Шайтан Иван 7 (СИ) - Тен Эдуард
— Отряд попал в засаду и, вероятно, полностью уничтожен, — голос поручика был хриплым и прерывистым. Он опустил взгляд. — Ручаться не могу, может, кто-то и уцелел… но это маловероятно. Головной казачий разъезд, видимо, был уничтожен сразу. Колонну расстреляли из орудий с того берега. Били картечью… не знаю, сколько залпов. Мы потеряли до половины состава. Лошадь генерала встала на дыбы и сбросила его. Не знаю, насколько он ушибся — было не до того. Подполковник приказал посадить генерала в седло и прорываться к крепости. Сам же остался с капитаном, пытаясь собрать оставшихся в каре. В этот момент нас атаковала лава горской конницы. Трудно сказать, сколько их было… но поверьте, очень много. Мы уходили от погони, сделали лишь короткий привал ночью и с рассветом поскакали сюда. Генерал держался в седле до последнего, и лишь у самых ворот ему стало плохо…
Полковник Савин молча выслушал, лицо его стало каменным.
— Привести крепость в полную боевую готовность! — раздалась его громовая команда.
Вестовые и ординарцы бросились по подразделениям. В считанные минуты гарнизон начал занимать позиции согласно боевому расписанию.
После ночного боя с наёмниками я приказал немедленно организовать преследование остатков отряда Сайфулы. У него оставалось не меньше четырёх сотен бойцов, которые теперь поспешно отступали, бросая всё, что могло замедлить их движение. Местные отряды рассыпались мелкими группами, уходя в горные районы, а наёмники, не задерживаясь, уходили дальше, пытаясь соединиться с основными силами Абдулах-амина.
Теперь мне стал ясен весь замысел этого набега — надо признать, продуманный и исполненный с исключительной дерзостью. Оставалось лишь убедиться, куда именно Абдулах-амин направит свой главный удар: на крепость Грозную или вглубь наших территорий, на Назрань.
Тем временем две мои сотни спешным маршем двигались к укреплениям Сунженской линии, где мы и встретили пятую сотню под командованием Юшкина Филимона. Получив от него донесение о прорыве горцев в сторону Синявина и о действиях Андрея, я, дав людям краткий отдых, повёл их на соединение с третьей сотней, которая как раз пыталась перекрыть противнику пути отхода в сторону Грозной.
На следующий день мы подошли к её лагерю. Бойцы наводили порядок после недавней схватки. Как выяснилось, Андрей буквально в последний момент успел с марша атаковать колонну горцев, отходивших из Синявина. Всего их было около трёх сотен, но прорваться удалось не больше одной. Остальные остались лежать вдоль дороги.
Андрей явно обрадовался моему появлению.
— Ну, слава Богу, командир, дождались! Хорошо погуляли тут джигиты. Разорили Синявино, укрепление едва не захватили… Но вовремя подоспела четвёртая сотня вместе с двумя сотнями терцев. Хорошо, что Фрол тогда остановил их есаула и провёл зачистку сам — так удалось избежать больших потерь.
— Здравия желаю, командир! — появился словно из-под земли сияющий Фрол, а рядом с ним есаул терцев.
— Здравия желаю, Пётр Алексеевич! — стоял улыбающийся есаул Худяков.
— Здравствуй, Ефрем, — улыбнулся я в ответ. — Доложитесь о ваших действиях, потерях?
— Прибыл посыльный с сообщением, что горцы пошли в набег. До нас дошли залётные, не больше сотни, — начал есаул. — Мы отбили их и пошли на выручку в Синявино. Решили с налёта напасть, а тут ваш сотник остановил. Говорит: Не лезте в станицу, мы первые пойдём, вы за нами. Так и сделали. Ваши, пятёрками, впереди, а мы сзади помогали. Ловко они прошлись. Где стрельнут, где гранатой кинут. Горцы укрепление почти взяли, а тута мы их со спины подпёрли. Опять же ваши пластуны быстро зачистили всех кто остался. Основные сразу ушли, не задерживаясь, остались не более сотни, пограбить. Вот, значит, мы их зачистили. Далее пошли следом, ну и с вами встретились. Потери: у меня двое убитых, трое ранено.
— У меня, восемь убитых, семь ранено, — нахмурился Филимон.
— Итого одинадцать убитых и тридцать два раненых, из них трое тяжело. — теперь уже нахмурился я.
Собрались все сотники батальона, есаул терцев и Суворкин Виктор.
— Значит так, отцы командиры. На рассвете выступаем в сторону Грозной. До сего момента, ваши действия одобряю и выражаю всем благодарность за умелое и результативное командование подразделениями.
Вечером вернулась разведка. Докладывал Костя.
— В двенадцати верстах по дороге, у брода, был бой. Видно побили наш отряд. Осталось около сотни горцев в охранении пленных, ну и хабар собирают. Отряд по всему видать был не маленький, даже пушка есть.
— Много пленных?
— Десятков семь. — задумался Костя.
— Значит так. Костя отдыхаешь со своими. Трофим, готовь полусотню.
— Командир, позволь и моей сотне участвовать⁈ — Влез Михаил.
— Я тоже хочу в бою участвовать, — Азамат поспешил подать заявку.
— А ну молчать! — рявкнул я. Присутствующие воодушевились. — Вы что, на дворянском собрании? Хочу, не хочу. Распустились….!!! — выдал я короткую, но очень ёмкую характеристику присутствующим командирам. Все превратились в деревянные чурки с преданными глазами.
— Хватит исполнять тупых командиров, у вас и без того прекрасно получается. — Устало произнёс я. — Хорошо, полусотня из первой сотни и полусотня из второй, разведка. Просчитайте так, чтобы атаковать на рассвете. И сон крепче и видимость хорошая. Действуйте на своё усмотрение. Старший Трофим. Вопросы есть? Вопросов нет.
После совещания решил навестить батальонного доктора Ждановича.
— Добрый вечер, Николай Иванович!
Застал доктора за перевязкой.
— Кому как, этот вечер. Скончался раненый из третьей сотни, тяжёлых двое.
Жданович был в перепачканном кровью халате. Закончив перевязку, он устало сел на складной стул и закурил трубку.
— Петр Алексеевич, посмотрите со мной, пулевое в грудь?
— Хорошо! — ответил я, морщась от дыма крепкого табака.
Старшины сотен насобирали всякого добра и мучительно боролись со своими «жабами». Захватили сто шестьдесят семь лошадей. Раненых и ослабленных оставили селянам в хозяйство. Старшины с замиранием сердца ждали от меня команды оставить лишнее и заранее просили своих сотников уговорить меня увеличить обоз. Утром приказал всех годных лошадей под седло, трофейное оружие и снаряжение оставить в укреплении Синявино. С собой фураж и продовольствие. Старшины на радостях до последней возможности забили укрепление трофеями.
Эркен с Асланом отобрали семь лошадей. Бойцы Азамата взяли себе по одной лошади в качестве вьючных. Первая и вторая сотни, временно, стали драгунскими. В таком порядке выступили из Синявино, к обеду достигли место разгрома отряда.
— Здравия, командир, приветствовал меня Трофим с Михаилом. — Задачу выполнили, атаковали на рассвете. Тихо взяли на нож. Пленных горцев нет. Отказались сдаваться. Полон отбили, шестьдесят семь человек. Трое офицеров, все ранены, один тяжело. Остальные целые. Наших побили много. Пехотный батальон, сотня казаков Кизлярского полка, полуэскадрон драгун и два орудия с прислугой. — Вздохнул Трофим. — Пленные говорят отряд горцев не менее двух тысяч, с артиллерией, шесть орудий. Главный Абдулах-амин. Ушли на Грозную. — дополнил Трофима Михаил. Пока я выслушивал доклады, подошёл боец.
— Командир, там тебя капитан раненый спрашивает, просит подойти. Он у доктора. Раздав поручения, подошёл к санитарному фургону. Жданович перевязывал капитана Лесникова из штаба Сунженской линии.
— Капитан, рад вас видеть в здравии. Вы никак ранены? Сидите! — остановил его попытку встать.
— Перелом трёх рёбер справа, сильный ушиб грудной клетки. — Выдал диагноз Жданович.
— Ну это поправимо, главное, что остались живы. — деланно бодро сказал я, чтобы поддержать уныло сидящего капитана.
— Здравия желаю господин полковник. Хочу поблагодарить ваших пластунов за освобождение из плена. По правде сказать, я уже стал прощаться с жизнью, завидуя павшим. — мрачно закончил Лесников.
— Господин полковник, присоединяюсь к капитану. Поблагодарите своих пластунов от моего имени. Мои перспективы были куда мрачнее, учитывая моё ранение. — подал голос штаб-капитан, лежащий в стороне. В грязном, разорванном мундире. Пронзительные серые глаза. Умный и спокойный взгляд, несмотря на тяжелое ранение. — Простите, господин полковник, не представился, штабс-капитан Левашов, начальник штаба второго батальона.
