К Соловьев - Господа Магильеры
Сразу же сильно упал моральный настрой в нашем полку. Когда пехотинец напряжен на передовой, это нормально. Но если даже вдали от грохота снарядов он ощущает себя так, словно ступает по минному полю, в любой миг рискуя превратиться в воющий от боли факел, в самом скором времени это приведет к массовому нарушению спокойствия, а следом и дисциплины. Солдату нужен отдых, а отдых невозможен там, где ночами бродит неизвестный убийца. Разумеется, о случайности не могло идти и речи. В самом скором времени ночные смерти сделались постоянными, не реже одной в неделю. Да, господа, минимум раз в неделю то на одном конце города, то на другом обнаруживали очередной испепеленный остов в германской форме. И в скором времени это число увеличилось до пяти. Сперва проблема казалась нам крайне досадной и неприятной, но и только. Нам было не привыкать терять и по сотне человек в день. Лишь с опозданием мы поняли, в каком положении очутились.
- Патрули, - бесцеремонно предложил Райф, - Только требуется тщательная организация. Несколько десятков групп с фонарями и карабинами очень быстро изловят любого ночного мстителя, будь он хоть француз, хоть африканец.
- Многочисленные патрули передвигались по городу каждую ночь. Без всякого толку. Мы использовали замаскированных наблюдателей, собак, организовывали целые засады, объявили комендантский час, но ни разу не увидели и тени. Судя по всему, этот француз ориентировался в городе безошибочно. А еще – обладал звериной осторожностью. Доходило до того, что после обнаружения очередного тела оберст приказывал мгновенно оцепить город – и мы перегораживали каждую его улочку. Тоже без толку. Убийца-фойрмейстер исчезал мгновенно, и никто не знал, куда.
- Тогда полный обыск. Перевернуть вверх дном весь город, - подал голос хауптман Тиле, как всегда спокойный и рассудительный, - Осмотреть каждый дом и каждого жителя. Ведь этот ваш фойрмейстер был из французской армии?.. Ну, форму-то он, конечно, снял, но все равно остался пришлым. Рано или поздно что-то выдало бы его. Чужому человеку не так-то просто затеряться в небольшом городе…
Где-то неподалеку ухнул снаряд, раздался тяжелый треск, будто кто-то с натугой рвал прочную ткань, а блиндаж на миг просел глубже. Кинкель грубо выругался. Единственный стоящий из всех, он едва сохранил равновесие.
Герстель подождал, пока пройдет звон в ушах и смахнул с лица земляную пыль.
- Мы обыскали весь город. Дом за домом. Безо всякого результата, разумеется. Ни одного пришлого обнаружить не удалось. Несомненно, убийцу утаивали жители, оберст в этом не сомневался. Да и я тоже. Однако допросы и угрозы не помогали. Время от времени очередная ночь поставляла нам горсть золы в военной форме.
- А вы-то сами участвовали? – не очень вежливо поинтересовался Райф.
- И не раз. Но все ночи, что я был в патруле или оцеплении, обходились без нападений. Солдаты рассуждали, что французский фойрмейстер боится связываться со своим германским коллегой. Их это даже успокаивало. А я… Я прекрасно понимал, что моей заслуги тут нет. Сжечь фойрмейстера ничуть не труднее, чем обычного человека. Француз чрезмерно осторожничал, только и всего. В другие ночи, когда я пытался забыться сном, он уже не был так осторожен. Скорее, он даже проявлял невероятную дерзость. Ему ничего не стоило сжечь патрульного в двадцати шагах от штаба. Или прямо в дверях казармы. Он издевался, проверяя нашу выдержку и, правду сказать, выдержка эта делалась все хуже и хуже.
Оберст был в ярости. Дисциплина неумолимо падала, а солдаты ощущали себя хуже, чем в траншеях под ураганным огнем. Дошло до того, что многие боялись покидать дома. Но даже это их не спасало. Французу ничего не стоило сжечь свою жертву внутри. Некоторое время мы пытались найти систему в его действиях, показать преимущества германской тактики, так сказать. Вычислить, по какому принципу он осуществляет свои нападения и выбирает жертву. Без особого толку, если честно. Выяснили только, что он предпочитает орудовать на том конце города, где расквартированы солдаты и, в частности, от моего собственного дома. Он насмехался над нами. Демонстрировал собственную неуловимость. И наше бессилие. Один-единственный француз парализовал волю целого полка и терроризировал его.
Нас хватило на месяц с небольшим. После того, как был обнаружен прах пятнадцатого по счету пехотинца, оберст заявил, что ждать более не намерен.
«Покидаем город?» - уточнил я.
Он вскипел так, будто его самого едва не сожгло изнутри магильерским огнем.
«Никогда! – крикнул он в запале, - Никогда еще полк германской армии не сдавался одному проклятому фойрмейстеру! Мы останемся в городе, что бы ни случилось! Даже если над нами сгорит само небо!»
«Мы теряем людей», - напомнил я осторожно.
«Мы потеряем гораздо больше, если позволим этому подонку диктовать нам свою волю! Вы представляете, чем это обернется, Герстель? Я имею в виду стратегическую перспективу. Если лягушатники узнают, что одного провинциального магильера достаточно, чтоб обратить в бегство несколько сотен солдат, что последует дальше? Я скажу вам, что! Война террора! В тылу возникнут десятки новых партизанских банд, окрыленных успехом, и вскоре уже не только отдых сделается невозможен! Нет, мы должны справиться с выродком сами. Не волнуйтесь, я уже договорился о помощи. Испытаем против него новое оружие».
«Танки? – кисло осведомился я, не скрывая скепсиса. Месяц постоянного страха, бессонницы и ночных кошмаров сделали из меня живого мертвеца, - Может, аэропланы с ядовитыми газами?..»
«Ни того, ни другого. Нам противостоит не полоса укреплений и не траншеи. Нам, фойрмейстер Герстель, противостоят люди. Людская масса, укрывающая убийцу, сделалась нашим препятствием, в котором мы безнадежно вязнем. Нам нужно особое оружие против нее».
«Какое же?»
«Он прибудет послезавтра, если не случится задержки поезда».
«Кто он»? – озадаченно спросил я.
«Особый фронтовой дознаватель, - оберст впервые позволил себе улыбку, не очень-то веселую, наполненную мрачным торжеством, - Очень надежный специалист, как мне сообщили и, между прочим, ваш коллега, из Ордена Фойрмейстеров. Он организует полевую следственную комиссию и станет участником трибунала. Вы будете работать при нем».
Это звучало глупо, надежды оберста казались мне необоснованными. Конечно, присутствие коллеги радовало, но я не тешил себя надеждой на то, что два фойрмейстера окажутся эффективнее, чем один. Я торчал в городе уже месяц, но не мог похвастаться даже тем, что видел силуэт француза. Чем мне поможет «специальный дознаватель?»
Он прибыл через три дня – железнодорожное сообщение давно сделалось ненадежным.
«Добрый день, - сказал он, пожимая мою руку, - Зовите меня Руди».
Он мне сразу не понравился. Мгновенно и безотчетно, сам не знаю, отчего. Лет сорока, сам какой-то мягкий и потертый, как подушка с гостиничной кушетки. При этом он был очень добродушен и улыбчив, даже излишне обходителен. Сразу стал держаться так, будто мы – лучшие приятели, знакомые много лет. Не люблю таких людей, признаться. Несмотря на фойрмейстерский мундир держался он вежливо, предупредительно и свободно.
«Руди?.. Вас зовут Рудольф?» - уточнил я.
«Рудиберг».
«Позвольте узнать и фамилию»
«Шейман. Едва ли она что-нибудь вам скажет. Впрочем, вам, быть может, окажется знакомым мое прозвище. В некоторых местах я известен, как Красный Руди».
Хауптан Тиле едва заметно вздрогнул и уставился в безразличное лицо Герстеля, будто что-то припоминая.
- Красный Руди, вы сказали?
Герстель кивнул.
- Да. Знакомо?
- Я… Возможно. Кажется, я слышал что-то о человеке с таким прозвищем. Или Алый Руди… Вы ведь не имеете в виду того, который в восемнадцатом году сжег…
Но Герстель уже отвернулся от него. Теперь он глядел в собственную ладонь, забыв про пламя и гул канонады. Слова, невыразительные и блеклые, как и прежде, шлепались с размеренным интервалом.
- Первым делом он попросил организовать общее собрание жителей городка тем же вечером. Это не показалось мне странным. Мы и прежде собирали всех горожан, чтоб довести до них очередную бессмысленную угрозу за укрывательство убийцы. Никаких последствий это не возымело. Я сообщил это Руди, но тот ничуть не смутился. Наоборот, удовлетворенно кивнул. Взгляд у него был немного сонный, и в сочетании с постоянно блуждавшей по лицу улыбкой, Красный Руди выглядел сытым и простодушным вестфальским крестьянином. С лица его не сходило бессмысленно-благожелательнное выражение. Он явно не был умен, хоть и с хитрецой, и явно не был хорошо образован. Но, несмотря на свою мягкость и потертость, держался по-свойски и вполне уверенно.
«У меня большой опыт по подобным делам, - заявил он, немного самодовольно, - Уверен, мы с вами, коллега, быстро наведем здесь порядок. Я знаю, как управляться с французами. Они, видите ли, считают себя хитрее прочих. Пришло время разрушить это заблуждение».
