Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

Все стали разворачивать коней. Плетками торопили пленников. Но они и не сопротивлялись. Неслись вприпрыжку вслед за всадниками. За одним валом мог последовать и второй. А за ним и третий. Пшиш в районе аула Хадыжы особенно сильно сужался. Воде некуда было деваться. Ее удар примет на себя каменная ограда на краю села.

Нас подгонял приближающийся сверху рев. Мы пронеслись через аул и спрятались за саклями. Одного взгляда на реку было достаточно, чтобы понять: дело плохо. Еще недавно лениво струящаяся по перекатам неглубокая зелено-голубая река превратилась за минуты в коричневого зверя с белыми проплешинами пены, пляшущей на волнах.

— Белые барсы! Как в сказаниях шапсугов! — указал на реку перепуганный убых.

Раздался сильный удар. Затем треск. Окраина аула приняла таран водного вала. На наших глазах вода стремительно затапливала дворы. Отовсюду раздавались жалобные крики людей и мычание скотины.

Все прекратилось столь же внезапно, как началось. Река успокоилась. Лужи на тракте стремительно мелели. Из облаков издевательски выглянуло солнце. Лишь опрокинутые плетни, сломанные фруктовые деревья и разбросанные по всему аулу чьи-то вещи и инвентарь напоминали о случившейся трагедии. Никто не погиб — уже хорошо!

Убыхи решили задержаться на сутки, опасаясь повторения разгула стихии. Цекери, как местный знаток, был более беспечен.

— Опасности нет! Река сбросила избыток воды. Можно двигаться дальше.

Я решил не ждать непонятно чего и последовать совету юного падавана. Но он оказался плохим пророком. Нет, новых волн мы не встретили. Но два пронёсшихся вала основательно повредили дорогу. Вызвали оползни. Кое-где перегородили путь поваленными или принесенными с верховий деревьями. Нам ничего не оставалось делать, как подняться повыше в горы. Поискать объездной путь. Абадзехи любили устраивать дороги по вершинам горных хребтов. Постепенно мы все больше забирались восточнее.

Выбранное направление меня более чем устраивало. Именно там прятались загадочные хакучи. Я был решительно настроен с ними встретиться. Понять, можно ли мне отыскать свой путь в красном тумане кавказской войны?

Быть может, нас не пропустили бы кордоны убыхов и шапсугов, стерегших границу с хакучами. Помогла непогода, разогнавшая по домам и укрытиям засадные группы. Дорога оказалась открытой. И не только для нас.

— Хакучи! — уверенно указал мне Цекери на небольшую пешую группу, быстрым шагом двигавшуюся к нижней точке горной седловины, через которую на волю вырывалась очередная река. — Псезуапе — пояснил Пшкеуи-ок. — Ее верховья мы зовем Хакуч.

Поспешавшая группа гнала перед собой небольшое стадо баранов. К бабке не ходи, как говаривал батюшка Варфоломей, баранта! Украли у соседей и торопились скрыться в своих чащобах. И на нас оглядывались с опаской, подозревая погоню. Мы не торопились сближаться, но и не отставали.

Неожиданно погонщики исчезли из вида, как сквозь землю провалились. Подняться вверх по течению Псезуапе не представлялось возможным. Мы тыкались в ее берег в надежде найти нужную тропу. Но все было бессмысленно. Хакучи надёжно укрылись в горах.

Внезапно нас окружили. Несколько всадников и пеших воинов, вооруженных чем попало. Но и с древним ружьем можно наделать бед. Выходное отверстие размером с ручную мортиру отбивало охоту спорить или шутить. Цекери что-то быстро стал объяснять на шапсугском, которого я не понимал.

— Серега! Что он там лопочет, не пойму? — сказал по-русски один из верховых.

— Вы русские? — удивился я.

— Ты что за гусь такой, лапчатый⁈ — наехал на меня конем всклоченный боец в рваном бешмете.

Крепкими мозолистыми пальцами он попытался зацепить меня за ворот черкески. Но тут же оставил свои попытки, обнаружив ствол револьвера, упертый в живот.

— Ты лазутчик? — не унимался он, хотя попытки меня сцапать оставил. — Офицер русский? Нужно тебя к тамаде доставить.

— Я тоже этого хочу.

— Тогда гони оружие и напяливай на голову мешок, — бродяга — он выглядел именно как бродяга — попытался сунуть мне в руки грязную тряпку.

— Ага, разбежался. Бегу — папаху на ходу теряю!

Бродяга от меня отъехал. Задумался. Спросил, немного поколебавшись:

— Глаза есть чем завязать?

— Найдется! Да вот стоит мне так поступить, вы меня по головушке приголубите!

— Не боись! Никто не тронет. Лошадь твою под уздцы возьмём и проводим на ту сторону. В котловине снимешь повязку.

— Не обманешь?

— Вот тебе крест! — перекрестился бродяга.

— Зелим-бей! — окликнул меня Цекери. — Все нормально. Они всегда так поступают. С племенем Вайа у них дружба. Не станут гадости делать.

Я демонстративно обвязал лицо концами башлыка. Мир исчез. Конь тронулся.

Вскоре мне разрешили развязать глаза. Огляделся. Я попал в иной мир.

Не в разбойничий вертеп, как можно было подумать, послушав убыха. В рай!

Верхние части бассейна реки Псезуапе были со всех сторон окружены горами. С северо-востока возвышался высоченный скалистый пик с остроконечной верхушкой. Лишь склон, обращенный к реке, был пологим. Остальные имели отвесные стены. От этой горы отходили хребты, словно заботливые руки матери, охватывающие широкую котловину, разрезанную пополам грядой. Обширные леса поверху, ниже — альпийские луга с пасущимися стадами. Еще ниже –множество уже убранных полей и традиционных аулов с турлучными саклями. И, как вишенка на торте, подобие ирригационной системы с каналами, шлюзом и водяной мельницей. Ее массивное колесо вращалось в большом бассейне, выложенным камнем.

Я не переставал крутить головой, рассматривая детали. Фруктовые сады. Каштановые и ореховые деревья с собранными плодами. И явные признаки грамотной организации социальной жизни немалого по числу народа. Не туземная деревушка, затерянная в джунглях, но приличных размеров сообщество, способное решать совместным трудом серьезные задачи. Каналы сами себя не выкопают и камнем не укрепят.

— Куда мы едем? — спросил я русского.

— В урочище Энебепле. Это сердце котловины. Там сидит наш старейшина. Наш вождь. Старый Хазрет или по-адыгски Хьазрэт.

— Просто Хазрет?

— Просто Хазрет. Мы считаем его святым человеком, но он не согласен.

Аулы, которые мы проезжали, были чем-то похожи на селение черкесогаев. Та же мирная жизнь. Никто не ходит по улицам или во двор с пистолетом или ружьем. Главное же отличие было в том, что здесь люди жили своим трудом. Земледелием, а не торговлей.

Какая торговля, если они природой отрезаны от мира? Высокие горы, густо заросшие непроходимым лесом, и глубокие овраги с почти отвесными стенами, внизу которых неслись стремительные потоки — все это надежно защищало хакучей. Их земля превратилась в убежище, живущее своей особой жизнью — суровой, скучноватой, но безопасной.

— Сам-то откуда тут взялся? — спросил я бродягу.

— Сенькой меня кличут, — откликнулся он, обидевшись на «сам-то».

— Арсением или Семеном? — уточнил я.

— Сенькой привычнее… Попал я сюда, как все. Из рабов сбежал. Вот! — ответил он с вызовом.

— Моряк? Военный?

— В солдатах служил, — с достоинством отозвался русский беглец.

— Как же ты, бедолага, в плен угодил?

— Пить надо меньше! — грустно поведал о вечной русской беде Сеня. — Да не мне! Офицер пьяный меня с товарищами в мирный аул погнал за чихирем. Оттуда и скрали нас.

— А дальше?

— Дальше перепродали в горы. Хозяин был не злой. Все предлагал жену мне купить. Чтоб навечно меня к себе привязать.

— А ты, выходит, сбежал?

— Сбег! На аул налетели какие-то джигиты. И давай все жечь. Я мешок с сухарями прихватил — и деру. Ползал по ентим горам, пока к хакучам не вышел. С месяц где-то добирался. Может, меньше.

— И много вас таких, «сбегших»?

— Хватает. А бывает отряды наши караван с рабами разобьют. Тогда народ сам просится. Кому охота в Туретчину плыть?

— И чем тут занимаетесь?

— А кто как… Кому зерно милее, тот за соху берется. Кто сапоги тачать научен, народ обувает. Я вот при ружье, — Сенька показал мне свой мушкетон-трамблон устрашающего вида. — Наших в местной самообороне много. Капитанят. Учат, как засады делать. Как грамотно отступать и бить во фланг. Приучили соседей не баловать. Сами же им крепко задаем.