Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

— Как быстро туда вести дойдут? — коротко уточнил Всеслав.

— Голубя-то нового оттуда вот только недавно прислали, не знаю я ещё повадок его, — начал было Алесь, но тут же охнул, получив под столом по ноге пинка от Рыси. — Пошлю нового и ребяток водой, на лёгких лодочках гребных, вчетвером-то…

Гнат, не дождавшись конкретики, продублировал свою озабоченность очередным пинком связисту в голень.

— Ай! Четыре! Четыре дня, пять от силы! — резюмировал Алесь, морщась и потирая, склонившись, ногу. Гнат обернулся на князя победно.

— Добро. Гостей вежливо просим погостить ещё чуток и нас дождаться. Есть, мол, разговор серьёзный. Особенно Свена касается. Он остальных наверняка и сам никуда не отпустит, — кивнул Чародей, глядя на карту. — Самим выйти не позднее третьего дня. Раньше — можно. Пять лодий. Твоих, Гнат, полтораста на них. Ян, самострелов сколько сейчас готовых?

— Третьего дня будет со-отня, княже. Свен с Силом обещали довести до ума ещё деся-аток, — после небольшой задержки ответил протяжно старшина стрелков.

— Сделают, раз обещали. Приловчиться к ним сколько времени и припаса потребно твоим?

— По паре десятков болтов. Дня три. По пути смо-огут, — заверил Ян.

— Ещё лучше. Всю сотню — с собой. От молчунов гостинцев, Гнат, не позабудь. С запасом бери, да только те, что встряхнуть лишний раз не страшно.

Рысь кивнул молча, давая понять, что заряды с «диким» брать не станет. Те бочонки, где динамит перемежался чистым нитроглицерином, отчего мог сдетонировать от любого неловкого удара, прозвали «диким громовиком», и опасались трогать их лишний раз даже наши подземные химики.

— Для Яновых парней по две дымных и одной огненной наберётся? — продолжал планировать Чародей.

— Дымных хоть по три на нос, а огненных только шесть дюжин полных было вчера, — ответил воевода.

— Мало. Но сколь есть. Мастеров не торопи только, а то знаю я тебя, — предупредил друга князь. Рысь тут же сделал оскорблённое в лучших чувствах лицо человека, который никогда в жизни ни единой живой души не торопил и ни к чему не принуждал. Артист.

— Полсотни берём. Остальное здесь пусть остаётся. В этом городе, Гнат, я оставляю то, что должно меня дождаться живым и здоровым. Каким я сам вернусь и вернусь ли — плевать, но вот встретить меня должны живые и здоровые, понял ли? — голос Всеслава к шуткам не располагал. И старый друг ответил серьёзно:

— Лютовы и Ставровы сработались, город держим крепко, на подворье чужих нет и не будет. Понял, сделаю.

— Ладно. Лешко нужен и ребятки его новые. И птички все.

— Прям все? — не удержались оба, и Рысь, и Ставр.

— Прям все. Не шутить идём и не к тёще на блины. Битвы злые будут, обе, — хмуро ответил Чародей.

Про то, каким образом планируемый налёт-визит в Кентербери превратился в две драки, никто уточнять не стал. Две — значит две.

— Глеб, за старшего остаёшься. Отцы помогут, — патриарх, волхв и старый нетопырь кивнули синхронно, строго, по–воински. Абрам смотрел на них с непониманием. Глеб — без радости.

— Служба ратная, княжич, дело такое. Я знаю, как убрать на год-другой угрозу нашим зе́млям и нашим людям. И могу это сделать. И даже думать не стану о том, чтоб отказаться или отложить на потом. Там, за морем, тоже думать умеют. Не ударю я — ударят меня. По вам. Не хочу и не стану больше за спиной змеиные глаза выискивать в тревоге. Сожгу дотла всё их кубло чёртово. Глядишь, и полегче станет.

Голос Чародея сомнений не оставлял. Сожжёт, и непременно — дотла.

— Ты, батюшка-князь, коли получится, лютуй там не шибко, — Глеб смотрел на нас со Всеславом твёрдо, чуть прищурив такие знакомые и родные фамильные серо-зелёные глаза. — И лучше бы оно, конечно, живым тебе вернуться.

Всеслав чуть двинул левой бровью, намекая на пояснения. И поднял уголок рта в ухмылке, скрытой пока в бороде, чувствуя, что средний сын и сейчас не подведёт. И снова не ошибся.

— Потому как если там, за морем, что худое с тобой случится, я тот островок, и всё вокруг, что ни найду, сперва спалю, а после утоплю к хрена́м, Деду Морскому подарю. А ты, помню, говорил, что у них там добра много особо ценного: овцы тонкорунные, уголь какой-то диковинный, каменный аж. Жалко будет, если придётся добро топить. Не люблю я так.

Хитрую полуулыбку на лице сына сопроводили одобрительные возгласы от Ставки. Даже Абрам не удержался, проговорив что-то, вроде: «И они ещё будут мине рассказывать за то, шо не из наших!».

— Постараюсь, Глеб, — с уже заметной, явной улыбкой пообещал сыну Чародей. — Если худо будет — Ромке-брату слово пошли. Уговор наш помнишь, придёт, поможет. Хоть и не́ с чего, вроде бы, но готовому всегда быть надо. Сам уж знаешь, как бывает: лучше переготовиться, чем недоготовиться, запас погреба́м не помеха.

— Знаю, бать. Мы с деда́ми справимся, за нас не переживай там. Но и не задерживайся сильно. Дел — непочатый край, а с твоим колдовством они как-то уж больно ладно складываются, — ответил на отцову улыбку Глеб своей, искренней, честной. А я приметил морщинки у глаз и на лбу. У моих детей таких не было в его годы. А вот у мальчишек-друзей в послевоенные голодные и тяжкие годы — были.

— Добро, сынок. В надёжных руках и с мудрыми помощниками город оставляю, не станет в походе голова болеть лишний раз. И ты не робей. Бог не выдаст. Ни один из них. Много их, но все — за нас, верно тебе говорю. Ну, кому что неясно? Тогда за дело!

Вот так. Только что, считай, новорожденного сына на руках качал, а теперь уже скомандовал готовиться к походу. Во времена, когда даже к соседям в вооружённые гости собирались за полгода. Через реку, лес и два плетня буквально. А тут — через половину карты, на другой край мира, и выход не позже третьего дня. Но в этом и был весь Всеслав Брячиславич, прозванный оборотнем. Талант ли полководца, чуйка ли небывалая, везение несказанное, но что-то помогало ему. Потому и звали его Чародеем. И поэтому же был он Великим князем.

Глава 22

Про́воды и встречи

Сборы заняли ровно на сутки меньше времени, чем закладывал на первом совещании Всеслав. Но управились в срок все: и воевода, и сотники, и кузнецы. Лодейщики во главе с тем же старым кормчим Прави́лой, что так выручил при проработке манёвра «свадебного кортежа» на Днепре, закончили осматривать и подновлять по мере надобности транспорт ещё позавчера, о чём доложили Рыси тут же, ни минуты не теряя. Хоть и не имели представления о том, сколько это — минута. Зато в полной мере оценив та́ли и блочные козловые краны, что могли поднять бережно здоровенную лодью над водой и перенести на берег, не опуская, остановив между подвижными фермами лесо́в. Конопатить-смолить борта́ при такой технике с механикой выходило не просто быстро, а мгновенно, в сравнении с обычными сроками. Торговцы из других городов и стран посетовали было, что их очередь на стапеля́ отодвинулась, но исключительно промеж собой и негромко. Во-первых, потому что весь Полоцк знал: князю для себя или просто так не нужно ровным счётом ничего, а всё, что он делает, идёт на благо города и его жителей. А во-вторых, каждого предупреждали при встрече: воля великого князя и дружины — в первую очередь. И у любого, кто хоть мельком видал Ждановых или, оборони Боги, Гнатовых в потешных схватках-тренировках, враз пропадало всё желание сомневаться или спорить.

В отведённый день провожать войско вышел на берег Двины, кажется, весь город до единого человека. Великий волхв и отец Иван возвышались на свежесколоченном помосте и говорили напутственные слова. По очереди, один за другим. Подхватывая фразы друг друга, повторяя напевно-молитвенно-медитативными рефренами особо значимые участки. Это было немыслимо, невероятно ещё совсем недавно, при Злобном Хромце Ярославе или Владимире. Но было именно так. И горящие глаза в толпе, вне зависимости от того, кому они принадлежали — христианину, язычнику, половцу или иудею — буквально кричали нам с Чародеем: и это небывалое чудо тоже было сделано так, как надо, и работало верно. Во благо.