Лихие. Депутат (СИ) - Вязовский Алексей

— Ну ващще! И как это вы, шеф, на такой блудняк подписались? — покрутил головой Колян, пребывающий в полнейшем изумлении от моей тупости. Впрочем, этого он вслух не сказал. Колян был дисциплинированным парнем. После раздумья он произнес. — Братву бы подтянуть…

— Пожалуй, — ответил я. — Не помешает. Только пусть под ногами не путаются, а то спецура положит сгоряча. Сегодня никто разбираться не будет. Так что пусть приезжают без стволов и держатся подальше от театра. Вон кафешку видите? Пусть туда падают.

— А мы ведем наш репортаж от Малого театра, — заверещал кто-то совсем рядом с машиной, — где террористы захватили заложников. Оставайтесь с нами! Самая свежая информация в прямом эфире НТВ. С вами Алексей Самоваров… Сеня! Дай картинку вокруг! Все равно сказать больше нечего. А ты не знаешь случайно, чей это Мерседес?

И журналист прилип носом к стеклу, стоя прямо рядом со мной. Машина тонирована вкруг, он все равно ни хрена не увидит, но пытается изо всех сил.

— Шугани его, — сказал я Коляну. — Но только нежно. Ничего не ломай, стволом не тычь. А то еще в эфир попадет.

— Есть, шеф, — понятливо кивнул мой водитель и вышел из машины.

— Слышь, мурзилка, — услышал я задушевный голос. — Ты от машины отойди. Если на ней хоть пятно будет, ты ее языком вылижешь. И камеру во-о-он туда отверни. Отверни, я сказал. Если будешь свой нос, куда не надо совать, я тебе его оторву и в жопу засуну? Вкурил?

— Да вы что себе позволяете? Я сейчас милицию позову! Ай! Больно же! Да что вы делаете!

— Да я тебе пока ничего не делаю, — насмешливо ответил Колян, который так хитро выкрутил журналистский мизинец, что казалось, они просто поздоровались и теперь не желают расстаться. — Но если я сказал «не надо», то это значит «не надо». Знаешь почему?

— Почему? — чуть не плача спросил журналист, который даже на носки привстал от невыносимой боли.

— Потому что не надо, — привел Колян железный аргумент и отпустил, наконец, многострадальный палец. — Вали отсюда, чертила мутный. Я тебя предупредил.

— Пойдем, Сеня! — решительно сказал журналист и полез куда-то через оцепление, почти к самому входу в театр. — Дай тут крупный план! Да что вы толкаетесь! Я жаловаться буду!

Это он орал уже ментам, которые не пускали его за ленточку. Вот ведь собачья работа у людей!

А вокруг шла деловитая суета. В стороне разгружались автобусы, из которых горохом сыпались крепкие парни в разгрузках и черных балаклавах. Они собирались в кучки, по сторонам от входа, и профессиональным взглядом окидывали здание театра. Окон много, и углов много. Им есть где разгуляться. Но если пойдет жара, пули полетят во все стороны. Окна, скорее всего, перекрыты надежно.

— Снайперы на крыши садятся, шеф, — сказал Колян, который вертел головой по сторонам.

— Ясно, — процедил я.

Ко мне со скоростью молодого сайгака приближался возрастной лысый мужчина в погонах полковника. Все, мое время пришло. Колян разблокировал двери, и я впустил его внутрь.

— Полковник Николаенко, — представился он. — Ну что, пока тянем время, Сергей Дмитриевич, сколько можем… Но долго не выйдет. Они настроены решительно.

— Они — это кто? — спросил я.

— Да вам ничего это имя не скажет, — отмахнулся полковник. — Некто Хаттаб. Не то иорданец, не то саудит. Редкостный отморозок. И люди с ним такие же. Грозят начать заложников убивать, если вы не придете. Зачитали из паспорта имя первой жертвы. Пробили — есть такой.

— Газ подвезли? — спросил я.

— Нет пока, — покачал головой полковник. — У вас еще минут десять есть. Одиннадцать с половиной, — посмотрел он на часы. — Потом начнут заложников убивать. Бронежилет будете надевать?

— Смысла нет, — покачал я головой. — И ствол тоже брать не буду, все равно отнимут.

— Ну да, — ответил тот и отвел глаза. Вот сука! И этот меня уже в расход списал.

— Ладно, звони этому Хаттабу.

— Да, пора, — сказал он после истечения срока, который показался мне мгновением. — Пойдемте, Сергей Дмитриевич.

— Журналистов уберите, — сказал я сквозь зубы. — Не хочу, чтобы семья видела.

— Э… Не можем… — виновато развел он руками. — Они ничего не нарушают. Свобода слова.

— Ясно, — ответил я и рывком выскочил из машины. На улице шел вялый снежок, под ногами образовалась серо-белая каша. Интересно, а если я заляпаю свои итальянские штиблеты за штуку баксов, меня на похоронах переоденут в новые? Блядь, какая чушь в голову лезет.

Тут всего полсотни шагов, но до чего же тяжело они мне даются. Ноги ватные, совсем не чувствую их. Подумал и снял пальто. Тонкий кашемир, мое любимое. Пусть в машине полежит. Ну вот не дурак я? На кону голова стоит, а мне пальто жалко.

— Это же Хлыстов! — услышал я восторженный вопль Алексея Самоварова. — Сергей Дмитриевич! Скажите, что сейчас будет происходить? Почему именно вы стали переговорщиком? Дайте свои комментарии… Зрители ждут!

— Никаких комментариев! — ответил я, и под вспышки фотокамер я проскользнул через оцепление, пошел к входу в театр. — Эй! Как там тебя, Хаттаб! Я пришел!

— Хорошо, — из-за двери на мгновение показался бородатый мужик лет тридцати, блеснувший на удивление обаятельной улыбкой. У торпеды шадринских такая же улыбка была. Как сейчас помню… Этот тоже отморозок порядочный. Ничего-то он не боится. В руках укороченный Калаш, на поясе кобура с пистолетом.

— Так ты чего хотел? — спросил я.

— Заходи! — приглашающе взмахнул он рукой. У него был непривычный гортанный акцент, и некоторые буквы он выговаривал совсем плохо.

— Дураков нет, — покачал я головой. — Ты хотел поговорить, так говори.

— Я знал, что ты так скажешь! — усмехнулся араб и что-то приказал людям, которые стояли сзади. Раздался выстрел, и в вестибюль, прямо мне под ноги, бросили бездыханное тело пожилого мужчины, вокруг которого расплывалось кровавое пятно.

— Ну что? Зайдешь? Или еще одного пустить в расход?

— Женщин с детьми выпусти, — пересохшим горлом произнес я. — И тогда зайду. Я же тебе нужен, не они.

— Хорошо, — кивнул Хаттаб. — Женщины с детьми уйдут, Аллахом клянусь.

— А я богом клянусь, что зайду, если ты их отпустишь, — ответил я. — А потом мы проведем переговоры.

Мы померились взглядом. Уже через несколько минут из высоченных резных дверей повалили плачущие женщины, прижимающие к себе детишек, и было их немного. Или я чего-то не понимаю… Проклятье! Он же выпустил только женщин с детьми! А женщины без детей сидят сейчас в зале…

— Иди сюда! — поманил меня Хаттаб, а когда я сделал шаг вперед, добавил. — Иди сюда, шакал поганый! Переговоры? Да зачем мне с тобой переговоры проводить? Говорить я совсем с другими людьми буду. Ты мне совсем для другого нужен…

А потом в голове словно выключили лампочку, и я в очередной раз в своей жизни погрузился в спасительную темноту.

Глава 22

Боль. Оказывается, я до сих пор и не знал настоящего значения этого слова. С каждой минутой, что я продолжал висеть под потолком какой-то гримерки, для меня открывались новые грани этого понятия. Я не знал ничего подобного ни в той жизни, ни в этой. Ну, бывало, мусора отметелят, дело привычное. Но вот нож в бедро с проворотом мне еще не втыкали, да еще и просто так, между делом — чисто размять перед основной программой. И солдатским ремнем с тяжеленной пряжкой меня пока тоже не били. Редкостное удовольствие, скажу я вам. Я не строил из себя героя, выл и орал так, что чуть сам не оглох. Почему? Ну, во-первых, героя строить из себя было не перед кем, во-вторых, незачем, а в-третьих, просто опасно для жизни. Товарищи с Ближнего Востока, посетившие нашу страну с дружеским визитом, видя, что их усилия приводят к нужному результату, удовлетворенно кивали бородами и улыбались. Кровная месть — святое дело. Без всякого сомнения, если бы эти действия нужного результата не приносили, то мои мучения просто усиливались бы. Поэтому я радовал этих уродов своими воплями как мог.