Таких не берут в космонавты. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Я заглянул в тетрадь — на первой же странице под обложкой увидел карандашный рисунок. Иванов Илья Фёдорович (он же — Илья Муромец), выглядел на рисунке серьёзным и слегка уставшим, будто на протяжении всего урока не сидел на лавке. Черепанов точно передал на портрете его меланхоличный взгляд, тщательно зарисовал ухоженные усы. Я не удержался, довольно кивнул. Потому что Илья Муромец на рисунке выглядел, будто на чёрно-белой фотографии. Лёша нарядил его в привычный спортивный костюм — не в космический скафандр. Заметил я у физрука на шее и шнурок от свистка (сам свисток на странице не поместился).

— Здорово, — сказал я. — Профессиональная работа. Как живой.

Черепанов улыбнулся, дёрнул рукой.

— Смотри дальше, — прошептал он.

Я перевернул тетрадный лист. Встретился глазами с пристальным суровым взглядом Евгениева Эдуарда Васильевича (Васильича, как называли его школьники). Вчера я вместе с Черепановым ходил к спортзалу, рассматривал подсчитывавшего мячи физрука. Васильич тогда обернулся и зыркнул на нас вот так же, как глядел сейчас на меня с поверхности тетрадной страницы. Залысины, выступавшие вперёд надбровные дуги — всё это Лёша зарисовал в точности. Я ещё вчера прикинул, что Эдуард Васильевич примерно одногодка нашего Ильи Муромца. Хотя на рисунке он сейчас казался чуть старше Ильи Фёдоровича (за счёт этого сурового взгляда).

Я показал Алексею поднятый вверх большой палец и вынес вердикт:

— Зачёт. Будто фотография. Молодец.

— А третий? — спросил Черепанов.

Попова Дмитрия Фомича (даже коллеги называли его просто Фомичом) мы с Алексеем вчера встретили около учительской. Фомич беседовал с нашей математичкой. Я не заметил в их общении флирта, хотя учительница математики игриво посмеивалась. Они выглядели представителями разных поколений: Фомич был старше Веры Сергеевны минимум на двадцать лет. Черепанов на портрете точно изобразил его взъерошенные седые волосы и пятнышки-шрамы от оспы на щеках. Зарисовал он и большую родинку справа от носа Фомича, из которой топорщились в стороны (похожие на усики мины-ловушки) не сбритые волоски.

— Das ist fantastisch, — сказал я. — Великолепно. Спасибо.

Я поставил на стол портфель, сунул в него Лёшину тетрадь. Вынул из портфеля купленную вчера книгу и положил её на столешницу перед Алексеем.

— Награда нашла своего героя, — сказал я. — Держи. Это тебе.

— Что это? — спросил Черепанов.

— Книга о космосе. Подарок. От нас с Иришкой.

Лёша взглянул на спину Лукиной, снова опустил взгляд на книгу.

— Открой, — сказал я.

Черепанов выполнил мою просьбу, увидел сделанную мною в книге дарственную надпись.

— Алексею Черепанову, будущему Главному конструктору, — прочёл он. — От бывшего солиста детского хорового коллектива «Пионер» Василия Пиняева. На память. Вперёд, к звёздам!

Глава 2

На перемене после третьего урока к нам в класс пришла комсорг школы Лена Зосимова. Она принесла мне награду за спасение пятиклассника при пожаре. Красивым бархатистым контральто Зосимова озвучила шаблонные фразы: упомянула ленинский комсомол, Коммунистическую партию, Ленина и даже правительство СССР. Пожелала, чтобы я всегда оставался верным ленинцем, активным комсомольцем и «настоящим» советским человеком. Под жиденькие аплодисменты учеников десятого «Б» класса Лена вручила мне Похвальную грамоту от комитета комсомола школы, пожала мою руку. Её пальцы были тёплыми, а кожа на ладонях бархатистая, будто после длительного и регулярного использования увлажняющего крема.

Я сунул грамоту в портфель, догнал Лену в школьном коридоре. Мы остановились около окна, где цвели декабристы. Выждали, пока пробегут в сторону столовой громкоголосые пионеры. Я показал Лене полученные от Иришкиного отца списки шефов, которым «поручили» посещение школьного концерта. Лена с нескрываемым недоумением взглянула на отпечатанные на пишущей машинке строки. Подняла на меня свои голубые глаза и поинтересовалась, зачем мне эти списки понадобились. Она пристально смотрела мне в глаза. Но я не почувствовал в её взгляде кокетства — лишь прочёл в нём вопрос.

Озвучил Лене Зосимовой свою идею: предложил разослать «нашим шефам с завода» персональные приглашения на концерт — от школьного комитета комсомола, педагогического коллектива и от учеников. Описал, какими видел эти приглашения: подписанные от руки поздравительные открытки с тематикой Дня советской армии и военно-морского флота. Предложил доверить оформление приглашений десятому «Б» классу — в качестве комсомольского поручения. Комсомольский вожак с заплетёнными в длинную косу волосами и с глазами киношной Мальвины выслушала меня внимательно.

Она спросила:

— Василий, ты понимаешь, сколько для этого нужно открыток? Одна открытка стоит две копейки. Но это если без марки. Открытка с маркой обойдётся в два раза дороже. Где мы возьмём на это деньги?

— Открытки я куплю.

— За свои средства?

Я кивнул.

— Да.

— Василий, зачем тебе это нужно? — спросила Лена.

Я вздохнул и будто бы с неохотой признался: во время учёбы в Москве моё отношение с комсомолом складывались не очень хорошо. Поэтому я рассчитывал, что сейчас хоть немного исправлю ситуацию. Сказал, что пометки об активной комсомольской работе в школе мне пригодятся в будущем — во время учебы в ВУЗе. Лена выслушала меня, не спускала с меня глаз. Я невольно залюбовался её лицом — на него сейчас падал свет из окна, отражался в зрачках Зосимовой серебристым блеском. Лена на десяток секунд задумалась. Я рассмотрел появившуюся у неё над переносицей тонкую вертикальную морщину.

Комсорг кивнула.

— Ладно, Василий, — сказала она. — Я тебя понимаю. Поддерживаю твою инициативу. Идею ты предложил небезынтересную. Мне она нравится. В пятницу я оглашу её на заседании. Посмотрим, как отреагирует на неё комсомольский актив школы.

Лена чуть заметно усмехнулась.

— Впрочем, если ты за свои деньги купишь открытки, то возражений, скорее всего, не последует. Только учти: комсомольское поручение мы дадим тебе. Если справишься с ним хорошо — я позабочусь, чтобы соответствующая отметка появилась в твоём личном деле.

Я заверил Лену, что «не подведу». Отдал ей списки.

Зосимова поинтересовалась, как продвигалась подготовка песен к субботнему прослушиванию.

Я ответил, что уже почти готов — осталось лишь «немного поработать» с аккомпаниатором.

— Василий, я слышала, — сказала Лена, — что ты недавно повздорил с Геной Тюляевым из одиннадцатого «Б» класса. Поговаривают, что вы даже подрались. В школе. Это правда? В чём причина вашей ссоры? Говорят, вы поссорились из-за Светы Клубничкиной. Будто бы вы устроили из-за неё некую дуэль в раздевалке спортзала. Говорят, что ты избил Тюляева. Пока это лишь слухи. Но… Василий, ты же понимаешь, что комсомол обязательно отреагирует на ваш поступок, если поступит сигнал? Мы не можем не отреагировать на такое.

Зосимова покачала головой — покачнулась и коса у неё за спиной.

Я усмехнулся, спросил:

— О том, что я влюбился в Клубничкину, тоже говорят?

— Такое мне тоже шепнули, — ответила комсорг. — Света красивая девочка. Я понимаю твои чувства. Но… Вася, пойми и ты меня. Драки в школе запрещены. Они являются серьёзным нарушением дисциплины. Сдерживай, пожалуйста, свои чувства в стенах школы. Неужели вы с Геной не могли выяснить отношения в другом месте? Вы же неглупые ребята: что ты, что Геннадий. Вы учитесь в школе не первый год. Мальчики, неужели вы не понимаете, что школа — не место для проявления шекспировских страстей? Это не сцена театра!

Я кивнул и сказал:

— Лена, ты невероятно умная девушка. Сразу уловила суть происходящего. Я полностью с тобой согласен: вся эта шекспировщина — не для школы. Переносить её со сцены в школьные коридоры — не самая здравая идея. Вот только ты зря на нас с Геной злишься. В этой пьесе мы с ним лишь случайные актёры. Да, мы с ним поговорили около спортзала. Но ничего криминального не случилось. Как бы этого ни хотелось Клубничкиной. Уверяю тебя, Лена: если я кого-нибудь и вызову на дуэль, то это случится ради тебя.