В огне (СИ) - Старый Денис

— Ваше высокопревосходительство, приказ от Государя! — прорвавшись к Суворову через плотный строй замерших генералов, начал кричать императорский фельдъегерь. — Немедленно использовать все резервы для отражения французской атаки по центру!

— Передайте Государю, что я его люблю! — прорычал Суворов, даже не оглядываясь, не посмотрев на того фельдъегеря, который принёс волю Императора.

— Но как же так, Ваша Светлость⁈ — попробовал возмутиться фельдъегерь, но офицеры оттянули его в сторону.

Могло показаться, что прямо сейчас происходит бунт против Императора. Однако Суворову разрешали. Ему позволяли. Вопреки всему, вопреки хоть Господу Богу, но только он лично мог отдать тот самый приказ, который должен переломить ход сражения.

— Французы прорвали вторую линию обороны! — очевидное для всех сообщил офицер связи.

Да, всё-таки числом французы взяли. Хотя заплатили такую высокую цену за прорыв этой обороны, что, как сказал когда-то один полководец: «Ещё одна такая победа — и я останусь без армии».

— Ждём, братцы, ждём! — повторял Суворов.

— Ваше высокопревосходительство, дозвольте пустить ракеты! — не выдержал и выкрикнул генерал-майор, отвечающий за ракетное вооружение.

— Ждём, я сказал! — не своим, не человеческим голосом прокричал Суворов.

Всё больше и больше французских солдат прибывало на первую и вторую линии обороны русских. Впереди оставалась лишь крепость, взять которую, в принципе, было возможно. Кроме того, французы рассчитывали на то, что они насытят центр своими войсками и после этого начнут продвигаться по флангам.

— Ваше высокопревосходительство, в зоне поражения не менее двух с половиной корпусов неприятеля, — нарочито спокойным голосом, будто только сообщал информацию, сказал Барклай-де-Толли.

Однако если бы кто-то очень близко знал этого генерала, то понял бы, что де Толли прямо сейчас не колеблется, что уже даже он отдал бы приказ активного отражения французской атаки. Уже сам Ней перешёл вторую линию обороны, оставляя в русских же окопах и редутах французских солдат. Всё казалось для французов решённым. Теперь они занимают эту неприступную линию обороны. Теперь они подтянули свою артиллерию и уже могут бить по самой крепости.

— Господин генерал-лейтенант, отдайте этот приказ вы! Молодым дорогу! — повернувшись к Барклаю-де-Толли, сказал Суворов.

— Не могу, Ваша Светлость… Эти слова только ваши!

— А я могу! Ракеты! Артиллерия! Подрывники! Всем — огонь! — закричал Александр Васильевич и замертво упал.

Моментально все заполыхало. Заложенные фугасы рвались по всей и первой и второй линии русской обороны, летели ракеты, стреляли пушки…

Александр Васильевич Суворов стоял, стиснув зубы и смотрел на то зарево, что жгло глаза даже тем, кто находился в километре от эпицентра взрывов.

В последние минуты он ощущал всё более нарастающий жар в груди. Конечно же, он об этом никому ничего не говорил. Он высасывал из себя все жизненные соки, чтобы выдержать то зрелище, когда сотнями умирают русские солдаты, когда французы ликуют и рвутся вперёд, считая, что они уже побеждают в этом сражении.

Александр Васильевич выдержал. И даже он сам отдал тот приказ…

Уже четыре сотни ракет стремились в полёт. Разрядились сразу более ста пушек, посылая дальнюю картечь и раскалённые ядра.

Русские батареи били так, будто каждый расчёт мстил за друга. За отца. За брата. Били точно, били тяжело. Взрывались укрытия, вспыхивали французские зарядные ящики, визжали, обугливались, падали, умирали солдаты Императора Запада.

Французы не ожидали такого. Они… Они уже почувствовали себя обреченными, с огнем испарялась, словно вода, французская вера в победу.

Если до этого они ещё надеялись на прорыв, то теперь всё полыхало: и фланги, и центр, и тыл. Особенно тыл, в который устремились те самые лесные отряды, о которых Толеран рассказывал Наполеону. Их пропустили сквозь лесные заслоны, чтобы они ударили, когда всё зависнет на грани.

Ударили.

* * *

Французский генерал, пытавшийся удерживать позиции на левом фланге, был буквально разрублен в седле. Его тело унесло вглубь толпы. Французские кавалеристы не понимали, откуда идёт удар. Русские резали быстро и уходили. А в небе всё ещё висел воздух, натянутый до предела, дымный, горячий, с запахом крови и селитры.

Где-то рядом металась лошадь, по всему видно, недавно брошенная в панике. Лошадь маршала Нея. Сам маршал был ранен, он ещё пытался командовать, но картечь порвала ему левое плечо. Он уже не держал шпагу, но всё равно пытался вести людей вперёд.

— Вперёд!.. — хрипел он. — Франция!.. Император!.. Смелее!..

Он падал и вставал. Падал и опять кричал, как будто сам голос его мог спасти бой. Но бой был проигран. Французы начали отходить.

* * *

Император Павел, стоя на башне, молчал. Он не прыгал от радости. Не посылал новых приказов. Просто смотрел, как отступает враг. Он знал, что это не конец. Что будет ещё много боёв, много крови. Но сегодня он выстоял. Смоленск выстоял. Империя выстояла. Пока что. И чего это стоило… Много русских воинов сложили головы, чтобы сейчас Россия имела свой шанс разгромить врага. И он, император Великой Империи, он теперь точно знал, что проиграть Россия не могла с самого начала, еще до битвы за Смоленск. И Павел знал, кого нужно благодарить за это.

* * *

— Отступают, Михаил Михайлович, давай же! — в нетерпении говорил Матвей Платов.

— Матвей Иванович, имей терпение! — указал я своему другу. — Вон… Картамонов тоже копытом землю вспахивает, но уже молчит, принял свой урок.

— А меня учить не треба, я сам конь ученый!

— Только что… Конь! — сказал я и мы оба рассмеялись.

Платов пробился ко мне своими казаками, совершая маневр по левому флангу обороны Смоленска. Это произошло еще позавчера. Неожиданно для французов, огромная масса казаков в предрассветный час двинулась в атаку. Казалось, что авантюра, но как бы не так. Имел место тонкий расчет на скорость, внезапность, оружие казаков. Как-никак, но многие из станичников уже были с револьверами и для такого прорыва патронов не жалел никто.

Так что прорвать французов удалось, но а в дальнейшем бежать ко мне, чтобы враг не опомнился и не направил на казаков все свою артиллерию, да и пехоту, которая спешно строилась в каре. Знатно прорубили казаки «просеки» в джунглях из французских солдат и офицеров.

Такая операция была необходима еще и потому, что в предстоящих боях конным казакам просто не было места на поле боя. Донцов с кубанцами укрепленном районе было более двадцати тысяч, и им приходилось постоянно оттягиваться за Смоленск, и без того ставший самым скученным городом России.

Полетели ракеты, с удвоенной частотой загремели пушки. Было ясно, что мы перешли под городом в контрнаступление. Так что…

— Давай, Матвей Иванович, бери всю кавалерию и бей супостата, как еще никогда не бил! — сказал я.

Хотел еще что-нибудь напутственное сказать, но атамана и след простыл. Пошел вдохновлять своих воинов. Да и не только своих. Калмыки с персами с ним в атаку пойдут. Сложился такой момент, что нужно задавить числом. Пусть вражина думает, что мы отправили как бы не сто тысяч конных. На деле же двадцать пять тысяч, что так же немало.

Земля дрожала под копытами коней, а воздух наполнялся гулом боевых кличей. Я смотрел, как Матвей Иванович, с гордо поднятой головой, уходит в ряды своих воинов. Он собрался идти впереди и не переубедить же настырного.

Вскоре раздался сигнал к атаке. Войска начали двигаться вперед, и я почувствовал прилив адреналина. Кавалерия рванула в бой, и в тот момент все сомнения и страхи остались позади.

— Вперед! — выкрикнул и я и вся моя большая дивизия выдвинулась в сторону французов.

После присоединения многих отрядов, ранее действующих на коммуникациях врага, как и почти дивизии, прибывшей ко мне из-под Опочки, я, скорее уже располагал корпусом. И вот эти почти двадцать тысяч человек, с тачанками, стали медленно, но неуклонно идти вперед.