Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег
— Своим словом и Божьей волей говорю вам: сказанному волхвом и патриархом — верить! Все слова, здесь слышанные, уже завтрева на той картине, что напротив Софии висит, появятся. А вам, други, каждому из вас — поклон мой земной!
И великий князь, как сотни раз бывало до этого, и до него, поклонился городу, что первым отошёл под его руку и принял его власть. И весь Полоцк до единого склонился в ответ, тронув в древней как мир клятве мать-землю.
Лодьи отходили плавно, величаво, все разом. Первые три, Крутовы, шли в головах, вроде как путь указывая, и так прекрасно известный ловким да умелым кормчим. Всеслав, стоя рядом с Прави́лой и верным Гнатом, смотрел на помост на берегу. Где на глазах становились меньше, но невозможно дороже и любимее жена и дети.
Первым в тишине, нарушаемой лишь плеском вёсел, запищал маленький Юрка-Егорка. Мать не стала трясти-укачивать да нашёптывать ему, чтоб затих. По лицу её, белому и спокойному, бежали слёзы. Которых она не стыдилась и не утирала.
Следом за меньшим братиком заскулил и Рогволд, задирая голову на мать и на брата старшего. А уж за ним, будто не в силах терпеть больше, завыли хором и сами Глеб с Дарёной, разом. По-волчьи, но не тоскливо-заунывно. Чуялись в вое их и сила, и любовь, и пожелание доброго пути. К которому, задрав к голубому небу седые бороды, присоединились и великий волхв, и, вовсе уж нежданно, отец Иван. А следом за ними — и весь город, кто как умел.
Подняв лицо к тому же самому вечному, чистому, без единого облачка, летнему небу, взвыл в ответ и Чародей-оборотень, низким раскатистым гулом, перекрывшим, кажется, вой всего берега, остававшегося позади. И почти сразу подхватили прощальную волчью песенку все пять княжьих лодий единым духом. И это было как-то удивительно и невероятно к месту, правильно и верно. Как зелёные берега Двины вокруг. Как синее небо над нами. Как слёзы из-под крепко сжатых век воеводы Гната Рыси, что выл так же гулко и протяжно рядом.
Шли ходко, меняясь на вёслах, не приставая к берегам на ночёвки. Махали жителям, что встречали и провожали нас у каждого городка или вески вдоль Двины, которая здесь уже звалась Даугавой. Единственный привал устроили на островке возле поселения Куконос, где впадала Кокна-река. По ней, как предупреждал Прави́ла, часто сплавляли лес, а в жаркие года в этих местах по низкой воде вылезали ме́ли и перекаты, на которых легко можно было попортить лодьи. Жары не было, и Двина, судя по прибрежным деревьям, текла вполне по́лно, но вот затор из брёвен возле Кокны обнаружился. Светловолосые голубоглазые сплавщики-плотогоны старались изо всех сил, поняв правильно убедительную ругань воеводы, но стройматериала на открытую воду было выпущено столько, что быстро ни убрать, ни хотя бы притянуть к берегам не выходило. Отрядив в подмогу им сотню наших и руян, пристали к удобному зелёному островку по правую руку и разбили лагерь. Потянулся над спокойной Двиной дым костров, запахло съестным.
— Вот черти косопузые! — Рысь булькал так же, как густая похлёбка в котлах. — Было же сказано: сплавлять после того, как мы пройдём! «Ду-у-мммали, успе-е-ем!», тьфу!
Здешний протяжный акцент вышел у него на загляденье, даже Ян Стрелок, стоявший рядом, хмыкнул одобрительно. Хотя сам только недавно ругался со сплавщиками точно с таким же.
— Да ладно тебе. И так летим, как молния, салом смазанная, — отозвался Всеслав. — Заночуем, да по свету дальше пойдём. Сколь осталось-то ещё?
— Вёрст сто, да ещё десяток сверх, княже, — ответил Прави́ла, которому и был адресован вопрос.
— Вот, успеем ещё и руки, и задницы намозолить. Таким ходом, как мыслишь, дотемна будем ли на месте?
— Вряд ли. Да там вдруг ещё ветер с залива будет встречный… Но к утру будем точно.
— Ну и ладно. Отдыхаем, пока можно, братцы! — скомандовал Чародей и уселся на брёвнышко.
Солнце стояло высоко и светило ярко. Полуголые мужики с шутками и беззлобной руганью цепляли баграми и крюками-кошками стволы дубов, подтягивая ближе к берегу. С появлением в «бригаде» нетопырей дело пошло́ значительно быстрее, вгоняя местных в ступор. Они, наверное, и сами умели при необходимости прыгать с бревна на бревно, но до той лёгкости, с какой танцевали по мокрому кругляку Гнатовы, им было очень далеко.
«Верно говорят: вечно можно глядеть на бегущую воду и горящий огонь», — задумчиво проговорил Всеслав.
«У нас говорили — и на то, как другие работают. Полный набор у нас, выходит» — отозвался я.
И улыбнулись мы оба, и ду́шами, и телом. Искренне радуясь редким минутам отдыха, когда не нужно было ничего делать, решать, бежать, рубить или спасать. Кто бы что ни говорил, но умение находить счастье в мелочах и радоваться самым простым вещам — великое и полезное качество, не всякому доступное.
В большом зале постоялого двора дым стоял коромыслом. Рёв, крики, хохот, музыка, мужские и женские голоса, и всё сразу. Северяне будто в отпуск выехали по системе «всё включено», и им впервые в жизни не требовалось не только ни за что платить, но и не надо было никого убивать для этого. И они наслаждались каждой минутой, чаркой и девкой, будто не из гостей великого князя домой возвращались, а дорвались до богатого города после долгого и трудного морского перехода.
— Бог в помощь! — раскатился над залом чей-то смутно знакомый голос.
Он будто секирой обрубил все разговоры разом, только дудка скоморошья в углу пискнула напоследок жалобно и тревожно. На вошедшего внимательно уставились три северных короля, хоть двоим из них это удалось и не сразу. Одному мешали две девки, сидевшие на коленях, а второму — пара жбанов здешнего вымороженного пива, почти уж было уложившие спать рыжебородого шведа. Но Хаген Тысяча Черепов был не из слабаков.
— Рысь, дружище! — заревел он, порываясь встать, но сразу понял, что не стоило. — Иди к нам! Тут варят такое пиво, что и косатку с ног свалит!
— У косаток нету ног, Хаген. Как и у тебя, я гляжу, — ответил Гнат, подходя и обнимаясь с боевым товарищем.
— А где же твой князь, воевода? — Свен Эстридсон на напитки так не налегал, поэтому и говорил разборчивее, и вопросы задавал серьёзнее. — И живы ли те наши воины, что клялись не пропустить сюда ни единой живой души, чтоб не мешать нам праздновать?
— Чего им сделается-то? Как стояли, так и стоя́т. А князь-батюшка должен уж был появиться, — развёл руками Гнат. — А-а-а, да вот же он!
С этим криком он ткнул пальцем в очаг, где, как все повернувшиеся заметили, никого, кроме основательно траченного кабана на вертеле, не было.
— На себя посмотри, тоже мне! — раздалось недовольно из-за спин королей.
Обернувшись одинаковыми рывками, от которого едва не свалился с лавки рыжебородый, северные вожди уставились на Всеслава. С двумя его ручными волка́ми-людоедами по обе стороны, русоволосым и светло-седым, с мордой, будто из лоскутов сшитой. Которых ещё мгновение назад здесь не стояло.
Половина викингов похваталась за ножи, вторая — за обереги на груди.
— Ловко! — похвалил Чародея Олаф, согнав-таки растрёпанных девок с колен. — И ты эдак в любой дом попасть можешь?
— Ну, почти, — уклончиво ответил великий князь русов, пожимая протянутые руки и обнимаясь с союзниками. — Рад, что застал вас здесь живыми и почти здоровыми.
Последняя ремарка относилась к Хагену, что безуспешно пытался вербализировать какую-то мысль, но та, негодяйка, явно была слишком сложной.
— А были опасения? — насторожился Свен. — Тут, на твоей земле?
— После той падлы, что так ловко располовинил друг Хаген Тысяча Черепов, поймал я ещё одну гадину. Прямо на дворе своём. Теперь вот решил к ним в гости заявиться да попросить, чтоб больше не делали так никогда. Или сделать так, чтоб не́кому там стало, — серьёзно ответил Всеслав. И к концу фразы тон его снова стал неживым.
