Чемпионы Черноморского флота (СИ) - "Greko"

— Что с девушкой?

— С Тамарой? Она, как я тебе и говорил, стала моей женой. Брат не выжил?

— Нет! Я, получается, тебе как бы должен. Мне-то вы жизнь спасли.

— Нет между нами счетов!

— Есть! — упрямец из рода Фабиа был верен себе. — Перед вами едет отряд шапсуга Шамуза. С ним англичанин, Якуб-бей. Они кричат, что ты русский шпион и что каждый должен накормить тебя свинцом. Остерегайся!

— Спасибо за предупреждение!

— Вот теперь мы в расчете, — буркнул Эдик-бей и отъехал в сторону.

Подождал, пока мы все переправимся на другой берег и поехал в свой родовой аул. Видимо, тот, в котором он прежде жил на границе с Абхазией, приказал долго жить.

— Цекери! — окликнул я своего юного падавана. — Какой прием нас ожидает в твоей долине?

— Смотря с кем столкнемся.

— Думаешь, твои враги нас поджидают?

— Не знаю, — растерялся парень. — Род Пшикуи тебя ждет с распростертыми объятиями.

— Можем как-то незаметно проскочить до Аше?

— Зачем? — удивился Цекери.

— Плохое предчувствие!

Предчувствие — правильнее сказать, предупреждение Эдик-бея о мистере Белле — меня не подвело. У отряда начались новые неприятности, как только мы переправились через реку Шахе и были вынуждены убраться с побережья. На ближних подступах к долине Вайа мы столкнулись с организованными засадами. Не убыхов. Шапсугов. Вернее, людей одного с Цекери племени гоайе. Они открыли по нам огонь из-за деревьев.

— Это люди из рода Косебич! — Цекери чуть не плакал, не решаясь направить ружье в сторону соплеменников. Он и Курчок-Али отчаянно прикрывали своими телами Кочениссу.

Трещали выстрелы. Крики и стоны наполнили ущелье. Нам не хватало пространства, чтобы развернуть кавалерию. Из-за сложного рельефа все наше преимущество в дальнобойности штуцеров оказалось утеряно. Мы ввязались в тягомотную перестрелку, в вязкую стычку, грозившую потерей темпа и ударом в спину разозленных убыхов.

— Нужно обойти засаду по верху ущелья и зажать ее на склоне, — подсказал решение Башибузук.

— Действуй! — дал я добро, хорошо осознавая, что крови пролилось уже столько, что миром дело не закончится.

Маневр Башибузука принес нам победу. Мы даже захватили пленных, включая их вождя. Их притащили связанными и изрядно помятыми. Оружие у них отобрали и особо не церемонились. Гнали пинками. Больше двух десятков наших людей сложили головы в этом мрачном ущелье.

— Зачем вы напали на нас? — спросил я Косебича, с интересом его разглядывая.

Как-то он не тянул на знаменитого льва Черкесии[3]. Того, о котором при жизни слагали легенды.

— Четыре рода племени гоайе решили, что Пшекуи ведут нас к погибели! Нельзя бросать вызов всей Убыхии и Шапсугии, сотрудничая с хакучами. Твоего аула, Цекери, больше нет. Мы сожгли его, а людей прогнали. А ты, Зелим-бей, не настоящий черкес. Грек из Константинополя и русский шпион! Нам все про тебя рассказал Якуб-бей!

Пшекуи-ок страшно закричал и бросился с кулаками на пленника. Еле его оттащили. Коченисса что-то зашептала ему на ухо, пытаясь успокоить. Курчок-Али поддакивал. Они как-то все сдружились, пока соперничали за сердце девушки.

— Поехали на пепелище. Посмотрим, что уцелело, — предложил Башибузук.

Цекери печально кивнул и стиснул рукоять кинжала, с ненавистью глядя на Косебича.

— Где англичанин? Это он вас надоумил?

— Он уже уехал на север. Тебе его не догнать. Поговорим о выкупе?

— О выкупе⁈ Ты что себе вообразил? Что можно вот так, запросто, стрелять в моих людей, а потом предлагать быков или серебро? Башибузук! Всех перебить!

— Повесим? — осклабился мой кровожадный заместитель.

— Времени нет. Перережьте им глотки!

— Эй, эй, так нельзя! — заволновались люди из рода Косебич.

— Еще как можно! — возразил я и подал пример.

Стряхнув капли крови с кинжала, я успокоил Цекери:

— Ни к чему тебе руки марать. Кто знает, как все сложится. Тебе еще жить в одной долине с родней этих уродов. Еще затеют канлу по своему обыкновению.

Я чувствовал, как медленно, но верно наливаюсь ненавистью. Ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось все больше крови. Я мечтал добраться до глотки Белла. Даже хладнокровная казнь напавших на нас шапсугов меня не утолила.

А что еще могло прийти мне в голову при виде сожженного дома Цекери⁈ Что с этими людьми не так⁈ Откуда столько ненависти и жажды насилия⁈ Ведь долина прекрасна. Да, многовато болот, но и вино у местных получается отличное. Кровь и вино — это как-то не соотносилось в моей голове. Вино — это застолье и песни, а не пожарища и слезы сестер и матери Пшекуи-ока.

Они уцелели. Как только мы появились в ауле, который невозможно было узнать, попрятавшиеся люди стали собираться. Сколько таких аулов уже погибло по всей Черкесии⁈ От рук русских солдат и от своих же сородичей. Ужасно! Непереносимо!

Мы хотели устроить здесь перевалочный пункт для людей, чтобы они могли спастись в горной котловине хакучей. Но кто-то решил, что так не пойдет. Страдать — так всем вместе. И нанес нам удар в спину, послушав советов беспринципного англичанина. Как теперь мне создать свой список Шиндлера?

У меня была еще одна печальная новость для Цекери. В крепости Александрия генерал Симборский мне на прощание рассказал в двух словах о планах командования на следующий год. Зачем-то решили устроить в местных болотах новое укрепление. Это означало, что для племени Вайа грядут тяжелые времена.

Потерянный бледный Цекери стоял посреди разгромленного родного двора и не знал, что ему делать. Дым от пожарища разъедал глаза и маскировал слезы отчаяния. Он словно завис над землей в августовском зное, лишенном и подобия ветерка. Сгоревшее ореховое дерево, которое, быть может, посадил прапрадед Пшекуи-ока, с немым укором роняло черные скрученные листья и недозревшие плоды в зеленой кожуре, полопавшейся от жара. Трупы домашней птицы, разбитые кувшины и прочая утварь, сломанная надочажная цепь — все пропало, включая урожай на истоптанных огородах! Роду Пшекуи предстояло все начинать с нуля. Или бежать. Спасаться у хакучей.

А еще Коченисса! За ней ухаживал молодой и гордый глава рода, в мгновение ока превратившийся в изгоя в родной долине. Неожиданный зигзаг выписала его судьба. Как бы он не сломался. Сдюжит ли он такой удар?

Мы стояли рядом с Цекери, не решаясь что-либо сказать. И так было понятно, как мы ему сочувствуем. Ждали, пока он чуть придет в себя, когда в его пустых глазах появится первый отблеск возвращения в ужасающую действительность. Он появился. Цекери вздрогнул. Начал оглядываться. Часто задышал.

— Цекери! Цекери! — я поднял руку, призывая его обратить на меня внимание и успокоиться.

Цекери не нужно было ни то, ни другое. Полностью опустошенный, он за долю секунды наполнился гневом и ненавистью, призывавшими его к немедленным действиям, к мести. Цекери зарычал, бросился к коню. Взлетел на него. Мы с Курчок-Али успели побежать наперерез, успели схватить коня за уздцы. Еле-еле удавалось сдерживать порывы сильного животного. Уже ноги начали скользить по земле.

— Прошу тебя, брат, — заговорил первым Курчок-Али.

— Отпусти! — Цекери не хотел слушать. — О чем меня можно просить? Остановиться?

— Цекери! Цекери! — я понимал, что еще немного и наших с Курчок-Али сил не хватит. — Ты знаешь, я никогда тебя ни о чем не умолял. А теперь умоляю. Просто выслушай меня. Просто выслушай. Даю слово, что потом сделаешь то, что посчитаешь нужным. Ни я, ни Курчок-Али тебе препятствовать не будем. Но сначала выслушай!

Мои крики на Цекери подействовали. Он перестал дергать уздечку. «Кабардинец» успокоился. Грозно на нас фыркал, мотая головой. Мы с Курчок-Али бросили поводья.

— Хорошо! — согласился Цекери, спрыгивая с коня. — Я слушаю.

— Давай, присядем, — предложил я.

Присели. Я чуть подождал, пока выровняется дыхание у парня. Бросил короткий взгляд на Кочениссу. Она все поняла, отошла в сторону, чтобы не слышать мужских разговоров.