Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
Альбин скептически хмыкнул.
— Если мы примем этот план, то какую помощь окажет царь, и каковы будут его притязания в ответ?
— Я рад, что мы переходим к конкретике. От вас, самнитов, царю вообще никакой платы не нужно. Притязания царя ограничиваются Грецией. Он не намерен идти на запад, "к последнему морю", подобно своему великому предку, Александру. Помощь — деньги, сколько потребуется, флот. Возможно и войска.
— Нам нужно все взвесить, — сказал Телесин, — располагайся пока, как гость.
Ожидание затягивалось. Армилл превратился в каменную статую, и казалось, даже не дышал. Заскучавший галл нашел себе развлечение: следил за глазами оска, пытаясь угадать, когда тот в очередной раз моргнет.
В глубине коридора послышались легкие шаги, и возле двери возникла фигура раба. Он приблизился к Армиллу, что-то шепнул ему на ухо и тут же ушел. На лице оска не отразилось никаких эмоций. Внезапно в темноте, куда удалился раб, раздался топот. Ганник скосил туда глаза и в тот же миг в его солнечное сплетение врезался кулак оска. Галл согнулся пополам, к нему подлетели несколько человек и схватили его за руки, заламывая их за спину. Армилл ударил его снова, но на этот раз Ганник успел подставить бок. Галл извернулся и, рванув на себя двух державших его самнитов, столкнул их лбами. Армилл отскочил назад, а галл, стремительно присев, рукой поддел одного из нападавших за пятку и подружил его затылок с мраморным полом.
Нападавших было четверо, не считая Армилла. Они не воспользовались оружием, без сомнения собираясь взять галла живым. Бежать некуда, да ему и в голову подобное не пришло, он не мог бросить Аппия. Ганник метнулся в ближайший угол, прикрыв себе спину и сузив фронт нападавшим. Несмотря на тесноту, галл все время двигался, перемещался влево-вправо на небольшом пятачке. Пара ударов достигли его по касательной, он устоял на ногах и смог ответить, уронив одного из самнитов на его товарища. Четвертый самнит, промахнувшись, разбил себе пальцы о стену и пока стоял столбом, был использован Ганником, как живой щит, против Армилла. Прикрываясь от оска, галл ударом ноги в лицо лишил чувств третьего самнита, пытавшегося встать. Армилл оказался самым боеспособным в этой компании. Когда все его товарищи уже валялись на полу, он, уклоняясь от кулаков галла, прорвался вплотную и сжал Ганника в захвате. Захрустели кости. Армилл впечатал галла в стену, а тот, вырвав из захвата руки, съездил оску по ушам.
С треском распахнулась дверь атрия, и на пороге возник Алатрион. Не говоря ни слова, он оторвал оска от своего телохранителя и, удерживая под локоть и запястье, заставил его лечь на пол. Уперев колено в шею Армилла, костоправ прорычал:
— Располагайся, как гость?! Я смотрю, гостеприимный народ, самниты! Что все это значит?
Из атрия вышел Альбин, оглядел побоище и досадливо крякнул.
— Я жду объяснений, — прошипел Алатрион.
— Мне приказали задержать сулланского шпиона, — прохрипел Армилл, — и допросить... с пристрастием...
— Чьего шпиона? — оторопел посол.
— Сулланского, — мрачно бросил Альбин, — отпусти воина и не пытайся бежать.
В коридоре уже вовсю бряцало оружие и с полдюжины наконечников копий нацелились в грудь Алатриона. Ганника прибежавшие воины прижали древком к стене.
— Ты столь рьяно убеждал нас не связываться с Суллой... — начал Альбин.
— ... вы идиоты, — сплюнул Алатрион, — немедленно освободите меня и моего телохранителя!
— Освободите их, — послышался приглушенный голос Телесина.
Альбин повернулся в сторону атрия.
— Как ты не понимаешь! Ведь он...
— Освободи его! — рявкнул Телесин.
Он вышел в коридор.
— Никто не смеет тронуть посла, — процедил вождь в лицо Альбину.
— Да какой он посол!
— Я предъявил вам симболлон! — прокричал Аппий, нагнулся к Армиллу и добавил, — ты же видел его!
— Да... Но не я отдаю приказы...
— Прости нас, посол, — сказал Телесин, — прости меня. Ты просишь нас нарушить союзнический долг, но...
— Не говори "нет", Телесин, — вскричал Алатрион, — не давай чувствам взять верх над разумом! Обдумай все еще раз, еще тысячу раз!
Вождь молчал.
— Я не буду требовать обещаний, клятв. Не буду требовать ответа, я уеду немедленно, не дожидаясь вашего решения, но я заклинаю вас, обдумайте его. Наплевать на Митридата, наплевать на всех, но если вы пойдете против Суллы сейчас, это гибель!
Альбин сжал зубы и кулаки, губы его дрожали, а на скулах играли желваки.
— Если ты уезжаешь, я прикажу проводить тебя, — сказал Телесин, — никто более не посмеет оскорбить священное звание посла.
Ганника отпустили, он оторопело переводил взгляд с Алатриона на самнитов и обратно. Костоправ освободил Армилла.
— Проводи посла, — приказал Телесин оску.
— Да уж, лучшего эскорта не найти, — процедил Алатрион. Уходя он повернулся и сказал, — не совершите ошибку. Последствия будут чудовищны.
Они уезжали в ночь. Алатрион не пожелал задерживаться в Беневенте до утра. Телесин приказал выдать им свежих лошадей. Армилл, выполняя приказ, проводил посла и его телохранителя до городских ворот.
— Гелиайне, апостол. Амнисто какосис[76], — сказал по-гречески оск.
Алатрион кивнул.
— Гелиайне, Крикс[77], — и добавил на латыни, — желаю тебе в будущем холодной головы и твердой руки. Как видно, горячее сердце может завести лишь на погребальный костер. И если твои вожди не услышали меня, уцелей в грядущих битвах. Пусть побольше самнитов, осков уцелеет. Вы еще будете нужны этой земле.
— ...Он уехал?
— Да, Телесин отпустил его, — еще совсем недавно, в разговоре с вождем, Альбин походил на кипящий котел с гремящей крышкой, но теперь он уже совершенно остыл и говорил спокойно.
— Напрасно, — лицо собеседника самнита, занявшего резное кресло в углу слабоосвещенной свечами комнаты, скрыто в тени.
— Не так-то просто было удержать его.
— Я знаю...
Повисла пауза.
— И что же вождь намерен предпринять?
— Такие дела не решаются в одночасье, — отрезал Альбин.
— Конечно.
Самнит не видел лица собеседника, но готов был поклясться, что тот ухмыляется.
— Значит, Митридату нужно, чтобы самниты не ввязывались в грядущую гражданскую войну. А может он попросит о том же и луканов... и всех италиков. Весьма неожиданная просьба в устах Митридата. Интересно, знает ли о ней Митридат?
Глава 11
Квинт открыл глаза и тут же сощурился. Сквозь щели в низком деревянном потолке пробивались яркие лучики света. Уже утро. Пожалуй, первое утро, когда ему удалось, как следует, выспаться в этом скрипящем и раскачивающемся плавучем ящике. Даже странно. Он уже начал привыкать к неудобствам морского путешествия, третьего в его жизни. Впрочем, грех жаловаться. Два предыдущих сопровождались гораздо меньшим комфортом. Тогда вместо отдельного помещения ему довелось разделить общество пары сотен легионеров, теснящихся на скамьях, настеленных от борта до борта беспалубного актуария[78]. И это были еще цветочки. В тот, первый раз, едва они вышли из Брундизия, налетел шторм. Возможно, для бывалых моряков он не показался чем-то ужасным, но Квинту вполне хватило. Он побывал на двух войнах, нередко видел смерть в самых страшных ее формах, но такого ужаса и ощущения полнейшей беспомощности, как в тот злополучный день доселе не испытывал. Судно мотало и крутило на волнах, перекатывавшихся через борт, как невесомый игрушечный кораблик, вырезанный из кусочка сосновой коры, который Квинт в детстве запускал в горном ручье. С тем отличием, что кораблик не тонул, даже перевернувшись, тогда как актуарии, перевозившие легионы, таким замечательным свойством не обладали и шли на дно с пугающей быстротой.
Сейчас, на четвертый день в море, он мог утверждать, что, определенно, морские путешествия не столь уж и плохи. Хотя неудобства все же были, их доставляла качка, выворачивающая желудок в первые сутки плавания, песок, обильно сыпавшийся сквозь щели в потолке-палубе и вода. Последняя раздражала особенно. Когда гаул[79] круто зарывался носом в волны, поднимая фонтаны брызг, потолок каюты префекта, расположенной в носовой части судна, напоминал, что похож на решето. Вода лилась и капала, капала и лилась, без какой-либо размеренности и непременно попадая на голые части тела. Когда мозг целиком и полностью поглощен угадыванием времени очередного мокрого шлепка по разгоряченной коже... Кажется, это даже для пыток используют? Поистине отличный способ свести человека с ума.
Восемнадцать римлян и фракиец расположились в четырех каютах финикийского зерновоза, в котором для зерна были созданы гораздо лучшие условия проезда, нежели для людей. Каждая каюта рассчитана на четырех человек, но такое положение дел никого из пассажиров не огорчало, поскольку мало кто пожелал добровольно заточить себя внутри, предпочитая проводить время на палубе.
