Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

— Слушаю.

— Я не люблю войну. Но никак не смогу остановить её. Увы. Всё, что я могу сделать в это ужасное время, так это спасти как можно больше людей, которые также не хотят участвовать в этом безумии.

— Великая цель!

— Благодарю. И мне нужна ваша помощь.

— Чем же я смогу тебе помочь?

— Я думаю, что мог бы убедить таких людей идти к вам. Прятаться здесь. Не участвовать в войне, но мирно работать. Не бояться и не голодать. Согласитесь ли вы принимать таких людей?

— Конечно! — Хазрет ответил, не задумываясь. — Приму всех. Всем найдется и место, и работа. Твоя цель ­– благородная, Зелим-бей. Я буду рад тебе помочь!

— Благодарю!

Я встал. Хазрет тоже. Мы обнялись.

— Иди с миром и с Богом! — пожелал мне убеленный сединами старейшина.

Завершив разговор с Хазретом, вышел к коновязи. Стал надевать обратно оружие. Прикидывал, к кому напроситься на ночлег. Старейшина почему-то этот вопрос не затронул. Народная демократия, она такая — крутись сам, как можешь!

— Поговорили? — осведомился у меня Сенька, отвязывая моего коня. Невинно так спросил. Будто не сидел рядом во время моего диалога со стариком.

— Поговорили.

— Вы вот что, Вашбродь…

— Какой я тебе Ваше Благородие?

— А кто ж вы еще? Птицу видно по полету. А я — насмотрелся, пока при службе состоял.

— В любом случае, здесь все равны.

— Я не про то хотел… Поговорить бы надо. Просьбочка у меня есть.

«Просьбочка» оказалась неожиданной. Сенька изложил мне все по пунктам. Хотел он ни много ни мало, как уехать с нами. Предстоящие девять месяцев изоляции его пугали. Причем, настолько, что он готов был рискнуть и отправиться со мной. А с ним еще четверо. Трое русских и один адыг. Из какого племени, так и не понял. Вполне возможно, что из коренных жителей. Из тех, кому пасторальная идиллия набила оскомину, а душа жаждала подвига.

Мы долго обсуждали все условия нашего соглашения. Я обещал заботиться о них, снабжать оружием, лошадьми и питанием. В ответ требовал безусловного подчинения, выполнения всех моих приказов. Не разбойничать и не убивать. Или убивать, если прикажу.

Согласился я на уговоры сразу. Мне свой отряд пригодится. Планов у меня было громадье.

Глава 19

Обманутые надежды Якуб-бея

Взять с собой русских и провезти их через земли черкесов можно было двумя путями. Первый — выдать их за моих рабов. Вполне нормальное местное явление. Со своими «крепостными», как застенчиво именовали кавказских пленников знакомые мне англичане, путешествовали многие знатные адыги. Например, везли их в подарок. Но таких не вооружали[1]. А терять в боевой мощи своего отряда мне не улыбалось.

Второй путь — выдать русских за своих слуг. Черкесы часто нанимали свободных на службу. Турки и армяне вообще без них не могли обойтись. Переводчики, охранники, носильщики и помогаи на все руки… В услужение шли даже уздени, попавшие в сложные жизненные обстоятельства. Слуга на коне и с оружием в руках никого не удивлял.

Ясно дело, я выбрал второй вариант. И ничуть не прогадал. Не успели мы покинуть хакучский рай, нарвались на засаду убыхов. Хорошо хоть на пешую. Или плохо. Потому что мы, не вступая в долгие разговоры, всех перебили. И разжились дополнительным оружием, но не лошадьми. А у новых бойцов моего отряда была одна кобыла на пятерых. У Сеньки.

Его короткий мушкетон с раструбом оказался страшным оружием. Точности никакой, но по площадям бил отменно. Нарубленными кусками свинца. Как только убыхи выскочили из-за кустов рододендрона, Сенька без долгих разговоров — скорее по приобретенной привычке — разрядил мушкетон в толпу. И сразу выпал из боя. Его кобыла — не тренированный на выстрелы «кабардинец». Она сразу понесла, и пришлось Сеньке ее приводить в чувство.

Уцелевшие убыхи попытались дать нам отпор. Наивные. Револьвер в умелых руках — в моих, стало быть — страшная сила. Хватило четырех выстрелов, чтобы покончить со схваткой. «Слуги» бросились собирать хабар, ругаясь по чем свет стоит на Сеньку, лишившему их обновок. Черкески убыхов теперь годились лишь на тряпки полы вытирать.

— Сенька! Мать честная, курица лесная! Тебе что втолковывал полночи? Я тебе приказывал стрелять⁈

Сенька справился со своей кобылой и подъехал с виноватым видом.

— В первый раз што ль? Енти тут не за орехами заявились.

— Ладно! На первый раз прощаю! Будем считать, что проявил разумную инициативу, сообразуясь с обстоятельствами и знанием местных традиций войны.

Сенька удивленно похлопал глазами, но спорить не стал.

— Цекери! Ты чего застыл? — окликнул я впавшего в ступор Пшекуи-ока.

— Как же так? — пацан чуть не плакал.

— Что «как же так»?

— Соседи! А мы их насмерть! За минуту!

— Цекери! Мы тут вообще-то на войне, а не у тещи на блинах… эээ… ну, не на празднике. Так понятнее?

Юному воину понятно не было. Поэтому все дорогу до долины реки Вайа пришлось ему втолковывать новую политику партии. Его потрясение сменилось на отрицание. Потом кое-что стало доходить.

— В общем, так, оруженосец! Или мы с тобой расстаемся в твоем ауле. Или ты принимаешь мои правила игры. И ее цель. Она — в том, чтобы попытаться уменьшить боль и страдания простых людей. Спасти тех, кому не нужна эта война. Вот и выбирай. Но мне нужна твоя помощь!

Цекери загорелся. Я разъяснил ему, как будем действовать. Исподволь станем расспрашивать людей об их настроениях, распределив роли. Один из нас расскажет про потери на войне и усталость от нее. Другой — о возможном решении. Если встретим непонимание, сразу сворачиваем агитацию.

В первом же ауле, где проживали земляки Цекери, нас ждало разочарование. Разговор пошел не так, как я планировал.

Недалеко от берега широкой реки, впадавшей в Черное море, в ложбине между холмами пряталась деревушка из шести домов. Вполне себе зажиточная, а не то нищее захолустье, что мне нарисовал Цекери, повествуя о долине Вайа. Милые беленые коттеджики с газончиком и фруктовыми деревьями. Вокруг поля, взбиравшиеся до вершин возвышенностей, и виноградники, создававшие приятный контраст угрюмой местности на побережье с голыми скалами и малярийными болотами. И вино! Да-да, здесь угощали белым вином. Мои спутники, да и я сам, с удовольствием пропустили по два-три стакана.

— Что будете делать, если русские придут? — спросил я хозяина.

— Что они тут позабыли⁈ — удивился местный житель. — Я один из немногих, кто может похвалиться достатком. Повезло мне с местом. В отличие от большинства!

— Река! — подсказал я. — Турки приплывают. А русские борются с контрабандой. И не хотят, чтобы чуму из Турции завезли.

— Чума — беда! — признался хозяин. — Много недавно натворила. Пол нашего племени от нее вымерло. А с русскими воевать нам тяжело. За лето столько народу погибло! Отправились соседям помочь в долину Пшады. И не вернулись!

— Вот я и говорю: русские придут, нужно или договариваться, или уходить. Например, к хакучам.

— Молодежь любит войну, — рассудительно сказал хозяин. — Ее не остановить. А тем, кому свой дом милее, сейчас трудно. Ездят тут всякие! Требуют присоединиться к клятве. С русскими не торговать. И сражаться с ними. Кто отказывается, могут дом сжечь. А кто нарушает, тех на суд волочат и штрафуют.

— Кто же вас так застращал?

— Был весной у нас англичанин. Якуб-бей. Все упрашивал: объединяйтесь! С кем⁈ У меня кто-то кобылу украл. На черта кому-то кобылы? Разве что, твоему слуге, — усмехнулся шапсуг. — То убыхи баловали, уверен. И как мне с ними объединяться?

— Разве англичанин мог тебе угрожать? — спросил я, а про себя чертыхнулся. Активность Белла меня огорчала.

— Якуб-бей? Нет, он хитрый. С ним народу разного толпа. И угрожают. Если, мол, не подчинишься общему решению, накажем.

— Испугался?

— Испугался! — честно признался хозяин. — Вон, Индир, пшихан Пшады. Он с русскими заигрывал. Так от него половина народу сбежала. А потом пришел «красный генерал» — и всю Пшаду разорил. Нет больше владетеля Индира. Остался голодный и злой волк. Собирает узденей с русскими воевать.