимаешь⁈ — вспылил Милославский. — Что я казаков не видел. То я пугать Алёшку не хотел. Точно они! Точно пришли своего царя на трон ставить.

— Да, ну какого царя, Илья Данилович? — морщась, как от зубной боли, проговорил Шереметьев. — Какой-такой Михаил Шуйский? И что он за царь? Про Тимошку Шуйского, сына, мы слышали. Сколько их на дыбе сгинуло? Четверо? Ещё и пятого нашли?

— То — внук его. Алексей Михайлович сказывал. Подмётные письма долго ходили.

Так на обеде ни к какому единому мнению т не пришли, хотя спорили ещё долго. Но спорили, в основном, трое-четверо. Остальные думцы, уминали мои овощи: картофель, огурцы-помидоры, как свежие, собранные буро-зелёными, так и солёные, бочкового посола. Особенно мне нравились бочковые зелёные помидоры. Для себя я уже консервировал огурцы-помидоры в стеклянных банках с уплотнёнными гутаперчей стеклянными же крышками, прижатыми пружиной. Но это только для себя. Не все банки оставались герметичными.

И вот, стоим мы на привратной башне, смотрим на крёстный ход и офигеваем. Все натурально, я — старательно делаю вид, удивлен не меньше товарищей. Наверное то, что я не пытался Алексея «успокоить» или как-то «сторожить», повлияло на наши с ним отношения.

После обеда я, как полагается русскому человеку, прилёг отдохнуть, переобувшись, на всякий случай, в лёгкую кожаную обувь с мягкой подошвой, типа борцовок. Это чтобы не застали меня вороги босым. Но вторую часть сознания оставил «включённой» бдить. Оно так и работало у меня в двух режимах, как при Стёпке. Эх, скучно мне было без него и одиноко…

Вот после полуденного сна и пришёл ко мне царевич.

— Тук-тук, — сказал он, натурально стуча в мою дверь чем-то твёрдым, но не распахивая её.

Это был точно голос наследника, а не охранников, которым я велел никого не впускать. Я уже не спал, переоделся и переобувался. Разоружить моих казаков они бы вряд ли сумели бесшумно, а шума я не слышал, а потому спокойно спросил, чуть усмехаясь:

— Кто там?

— Наследник престола Алексей Михайлович! — громко сказал кто-то из казаков.

— Впустите!

Дверь не распахнулась, а приоткрылась на длину цепочки, давая возможность пройти одному человеку, а не толпе.

— Как у тебя всё строго, — сказал, входя и хмурясь, наследник.

— Извини, Алексей, надену сапоги, — сказал я, наматывая портянки. На войне и зимой я предпочитал свободные сапоги. А теперь имелось и то, и другое.

Наследник проследил за моими манипуляциями и проговорил:

— А я так и не научился наматывать.

— А тебе зачем? — удивился я. — Ты наследник престола.