Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
Квинт оказался одним из немногих, кто спал не на палубе, как все матросы, а в каюте. Умом он понимал, что в случае крушения судна, шансы спастись из тесного подпалубного помещения гораздо меньше, чем, если бы он оставался наверху, но привычка спать на твердой голой земле, под звездами, не соглашалась с доводами разума в случае, если эта "земля", хоть и достаточно твердая, ходила под ногами ходуном. Ему все время казалось, что на следующем гребне, каждый из которых мерещился сухопутному Северу просто огромным, волна непременно смоет его за борт.
Гаул-зерновоз курсировал между Александрией Египетской и ионическими городами. Сейчас, выгрузив зерно в Митилене, зайдя в Питану, Фокею и на Хиос, он возвращался на юг, приняв пассажиров и забив трюм малоазиатскими товарами: шерстяными тканями, хиосским вином. Судно довольно крупное, двухмачтовое, ходящее исключительно под парусами. Команда разноплеменная, но преобладали в ней финикийцы. Хотя с падением Карфагена они утратили право называться властителями морей, навыки мореходства, оттачиваемые веками, никуда не делись. Обширные знания, огромный опыт позволяли финикийцам прекрасно ориентироваться в Средиземном море вдали от берегов еще тысячу лет назад — достижение, к которому прочие морские народы приблизились лишь ко времени Пунический войн. Они первыми стали ходить по морю ночью, тогда как, даже сейчас большинство купеческих судов не были рассчитаны на длительные многодневные переходы и на ночь приставали к берегу. Судно, нанятое Севером, могло около месяца находиться в море.
Квинт поднялся на палубу и приблизился к борту, крепко вцепившись в него. Он так делал всегда, несмотря на то, что все дни плаванья стояла ровная погода, вызывая усмешки моряков и некоторых своих подчиненных.
Префект прищурился, прикрыл глаза ладонью, защищаясь от лучей восходящего солнца. По левому борту в утренней дымке медленно проплывал поросший лесом берег Азии. Здесь было не очень глубоко и даже видно дно, благодаря чистоте и прозрачности воды. Север заинтересованно всматривался в глубину, не обращая внимания на крикливых чаек, носившихся над низкими волнами.
— Все дерутся за лучший кусок, за место под солнцем. И звери и птицы.
Чья-то ладонь бесшумно легла на борт рядом с руками Квинта. Префект скосил глаза, с неудовольствием отметив, что не слышал скрипа палубы под ногами подошедшего человека. Бурос смотрел куда-то в сторону. Север проследил его взгляд и стал свидетелем финала драки группы чаек, оспаривавших рыбину, зажатую в клюве удачливой охотницы. Добыча несколько раз сменила хозяйку, прежде чем победительница смогла оторваться от преследования конкуренток.
— Люди всегда лишь подражали зверям, — закончил мысль фракиец.
— Люди — такие же звери.
— Нет, — возразил Бурос, — люди умнее, хитрее зверей. Хуже зверей. Волк жертву просто убьет. Человек заклеймит каленым железом, вырвет ноздри, отрежет уши, выколет глаза. Отрубит руки, ноги. А после всего не убьет. Оставит так. Человек хуже.
— Кошке тоже свойственно играть с мышкой, — не сдавался префект.
Фракиец не ответил, лишь покачал головой. Заметив на палубе префекта, подошел навклер, загорелый дочерна финикиец по имени Бод'аштарт. Греки звали его Бостаром.
— Показался Кос, — навклер вытянул руку вперед по курсу судна. По-гречески он говорил без акцента.
— Где? — напряг зрение префект, — не вижу.
— Дымка, — сказал Бурос, — скоро станет лучше видно.
Судно это в Фокее сторговал разведчик. Север быстро понял, что без пронырливого фракийца ему не удалось бы нанять и дырявого корыта. Фокея, входившая ранее в состав Римской Азии, как и Пергам с Питаной, досталась Митридату. В нынешней ситуации, оставшись без царской защиты, фокейцы не осмелились помешать горстке легионеров свободно заниматься своими делами в городе, однако смотрели исподлобья, не зная, чего теперь стоит ожидать.
Купцы же торговых судов, откровенно не желали связываться с римлянами. О появлении у Лукулла флота слышали уже многие, но тот себя пока никак не проявил, и небезосновательно считалось, что на море владычествует понтийский царь. Никто не желал угодить на кол, будучи уличенным в помощи царским врагам.
Стараниями фракийца выяснилось, что глубоко наплевать на греков и римлян, вместе взятых, купцу-финикийцу из Сидона, владетелю гаула под названием "Гани Аштарт", что означало — "Любимец Астарты". Бод'аштарта интересовали лишь деньги, только деньги и ничего, кроме денег. Такими ханаанцев[80] видел весь знакомый с ними мир. Бод'аштарт назвал цену, Бурос и Север поторговались, соблюдая приличия, ударили по рукам и отряд префекта без проволочек отплыл на юг. Оговорена была доставка пассажиров до Книда с заходом на все крупные острова по дороге. "А там посмотрим, в кошеле еще звенит". Навклеру по пути, а серебро одинаково ценилось и в Ливии и на Боспоре, вне зависимости от того, какие картинки на нем отбиты.
Север возблагодарил Юпитера за ниспосланную удачу. Ему, сухопутному, только сейчас явилось откровение, что почти два десятка человек одних только пассажиров — это много. И не всякий корабль для такой толпы сгодится. А тут гаул, называемый греками стронгилоном. Зерновоз немаленьких размеров, с каютами.
"Тебе понравилось? Я еще никогда не выходил в море".
Вот теперь Квинту понравилось. В сравнении с предыдущими путешествиями.
— Судно! — закричали с носа, где рядом с проревсом торчал любопытный Барбат.
Навклер немедленно прошел на нос.
— Пойдем, посмотрим, — кивнул разведчику префект.
Встречное судно шло навстречу гаулу мористее. Шло на веслах против ветра, отчего паруса на нем не наблюдалось. Мачты тоже.
— Это келет[81], — сказал навклер, — пират.
— Может морской дозор Галикарнаса? — предположил Север, — вроде бы недалеко...
— Нет, — возразил фракиец, — ни один уважающий себя полис не допустит в своем флоте такие лоханки. Почтенный Бостар прав, это пират.
— И не один, — подал голос проревс, указывай рукой в сторону берега, где на фоне бурых утесов был едва различим еще один силуэт.
— Три, — прищурился навклер, — мачта, прямо по курсу.
— Не вижу, — покачал головой Север, дивясь поистине орлиному глазу финикийца.
— Очень далеко пока, — подтвердил разведчик, — и без паруса. Я сам еле вижу.
— Три келета. Один нам не опасен. Даже два, если нападут не одновременно. Но три... Первые нас свяжут боем, третий подоспеет...
— Что-то не похоже, чтобы они были настроены агрессивно, — сказал Барбат.
— Я не собираюсь гадать, что у них на уме, — отрезал Бод'аштарт, — всем вооружиться! Готовиться к бою!
Палуба пришла в движение. Привычные к подобным тревогам матросы безо всякой паники разбирали оружие, надевали льняные панцири. Правый келет начал подруливать поближе к зерновозу. Левый шел прежним курсом.
— Левый не заинтересовался, — высказал наблюдение Барбат.
— Это ничего не значит, — возразил префект, — может он собирается зайти сзади.
— С какой целью? — поинтересовался Бод'аштарт, — чтобы догонять на веслах, идущих с попутным ветром?
— Ну, не знаю...
Келет приближался. Он был великоват для рыбачьей лодки, но в целом мало от нее отличался — беспалубный, низко сидящий. И он битком набит людьми. Они что-то кричали, потрясали оружием. Десять пар весел били по воде довольно бестолково.
Бод'аштарт произнес короткую фразу, на непонятном языке, скривив губы в презрительной усмешке.
— Что он сказал? — спросил Север, повернувшись к Буросу.
— На арамейском, — ответил разведчик, — я плохо его понимаю. Кажется, он их не боится.
— Это я по его лицу вижу, — фыркнул Север.
— Я думаю, он сказал: "Испугали ежа голой жопой", — встрял Барбат.
Вид морских псов, действительно, ужас не внушал, несмотря на их количество. Бод'аштарт повернулся к кормчему и что-то отрывисто рявкнул. Тот проворно толкнул от себя рукоять левого весла, его помощник потянул рукоять правого и огромный, тяжелый гаул послушно начал разворачиваться вправо.
Навклер повернулся к префекту и произнес:
— Идти корма. Все идти, — было видно, что он пытается сохранять невозмутимость, но все же волнуется, и оттого коверкает слова.
— Чего он хочет? — переспросил Квинт у разведчика.
— Хочет, чтобы мы на корму шли, — ответил за Буроса тессерарий.
— Зачем? — удивился Север, но послушно скомандовал легионерам подчиниться распоряжению навклера. Он не привык долго задумываться над приказами старших, а римлянин, без сомнения, в море финикийцу не указ. Правда результаты Первой Пунической войны выглядели жирным исключением из этого правила, но было это так давно...
— Я, кажется, понял, — сказал Барбат, — он хочет нос задрать и пиратов таранить. Бивня у него нет, вот он и хочет сверху навалиться. Эти-то низко сидят.
— Разве сможет горстка людей накренить такое большое судно, чтобы нос задрался?
