Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей

Ганс Мюллер, худощавый мужчина тридцати восьми лет с вечно нахмуренным лицом, вытер пот со лба, затягивая болты на шасси танка. Его руки двигались с механической точностью, но мысли были далеко. Квоты снова повысили, уже третий раз за месяц, а слухи о войне витали над заводом, словно дым, который никогда не рассеивался. Ганс проработал на Круппе пятнадцать лет и знал, когда начальство нервничает. В последнее время оно было на взводе постоянно.

— Быстрее, Мюллер! — рявкнул мастер Карл Фогель, коренастый мужчина с голосом, способным перекрыть шум цеха. Он стоял на возвышении, сжимая планшет, его глаза, как у ястреба, обшаривали рабочих. — Мы отстаём от графика, а Берлин дышит нам в затылок. Хочешь объяснять им, почему их танки не готовы?

Ганс что-то пробормотал себе под нос, не поднимая головы. Фогель ему не нравился, но работа была нужна. Его жена, Грета, ждала третьего ребёнка, и дополнительные смены означали больше денег. Он взглянул на друга Отто, который приваривал шов на шасси неподалёку. Лицо Отто скрывал сварочный щиток, но по сгорбленным плечам Ганс понял, что тот вымотан не меньше.

— Пускай Берлин подождёт, — сказал Отто, подняв щиток в короткой паузе. Его голос был тихим, чтобы услышал только Ганс. — Они всегда торопятся кого-нибудь убить, правда? Говорят, дело в Испании. Как будто нам тут проблем мало.

Ганс хмыкнул, бросив взгляд на Фогеля, чтобы убедиться, что тот не слышит.

— Тише, Отто. Ты знаешь, что бывает с теми, кто так говорит.

Отто ухмыльнулся, его голубые глаза сверкнули дерзостью.

— Что, думаешь, Фогель меня сдаст? Он слишком занят, угождая берлинским шишкам.

Ганс не улыбнулся. Отто был молод, едва ли двадцать пять, и его бравада тревожила Ганса. В последнее время завод кишел доносчиками. Ганс это уже видел: неосторожное слово, шёпот о недовольстве — и на следующий день чьё-то место пустовало, а семья гадала, куда пропал человек. Он затянул ещё один болт.

На другом конце цеха группа новичков, едва вышедших из подросткового возраста, с трудом поспевала за темпом. Это были новые рабочие, набранные для удовлетворения растущих потребностей рейха. Большинство — деревенские парни, непривычные к заводскому жару и шуму. Один из них, долговязый парень по имени Фриц, уронил стальную плиту, и она с грохотом, похожим на гром, рухнула на пол. Рабочие замерли, а голова Фогеля резко повернулась на звук.

— Фриц, чёртов идиот! — взревел Фогель, шагая к нему. — Это вычтут из твоей зарплаты! Думаешь, сталь на деревьях растёт?

Лицо Фрица покраснело, руки дрожали, пока он пытался поднять плиту.

— Простите, герр Фогель, она выскользнула…

— Выскользнула? — голос Фогеля сочился презрением. — Делай как надо или вылетишь!

Фриц лихорадочно кивнул, его глаза метались к другим рабочим в поисках поддержки, но никто не смотрел в его сторону. Все знали, что лучше не привлекать внимание Фогеля. Ганс почувствовал жалость к Фрицу, но продолжал работать. У него своих проблем хватало.

Утро тянулось медленно, жара становилась невыносимой по мере того, как солнце поднималось выше. Рабочих отпустили на короткий перерыв в полдень, и они собрались в столовой — огромном помещении с длинными деревянными столами и скамьями, которые скрипели под их весом. Еда была скудной — жидкий суп и чёрствый хлеб, — но это был шанс передохнуть. Ганс сел с Отто и ещё несколькими рабочими, их разговор был приглушённым, несмотря на звон жестяных тарелок.

— Слышал про прошлую неделю? — сказал Отто, отрывая кусок хлеба. — Они отправили целый поезд танков на юг. Говорят, в Испанию. Франко нужна помощь, а мы платим по счетам.

Ганс нахмурился, помешивая суп.

— Кто тебе сказал?

— Старик Вильгельм с погрузки, — ответил Отто. — Он видел накладные. Сказал, что и самолёты отправляют: юнкерсы, хейнкели, всё такое.

Ганс огляделся, проверяя, не подслушивают ли.

— Ты ему веришь?

Отто пожал плечами.

— Вильгельм здесь дольше тебя. Не треплется, если не знает.

Ганс промолчал. Ему не нравилось, как свободно Отто говорит о вещах, которые могли навлечь беду. Завод был машиной, а они — её шестерёнками, заменимыми и расходуемыми. Он хлебнул супа, скривившись от вкуса.

Перерыв закончился слишком быстро, и рабочие поплелись обратно в цех. Послеобеденная смена была ещё тяжелее, Фогель подгонял их, потому что сроки поджимали. Воздух стал гуще, запах масла и металла смешивался с резким духом пота. Руки Ганса ныли, пальцы сводило вокруг ключа, но он продолжал двигаться.

К середине дня завод гудел, как улей. Краны раскачивались над головой, искры летели от сварки, а конвейеры скрипели под тяжестью стали. Напряжение росло с каждой минутой. Новые партии стали прибывали с опозданием, вызывая раздражение у рабочих и гнев у Фогеля, который метался по цеху, раздавая приказы. Ганс заметил, что Отто то и дело оглядывается, словно ожидая чего-то.

— Что с тобой? — спросил Ганс, понизив голос. — Ты какой-то нервный.

Отто пожал плечами, но его глаза выдали тревогу.

— Просто… слухи, Ганс. Говорят, в Берлине не просто так давят на нас. Они готовят что-то большое. Испания — это только начало.

Ганс нахмурился.

— Слухи — это опасно, Отто. Не лезь в это.

— Я не лезу, — огрызнулся Отто, но его тон был неубедительным. — Просто… Вильгельм говорил, что видел какие-то странные ящики на складе. Не для танков, не для орудий. Что-то другое. Химическое, может быть.

Ганс замер. Химическое оружие? Он слышал о таких вещах, но никогда не думал, что их завод может быть замешан.

— Не болтай ерунды, — сказал он, но голос его дрожал. Он знал, что Крупп производит не только танки, но мысль о чём-то более зловещем вызывала холод в груди.

Рабочий день тянулся, и напряжение только нарастало. Новички, такие как Фриц, путались под ногами, вызывая раздражение у старших рабочих. Один из них, пожилой Карл, проработавший на заводе больше тридцати лет, подошёл к Гансу во время очередной паузы. Его лицо было морщинистым, глаза усталыми, и в них читалась тревога.

— Ты заметил, Ганс? — спросил Карл, понизив голос. — Они что-то скрывают. Эти новые поставки… они не для Испании. Я видел маркировку на ящиках. Это не для Франко. Это для чего-то другого.

Ганс покачал головой.

— Не начинай, Карл. Ты знаешь, что любопытство до добра не доводит.

— Я не любопытствую, — ответил Карл, его голос стал резче. — Я просто не хочу, чтобы нас всех подставили. Ты знаешь, что случилось на заводе в Дюссельдорфе? Взрыв, три года назад. Официально — авария. Но я слышал от брата, что там было нечисто. Кто-то подложил заряд.

Ганс почувствовал, как по спине пробежал холод. Он слышал о том взрыве, но тогда всё списали на неисправность оборудования. Мысль о диверсии казалась дикой, но в глубине души он не мог её отмахнуться.

— Хватит, Карл, — сказал Ганс, стараясь говорить спокойно. — Работай и не думай об этом.

Карл хмыкнул, но вернулся к своему станку. Ганс смотрел ему вслед, чувствуя, как его собственные мысли начинают путаться. Слухи, подозрения, странные ящики — всё это складывалось в мозаику, от которой становилось не по себе.

К трём часам дня цех достиг пика активности. Рабочие трудились, как автоматы, но усталость брала своё. Ганс чувствовал, как его руки дрожат от напряжения, а спина ноет от долгого стояния. Он посмотрел на часы — до конца смены оставалось ещё несколько часов. Он мечтал о кружке пива в таверне и о том, как вернётся домой к Грете, но эти мысли казались далёкими, почти нереальными.

И тут он снова почувствовал вибрацию. Она была слабее, чем раньше, но отчётливее. Ганс остановился, прислушиваясь. Пол дрожал, словно под ним работала какая-то невидимая машина. Он посмотрел на Отто, который, кажется, тоже что-то заметил.

— Это не прессы, — сказал Ганс, его голос был почти шёпотом. — Это что-то другое.

Отто нахмурился, но не успел ответить. Внезапно воздух разорвал оглушительный рёв, словно сама земля раскололась. Взрывная волна ударила с такой силой, что Ганс рухнул на пол, его плечо врезалось в стальной ящик, а в ушах зазвенело, как от удара колокола. Пол под ним вздыбился, бетон треснул, словно стекло, и куски его разлетелись во все стороны, врезаясь в станки и людей. Огромная печь в центре цеха, массивный стальной монстр, разорвалась с ужасающим грохотом. Её стенки, толщиной в полметра, лопнули, как бумага, выбрасывая фонтаны раскалённого шлака и пламени. Огонь взметнулся к потолку, лизнув железные балки, которые заскрипели и начали гнуться под немыслимым жаром.