Таких не берут в космонавты. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Старшеклассники буквально расстреляли моё лицо своими любопытными взглядами.

Посмотрели на меня даже Черепанов и Иришка.

— Пока, враньё, — ответил я.

Тюляев скривил усы.

— Что значит, пока? — спросил он.

— То и значит, — ответил я. — Пока это враньё. Но может стать правдой.

— Ты же говорил… — произнёс Геннадий.

Я прервал его:

— Помню, что говорил. Хочешь пойти с нами?

— Что? Куда?

Мне показалось, что после заданных мне Тюляевым вопросов притихли даже бегавшие по коридору пионеры. Я увидел, как сложились домиком Иришкины брови — похожая удивлённая мина застыла и на лице Геннадия.

— В кафе, разумеется, — сказал я. — В «Юность», скорее всего. Других кафе в этом городе я пока не знаю. Предлагаю собраться там в воскресенье. Примерно в полдень. Вшестером. Ты, я…

Я кивнул на Черепанова.

— … Лёха…

Прикоснулся к Иришкиному плечу.

— … Моя сестра Иришка. Позовём туда Клубничкину, раз она вам всем так нужна, и ещё оного хорошего человека. Посидим там пару часов, послушаем рассказы о системе Станиславского. Как тебе такое предложение?

Тюляев сощурил глаза.

— Ты это серьёзно? — спросил он.

Я развёл руками.

— Почему бы и нет? Побеседуем. Обсудим насущные вопросы. Узнаем, кто с кем в Светином воображении бился на дуэли. Проясним, кто, что и от кого хочет. Чтобы после не возникало таких нелепых ситуаций, как сейчас. Что скажешь, Гена?

Тюляев пару секунд молчал, смотрел мне в глаза.

Лёша Черепанов тоже сверлил меня взглядом.

А вот Иришка рассматривала Геннадия.

— А Светка на такое согласна? — спросил Тюляев.

Я хмыкнул, развёл руками.

Сказал:

— Да куда же она денется? Она же только этого и добивалась. Вся школа до конца месяца будет обсуждать этот наш воскресный поход в кафе. Как и мечтала Клубничкина. Разве не для всей этой шумихи она так старалась?

Тюляев погладил пальцем свои усы.

— Что скажешь, Гена? — повторил я.

Развёл руками.

Геннадий тряхнул головой.

— Ладно, — сказал он. — Пойду. Если только Светка согласится.

Справа от меня шумно выдохнула Иришка.

— Договорились, Гена, — произнёс я. — Как только решу вопрос с Клубничкиной, сообщу тебе об этом. Тогда уже точно определим время встречи. Чтобы оно устроило всех нас. Думаю, детали воскресного похода мы с тобой обсудим в субботу.

Собравшиеся вокруг нас школьники зашушукались. Они переглядывались, ухмылялись, покачивали головами.

«Везёт же этой Светке Клубничкиной», — печально произнёс у меня за спиной женский голос.

Другой девичий голос спокойно ответил: «Гадина она. Хоть бы у этой Светки в воскресенье понос случился».

Около кабинета истории Иришка спросила:

— Василий, что ты задумал? Ты пригласишь в кафе эту дуру?

Хмурый взгляд Черепанова будто продублировал вопрос моей двоюродной сестры.

Я взглянул на Лукину и спросил:

— Но ты ведь хочешь, чтобы Тюляев пошёл с тобой в кафе?

Лукина растеряно моргнула и тут же возразила:

— Он пойдёт туда не со мной! А с этой!..

— Но и с тобой тоже, — сказал я. — Ведь так? Другого варианта пока нет. Или этот вариант тебя не устраивает?

Иришка вздохнула, неуверенно повела плечом.

— Ну, я не знаю… — произнесла она.

Я взглянул на Черепанова и спросил:

— Лёша, ты ведь хочешь провести вечер в компании Клубничкиной?

— Да, — буркнул Алексей. — Пусть хоть так…

Я развёл руками.

— Прекрасно. Вот мы и решили. Осталась маленькая деталь.

Я указал рукой на Черепанова и заявил:

— Всё будет. И Клубничкина, и Тюляев. Если ты пригласишь в кафе Надю Степанову.

— Кого? — переспросила Лукина.

— Нашу старосту, — уточнил я.

— Зачем? — спросил Черепанов. — Почему, я?

Я улыбнулся и сообщил:

— Потому что это моё условие, Лёша. Будет вам Тюляев и Клубничкина. Но только в нагрузку к Наде Степановой.

Снова ткнул пальцем в сторону растерявшегося Алексея.

— Вы с Тюляевым получите свою актрису, — сказал я. — Иришка полюбуется в кафе на Гену. Все будут относительно довольны. А с кем буду общаться я, вы подумали? Клубничкину я уже послушал в прошлый выходной. Больше не желаю такого счастья. Дайте мне хоть одного нормального собеседника в воскресенье. С кем-то же мне нужно поговорить, пока вы будете любоваться Геннадием и Светой. Пусть в этом дурдоме будет хоть один вменяемый человек. Такое моё условие, товарищи. Иначе фиг вам будет, а не Тюляев и Клубничкина.

После уроков Черепанов снова разучивал музыку для нашего субботнего выступления. Мы с Иришкой слушали его, сидя на диване, давали ему ценные советы. Сегодня Лёша допускал на удивления много ошибок, словно не мог сосредоточиться на игре.

На этот раз я отправил Черепанова на отдых раньше обычного. Занял его место у пианино.

Алексей примостился рядом с Лукиной на диван, спросил:

— Вася, ты в школе не пошутил? Ты пригласишь Свету в кафе?

— Клубничкину, тебя, Иришку, Тюляева, — перечислил я. — А ты позовёшь в «Юность» Надю Степанову. Хорошая компания соберётся: интересная.

— Почему Надю приглашу я? — поинтересовался Черепанов. — На твоё приглашение она бы скорее согласилась.

— Потому что таково моё условие, Лёша. Я обеспечу тебе компанию Светы. Ты — уговоришь Надю. Ты мне, я тебе. По-моему, всё честно. Разве не так?

— А если Надя не пойдёт? — спросил Алексей.

— Тогда и Света не пойдёт, — ответил я. — Всё просто.

Я опустил руки на клавиши пианино и пропел:

— Жил-был художник один, домик имел и холсты. Но он актрису любил, ту, что любила цветы…

Глава 3

Ночью мне приснилось, что я лежал в гейдельбергской клинике. Во сне я видел, как незнакомая пожилая медсестра-немка ставила мне капельницу. Я проснулся в холодном поту — заметил тёмный прямоугольник окна, за которым покачивала припорошенными снегом ветвями ива. Рассмотрел в полумраке на стене полку с книгами. Увидел письменный стол. А главное: пошевелил ногами и протёр глаза пальцами левой руки. Вот тогда мне и вспомнился стих Пушкина.

«Мороз и солнце; день чудесный!..» — вертелась у меня в голове строка из стихотворения, когда мы с Иришкой неторопливо брели утром к школе. Мороза сегодня не было (температура на улице ощущалась как пара градусов ниже нуля), солнце ещё не выглянуло из-за крыш домов. Но строки стихотворения Александра Сергеевича Пушкина сегодня соответствовали моему настроению. Я повторял их, как мантру, едва ли не с момента сегодняшнего пробуждения.

«Эмма, — сказал я. — Какая сейчас погода в Гейдельберге? Я имею в виду, у вас там: в две тысячи двадцать шестом году?»

«Господин Шульц, сегодня двадцать пятое января. Днём температура в городе Гейдельберг поднимется до плюс семи градусов по шкале Цельсия. Ночью опустится до четырёх градусов…»

«Разве это зима? У вас там не зима, а недоразумение. Видела бы ты, какие у нас здесь сугробы! А какие сосульки сейчас висят под крышами! Настоящие северные сталактиты…»

Ветер подтолкнул меня в спину.

Я уловил в воздухе запах табачного дыма и услышал:

— Пиняев, стой!

Мы с Иришкой одновременно обернулись. Увидели догонявшего нас по едва заметной в полумраке тропинке мужчину. В одной руке он держал портфель, в другой его руке светился ярким огоньком кончик сигареты (или папиросы).

— Тюляев? — удивлённо обронила Иришка.

После её слов и я узнал Тюляева.

Геннадий догнал нас. От его сигареты отломился яркий уголёк и промчался мимо моего плеча, словно крохотная комета или метеор. Гена поправил шапку у себя на голове, будто бы неохотно поздоровался с нами.

Мы ответили на его приветствие.

— Москвич, надо поговорить, — заявил Гена.

Он посмотрел на Иришку и добавил:

— Наедине.

Я кивнул.

— Давай поговорим. Иришка, иди в школу.

Почувствовал, как пальцы двоюродной сестры сжали мою руку.