Таких не берут в космонавты. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Мальчики, вы что задумали? — спросила Иришка.

— Успокойся, Лукина, — ответил Геннадий. — Не трону я твоего брата. Мы только поговорим. Без свидетелей. Что бы потом в школе не рассказывали о нашем разговоре… разную ерунду.

Он щелчком отбросил сигарету — та описала светящимся концом в воздухе дугу и приземлилась в сугроб.

— Иди в школу, Иришка, — повторил я. — Всё нормально. Я скоро приду.

— Ладно.

Иришка выпустила мою руку, мазнула по моему лицу взглядом и зашагала к школе. Тюляев проводил её взглядом (словно дожидался, пока моя двоюродная сестра отойдёт подальше).

— Чем могу помочь? — спросил я.

Геннадий перевёл взгляд на моё лицо и ответил:

— Мне твоя помощь не нужна. Лучше скажи, москвич, ты это серьёзно говорил насчёт похода в кафе в воскресенье?

Я кивнул.

— Вполне. Серьёзно.

Тюляев хмыкнул.

— Ты хоть понимаешь, как это глупо будет выглядеть? Я, ты, Черепушка и Светка за одним столиком в кафе. Народ в «Юности» животы надорвёт от смеха, когда такое увидит.

— Там с нами будут ещё две девчонки, — напомнил я. — Нормально отдохнём.

Геннадий махнул рукой.

— Что ты задумал, москвич? — спросил он. — Зачем тебе всё это нужно? Надеешься, что выставишь меня перед Светкой дураком? Так зря надеешься. Скорее, это вы с Черепановым будете там клоунами.

— Я надеюсь, Гена, что приятно проведу в кафе время. И поем сосиски с зелёным горошком. Неплохие сосиски там, кстати. Рекомендую. Повторяю тебе снова: Клубничкина мне и даром не нужна.

— Тогда зачем…

— Затем, что жаль мне вас дураков, — сказал я. — Тебя и Черепанова. В основном, конечно, Алексея. Ну, и тебя за компанию. Девка вам мозг полощет. А вы ведётесь на её провокации, как глупые телки.

— Это наше дело. Хотим, и ведёмся. Ты-то зачем в наши дела лезешь?

Я развёл руками.

— Сам не понимаю, как так получилось. Не предполагал, что окажусь в эпицентре ваших страстей. Но раз уж так вышло, то почему бы не поразвлечься? Как ты думаешь, Гена? Ведь это же будет интересно, согласись. Посмотрим, как поведёт себя Света не с каждым из нас наедине, а со всеми сразу. Она актриса — не сомневаюсь, что она выкрутится. Но с удовольствием за этим понаблюдаю.

— А если она не согласится?

— Такое тоже возможно, — сказал я. — Тогда я пойду в кафе без неё. Мне её отказ аппетит не испортит. Поем сосиски с горошком, пообщаюсь с хорошими людьми. С тобой, например. Если ты придёшь. Рассказы о поиске вдохновения и о системе Станиславского я уже слышал. Так что ничего не потеряю в случае Светиного отказа. Когда у вас следующая репетиция?

— Сегодня после уроков, — ответил Геннадий.

Я кивнул и сообщил:

— Загляну после уроков в актовый зал. Приглашу Свету в кафе. Вот сегодня мы и узнаем, в какой компании я в воскресенье поем сосиски.

Черепанов уже сидел за партой, когда я вошёл в класс. Мне показалось, что только он не заметил моё появление. Все остальные ученики десятого «Б» класса повернули в мою сторону лица. Я обменялся с одноклассниками приветствиями. Прошёл между рядами школьных парт к своему месту. Обнаружил, что Алексей… читал книгу (подаренный мной вчера первый том из серии «Библиотека современной фантастики»). Заметил я и встревоженный взгляд Иришки.

Лукина вопросительно вскинула брови.

— Всё нормально, — сказал я. — Просто поболтали.

Черепанов услышал мой голос, поднял лицо — я отметил, что у него усталый вид (будто он провёл бессонную ночь).

Лёша прикоснулся рукой к страницам книги (аккуратно, будто к хрупкой драгоценности). Виновато улыбнулся.

— Не дочитал вчера, — сообщил он. — Не успел.

Я уселся на лавку, вынул из портфеля тетрадь.

Спросил у Черепанова:

— Как тебе книга? Интересная?

Мне почудилось, что у Алексея восторженно сверкнули глаза.

— Невероятная! — заявил Черепанов. — Там!.. такое…

Он положил на страницы изготовленную из поздравительной открытки закладку, закрыл книгу, прижал к её обложке ладони.

Мне показалось, что Алексей мысленно сейчас находился далеко за пределами школы и даже нашей планеты.

— Как думаешь, Вася, когда мы полетим в космос вот так же, как в этом романе? — спросил Черепанов. — В другую солнечную систему! Встретимся с другими цивилизациями!

Я усмехнулся и ответил:

— Полетим, Лёша. Обязательно полетим. Но только после того, как посадим на Марсе яблони.

'Слушай, Эмма, сегодня я заметил, что уроки в школе теперь не кажутся мне нелепыми спектаклями. Всю эту будничную суету я воспринимаю спокойно, без удивления и без раздражения. Как и ставшие за полтора года привычными процедуры в клинике. Забавно. Не находишь? За полтора года после второго инсульта я отвык от звонков по работе, от деловых встреч и от общения с коллегами-переводчиками.

Те полтора года я провёл, как обычный никому не нужный больной старикан. Довольствовался лишь вниманием медперсонала. Видимо, именно поэтому сейчас я не страдаю от смены деятельности. Моя деятельность не «сменилась», Эмма. Она сперва закончилась (процедуры в клинике я деятельностью не считаю). А затем началась снова — на этот раз в виде нынешних школьных будней, подзабытых за шестьдесят лет.

Если честно, то сегодня на уроке истории я откровенно скучал. Снова. Но заметь: я отсидел его от звонка до звонка. Я по-прежнему считаю эту учёбу глупым занятием. Да. Но уже не вижу её напрасной тратой времени. Новая жизнь развивается по тем же законам, что и прошлая. Поэтому я точно тебе говорю: эти оставшиеся до получения школьного аттестата четыре месяца учёбы — сэкономят мне в будущем год учёбы в вечерней школе.

Зачем мне вечерка, Эмма?

Нет, теперь мне вечерка нужна.

А вот аттестат о среднем образовании мне точно понадобится, вот увидишь'.

В пятницу после уроков я настоял на том, чтобы Иришка и Лёша меня не ждали — шли к Иришке домой. Сказал, что Черепанов часок прекрасно помузицирует и без меня. Заявил, что Лукина не хуже меня подскажет ему ошибки. Проводил Алексея и Иришку до выхода из школы. Свернул в актовый зал, где пока ещё не собрались артисты школьного театра (у одиннадцатого «Б» и десятого «А» сегодня было на один урок больше, чем у нашего класса).

Свет я не включил (за окном пока не стемнело). Прошёл по пустому залу, поднялся на сцену. Уселся рядом с пианино, отрегулировал под себя стул. Скудное освещение напомнило о концертах, которые я устраивал для своей прикованной к постели второй жены. Тогда я тоже обходился лишь светом из окна. Вот только я играл не на пианино — тогда я терзал струны гитары. Я усмехнулся: вспомнил, как странно звучали под гитару песни Джо Дассена.

Я поднял клавиатурную крышку, прикоснулся к клавишам.

В памяти послушно всплыла мелодия.

Пианино пусть и коряво, но всё же её озвучило.

— Et si tu n’existais pas, dis-moi pourquoi j’existerais, — пропел я. — Pour traîner dans un monde sans toi, sans espoir et sans regrets…

«А если бы тебя не было, скажи мне, почему я существую, — переводила Эмма мои слова с французского языка. — Болтаться по миру без тебя, без надежды и сожалений…»

Пение на французском языке успокаивало мою больную супругу. Потому что она по утрам не узнавала моё морщинистое лицо; не понимала, где и почему очутилась. Встать с кровати она не могла. Я брал в руки гитару, усаживался около её кровати. Начинал почти всегда с репертуара Джо Дассена. Жена успокаивалась, прислушивалась к моему пению. После третьей песни я обычно склонялся над ней — вытирал платком с её глаз слёзы…

— Et si tu n’existais pas…

«А если бы тебя не было…»

Я пел третий куплет, когда мой голос дрогнул. Сердце в груди забилось чаще, потому что мне вдруг померещилось: я увидел призрак моей покойной жены. Но я тут же сообразил, что заметил вовсе не приведение. Да и на мою вторую жену эта женщина не походила. В актовый зал вошла Лидия Николаевна (моя нынешняя классная руководительница). Я видел, как она бесшумно прошла вдоль стены, уселась в кресло третьего ряда; подпёрла подбородок кулаком.