Смутные дни (СИ) - Волков Тим

Иван Павлович не знал, кто послал их — да и послал ли вообще кто-то, может простые бандиты с большой дороги, — но почему-то первой мыслью был Сильвестр. Он ведь прекрасно знает где искать доктора, который порядком ему уже надоел и много крови попил.

Иван Павлович, не тратя ни секунды, снова вскочил на «Дукс» и, цепляясь ногами за педали, рванул вверх по склону. До Зарного оставалось всего несколько вёрст, но сердце всё ещё билось, как колокол на пожаре.

После подъёма дорога пошла легче, и Иван Павлович вскоре увидел первые крыши Зарного. Над хатами стелился дым, а у колодца толпились бабы с вёдрами, оживлённо о чем-то переговариваясь. Доктор въехал в село и сразу же понял — здесь творится что-то необычное.

На центральной улице стояла такая толчея, что пришлось спешиться. Мужики в армейских шинелях, мальчишки в рубахах навыпуск, женщины в ярких платках, какие-то гимназистки с лентами через плечо — все тянулись в одну сторону. Лошади, привязанные к изгородям, нетерпеливо перебирали копытами.

Цирк что ли приехал? — невольно подумал доктор.

Кто-то крикнул:

— Гляди, гляди, сама Холодная!

— А вон он, Северянин, с цветком в петлице!

«Какая Холодна? Какой Северянин?» — сам себя спросил доктор. И вдруг вспомнил — ведь должен был приехать настоящий «Заем Свободы». Позабыл! Только постой, разве он в село собирался? Вроде же в Зареченск, а не сюда? Поменяли?

Доктор попытался протиснуться через толпу, да куда там! Посмотреть на звезд хотелось всем. Стянулись, кажется со всех соседских деревень.

Бабы, размахивая руками, обсуждали Холодную. Дети, галдя, бегали под ногами, один чуть не опрокинул корзину с пирогами, которую старуха несла на продажу. У крыльца дома культуры стоял фаэтон, запряжённый парой гнедых, а рядом — возница в кепке, отгоняющий любопытных. Над входом висел плакат:

«Собрание Комитета! Государственный заём — для победы!»

Слева раздался писк гармони, справа — гулкий смех. У крыльца сельского дома культуры стоял экипаж с облупленными дверцами, вокруг него плотным кольцом толпились зеваки. Увидев, как из него выходит женщина в широкополой шляпе, кто-то воскликнул:

— Верочка! Ах, Верочка!

Кто-то отчетливо с укором шепнул:

— В платье шёлковом, как барыня!

Вера Холодная, в лёгком весеннем пальто, шла сквозь толпу, едва успевая кивать и улыбаться. Рядом — высокий, тонкий мужчина в длинном пальто, с непокрытой головой и узкой бородкой, держащий под мышкой папку. Это был Игорь Северянин, поэт, любимец публики. Он величественно кивал, будто принимал овации в оперном театре.

Толпа бурлила, как ярмарочный котёл. Еще бы! Когда такое было в Зарном?

Однако же доктору было сейчас не до этого. Иван Павлович огляделся — где же Гробовский? Нужно найти его. Наверняка где-то здесь же.

Но вместо него из боковой улочки, цепко пробираясь сквозь народ, вышел Чарушин.

— О! Вот ты где! — увидев доктора, воскликнул Виктор Иванович и не церемонясь, схватил того за локоть. — Пошли, пошли, некогда тут зевать! Видал каких звезд привезли?

— Но почему сюда? — спросил доктор.

— Фёдор Александрович Мстиславский так решил. Сказал, что прокатится по крупным селам. Вроде бы как он Вере Холодной рассказал о том, что жулики еще тут промышляют, тоже на заем собирают, а она предложила по селам проехаться. Кто-то сказал, дескать у нее тут старая неразделенная любовь живет — какой-то поручик, вот и хочет его повидать. Да я думаю вранье это.

— Мне Гробовский нужен. Вы его не видели?

— Нет. А что случилось?

Доктор ответить не успел — раздались аплодисменты. К людям вышел Фёдор Александрович Мстиславский, начал говорить и говорил долго и красноречиво:

— … И каждый, кто сегодня подпишется на заём, внесёт свой вклад в защиту Родины и революции!

Вновь раздались аплодисменты.

Иван Павлович наклонился к Чарушину, повысив голос, чтобы перекричать шум:

— Скажи, Виктор Иванович, Рябинина случаем не видел?

Чарушин, не меняя выражения лица, кивнул:

— Видел.

— И что? — насторожился доктор.

— Отдал ему чек. С деньгами. Тот, который с десятью тысячами. Оказывает он доверенное лицо по этому госпиталю. Вот какой человек И учить успевает, и с детьми театр ставит, и еще госпиталю помогает!

Иван Павлович невольно выругался.

— Ты чего? Пошли внутрь! Сейчас самый концерт начнется!

— Некогда, Виктор Иванович! — ответил доктор.

Иван Павлович попытался протиснуться между плечами, локтями, широкими спинами мужиков в полушубках и баб в пёстрых платках, но это оказалось не так-то легко.

— Пропустите… — буркнул он, но его тут же вдавило вперёд новой волной зевак:

— Верочка! Верочка! — закричали откуда-то из центра. — Северянин, улыбнитесь!

Люди тянули шеи, вставали на цыпочки, смеялись, кто-то случайно врезался плечом, кто-то наступил на ногу. В этой давке все были прижаты друг к другу, как сельди в бочке.

Вдруг, среди этого гомона и суматохи, он ощутил резкий толчок в бок — будто кто-то сильно ткнул кулаком. Но вместе с толчком пришла странная, ледяная, колющая боль, такая, что он непроизвольно втянул воздух сквозь зубы.

— Эй… — начал он оборачиваться.

И в ту же секунду, сквозь разом расступившуюся на миг толпу, увидел знакомое лицо. Сильвестр. Бандит улыбался. Не дружески, не приветливо — улыбка была леденящей, зверской. Сильвестр скользнул между двумя мужиками и ушёл прочь, не оборачиваясь. Растворился в толпе.

Иван Павлович хотел окликнуть его, но слова застряли в горле. Ощутил неприятную боль в боку. И во рту почувствовал медный привкус. Посмотрел вниз — на тужурку. На тёмной ткани расплывалось темное пятно. Что это? Сильвестр облил его? Не похоже.

Иван Павлович дотронулся рукой до пятна. Теплая влага. Липкая. Поднял пальцы к свету и увидел… кровь. Свою кровь. И только теперь понял, что Сильвестр в толпе выследил его, незаметно подошел, а потом так же незаметно пырнул ножичком, совершая свою обещанную месть.

Глава 20

Доктора разместили в пустой палате, благо больных в больничке пока что практически не было — май, скоро лето — страда. Промыв рану, оказавшуюся не такой уж глубокой, Аглая наложила повязку и ободряюще улыбнулась:

— Ну, Иван Палыч, повезло вам! Могло и хуже все быть.

— Могло, — кивнул Иван Павлович, осматривая собственную рану. На пару сантиметров выше — и все. Тогда точно бы не дотянул до больницы. Угодил бы бандит в артерию не спасти.

— Видать, дрогнула рука у супостата.

— Просто в толпе орудовал, вот и дрогнула, — хмыкнул доктор.

— Так не знаете кто?

— Не рассмотрел. Может, случайно толкнул кто…

А второй удар уже и никак было — кругом люди! Ах, Сильвестр, Сильвестр… Да еще Гвоздиков, черт… Мало нам проблем!

Гвоздиков…

Почувствовав себя лучше, Яким сбежал, воспользовавшись суматохой «Займа Свободы». Сбежал не с пустыми руками — раскурочил в смотровой шкаф, прихватив с собой жестяную коробку морфина и пару шприцов, чему Иван Палыч, честно сказать, был несколько удивлен. Гвоздиков — марафетчик? Ну, нет… Скорее, от страха! От страха он и сбежал… может быть, заметил в толпе Сильвестра?

Дурак. Самый настоящий дурак этот Гвоздиков. С такими ранами ему не то что бегать, ходить нельзя! В любой миг может кровотечение открыться. Чем он спасаться будет? Морфием?

Да-а… ситуация…

Еще и сам-то!

В лесу не убили, так достали здесь! Хорошо еще, так все обошлось. Однако, выбит из колеи минимум на неделю!

По крыльцу застучали чьи-то каблучки… Хм… Чьи-то?

— Иван! — в палату ворвалась Аннушка. — Аглая, как он?

— Да все в порядке, Анна Львовна. Жить будет! Но, немножко полежит… Правда, Иван Палыч? Ну, скажите, вы же сами доктор!

— Да, покой нужен, — улыбнулся Иван.

— Я… я в Совете солдат попрошу! — погладив доктора по руке, Аннушка тревожно покусала губу. — Выставим пост! И не спорь… Еще скажу Алексею Николаевичу…