Помещик (СИ) - Шерр Михаил

— Настя, Федор баню приготовил? — голос по моему у меня вполне добрый.

— Истопил, барин, и уже присылал узнать когда вы придете к нему. Веники надо заранее приготовить. Вам нельзя долго в жаре быть.

— Зови тогда Андрея, вставать буду. Нечего тебя на чужого мужчину почти в неглиже глазеть.

Настю мои слова совершенно не смутили. Она стрельнула в меня своим взором, дернула плечиками и вышла из спальни.

— Андрей, барин зовет.

«Ишь ты какая», — подумал я.

Правда какая, я решить не успел, в спальню зашел Андрей.

— Помоги встать, штормит.

Андрей помог мне выбраться из постели, накинул на меня халат и помог справиться с тапками.

— Кто нибудь еще заболел? — на мой взгляд хворь, которая на меня напала какая-то странная.

— Часа через два Дуняша слегла. Её маманя тоже напоила своей настойкой и она уже ничего. В баню сходит и будет здоровой.

— За лекарем посылали? — я конечно не высокого мнения о нынешней медицине, но это лучше чем ничего.

— Посылали, — Андрей начал отвечать с какой-то странной интонацией. — Степан в ночи ездил, да на рассвете вернулся один. Лошадь только зря гнал. Не поехал лекарь.

— Как не поехал? — я даже остановился от удивления.

— Сказал, не знает что за хворь такая у нас в Сосновке приключилась. А трястись полночи просто так нет резону.

— Вот козляра, — озвучил я своё мнение.

Внутри себя я конечно был еще более категоричного мнения о калужском эскулапе, отказавшемся ехать к больным.

— Да он и не нужен нам. Маманя сказывали, что больше никто не заболеет.

— А твоя маманя, что у нас лучше лекарей в этом деле разбирается? — удивился я.

— Не знаю барин. Она со мной про это говорить не хочет. Не твоего ума дело. Знаю только, что её бабушка болезни заговаривала.

Пелагея еще и какая-то народная целительница. Ну чудеса прямо. И все вокруг меня.

Говорить на эту тему мне больше не хотелось. Во-первых, еще конкретно штормит; во-вторых, очухаюсь, устрою допрос с пристрастием самой Пелагеи.

Русскую баню с влажным паром я не люблю и никогда не любил. Как собственно и все остальные виды, где была высокая температура и очень горячая вода. У меня просто какая-то непереносимость температур выше шестидесяти градусов. Я не поленился и уже взрослым человеком провел измерения допустимых для меня температур.

Когда я зашел нашу баню, то сразу же понял, что даже в помывочном отделении температура явно выше. Но в деревянной кадушке возле двери в кипятке, мне показалось что вода еще бурлит, запаривались какой-то веник и большой букет трав.

Дух стоял просто ошеломительный. Я мгновенно почувствовал что хворь покидает мой организм и что оздоровительный сеанс на этом можно вполне заканчивать.

Но тут же я увидел, что у двери в парную или правильнее говорить в мыльную, дремлет Федор. Он сразу же вскочил и открыл мне дверь:

— Заходите, барин.

Зайдя в парную, я от неожиданности обомлел. На верхнем полоке лежала обнаженная девушка. Я сразу же понял, что это Дуняша.

Обнаженной она вообще-то была наполовину, поясница и мягком место у неё были прикрыты большущим букетом распаренных трав, а на голове была войлочная шапка. Лежала тихо как мышка, отвернувшись к стене. Я почему-то подумал, что она спит.

«Наверное поэтому на Федоре кальсоны», — мелькнула у меня мысль.

— Не подумайте чего, барин. Дуняша моя дочь, — смущённо начал объяснять Федор. — Я не пошел бы с ней, да Пелагея в нечистоте. Говорит: нельзя мне. А ты, что девке смерти желаешь. Да как скалкой огрела. Чудно как не сломала. Я на неё, барин, не глядел. Она сразу же отвернулась, а я потом зашел. С закрытыми глазами два раза веником прошелся и будя. Полежит еще чуток, дух травы ей хворь и так выгонит.

Глава 23

Банная «лечебная» процедура длилась наверное не меньше часа.

Облив меня дважды с ног до головы приятной в меру горячей водой, набранной из кадушки стоящей в углу отделения, Федор скомандовал:

— Ложитесь, барин.

В кадушке тоже вероятно были заварены какие-то травы. Их аромат я сразу не почувствовал, но брызги попали на пышущие жаром камни и пошел такой дух…

Федор протянул мне войлочную шапочку и сразу же начал работать веником.

Счет, сколько раз он им прошелся по моему организму, я потерял быстро. Как и количество использованных веников. Их было скорее всего не меньше пяти.

Несколько раз он обливал меня настоями каких-то трав. Они наверное были совершенно разные и точно различной температуры.

Орудовал вениками Федор молча. Закончив процедуру, он протянул мне корец какого-то теплого напитка.

— Всё, барин, я закончил.

В предбаннике было выложено три комплекта свежей чистой одежды и три больших льняных полотенца.

Я с удовольствием оделся в чистую сухую одежду и действительно почувствовал себя совершенно здоровым. И сразу же во мне проснулось любопытство, как это всё понимать.

Меньше чем за полу сутки я узнал совершенно поразительные вещи. Первое, это даже не то, что Пелагея с Федором умеют что-то там в целительство, а то, что Дуняша его дочь.

— То, что Дуняша моя дочь у нас, барин, никто кроме Пелагеи не знает. Она считается сиротой, подкидышем. Я по молодости как-то приболел, барыня и определила меня в Хлюстинский лазарет. Там почти три месяца был. Выздоровел я быстро, да лекари попросили вашего батюшку, чтобы он меня оставил работать до зимы. Ну и получилось, — Федор на пальцах показал что получилось.

Рассказывать ему было похоже не очень приятно, но ситуация обязывала.

— Когда я уезжал, то уже знал, что она понесла, но от кого не сказала. Ежели дознались, то меня бы точно до смерти запороли. Ваш батюшка в этом деле дюже строг был.

«Однако старшему брату с рук сошло, — машинально подумал я. — Женился правда».

— Как об этом Пелагея узнала, мне не ведомо. Только однажды в начале следующей зимы она зачем-то поехала в Калугу и вдруг привезла дитё малое. Сказала что подкинули в калужский дом. По всему девочка была не благородного сословия, поэтому барин с барыней записали её в церкви в деревенскую книгу, — Федор горько усмехнулся. — как дочь моей старшей сестры.

Федор подошел к двери и приоткрыв её проговорил:

— Дуняша, просыпайся. Мы вскорости с барином уйдем. А ты ополоснись и приходи.

Закрыв дверь в парную, Фёдор продолжил рассказ:

— Не знаю как Пелагея все это провернула. Когда Дуняше исполнилось два года, она сказала мне что это моя дочь. И что мать её исчезла. Ваш родитель меня всегда ценил и разрешал мне к сестре ходить, у неё детей было четверо и Дуняшу я старался не выделять. Но она как-то почувствовала и когда её барыня взяла в дворню, спросила у меня прямо.

— Понятно, родители мои конечно этого не знали.

— Что вы, барин, как можно. Не буди лихо пока тихо.

— А мне зачем рассказал?

— Так на душе плохо от этого. Мне наш батюшка, отец Петр велел все вам рассказать. Сказал что вы, барин, поймете меня и простите.

Насчет понять вопросов нет, а вот кто я такой, чтобы прощать и самое главное за что. В моих мозгах как-то уместилось, что я теперь дворянин, русский барин и хозяин энного количество крепостных. Но сказать, что я из-за этого нахожусь, так сказать в своей тарелке, это будет не правдой.

Червячок сомнений гложет меня чуть ли не каждый день. Как так, я воспитанный в своё время на идеях гуманизма и всеобщего равенства, вдруг оказался по сути рабовладельцем.

Жизнь конечно существенно поправила мои детские и юношеские взгляды и лозунг «свобода, равенство и братство», я считал вообще-то дурью, воплощение в жизнь которой вызвало потоки крови.

Тем не менее я не настолько изменился, чтобы как должное принимать своё нынешнее общественное и социальное положение.

То, что спешить с принятием «судьбоносных» решений не надо, я понял очень давно и поэтому сразу же отверг пришедшую мысль дать немедленно всем вольную.

Российская действительность немного не такая, как её рисовали знатоки истории в моем покинутом времени. И скорополитное решение с бухты барахты освободить несколько сотен крепостных ничего хорошего им не принесет, как и мне собственно.