В одном шаге (СИ) - Романов Герман Иванович
— Санитары, командира к лекарям! Живо носилки!
Появились санитары, вынесли застонавшего командира броненосца — тот был беспамятный, видимо, крепко головой об настил ударился. К штурвалу встал новый квартирмейстер, в рубке появился старший офицер броненосца капитан 2-го ранга Дмитриев (в бою находился в кормовой надстройке, чтобы при одном попадании не могли погибнуть вместе с Бойсманом), лицо встревоженное, вся щека в копоти. Доклад последовал крайне неутешительный, от которого стало понятно, что не то чтобы до Владивостока дойти, как бы на дно не отправится.
— Двумя двенадцатидюймовыми снарядами шарахнуло, один ниже ватерлинии. Вначале перед траверзной переборкой, обшивку вынесло, вода захлестывает, носовое помещение затоплено, ваше превосходительство. А вот второе попадание опасное — пробит нижний край броневого пояса за переборкой, затоплено помещение динамо-машин, они остановились. Носовая башня поворачивается вручную, снаряды подаются «беседками». Затоплено отделение минных аппаратов. Вода плещется в погребах и подбашенном отделении, люки матросы успели задраить, по докладу вроде вода больше не поступает. Там два десятка нижних чинов с кондуктором заперты, пока ход не сбросим и не остановимся, пробоину не заделаем и воду из отсеков не откачаем, им наружу не выйти.
Ухтомский только покачал головой — этого нужно было ожидать. Броневой пояс длиной в 95 метров, защищал почти три четверти длины корабля, оставляя небронированными оконечности, пусть и очень короткими участками, не то, что на «полтавах». Девять дюймов гарвеевской брони в центре и семь дюймов в оконечностях вполне надежная защита, только у самой нижней кромки броня истончена до пяти, а в оконечностях до четырех дюймов. Но даже такую плиту пробить невозможно, скорее пробитие с разрывом произошло еще ниже. Очень опасное повреждение, которое грозит обширными затоплениями. И ведь ход никак не сбросишь — идет бой и нужно сражаться, выходить из строя в такой момент для исправления повреждений недопустимо. Так что придется терпеть, и Ухтомский негромко произнес:
— Вступайте в командование броненосцем, Аполлон Аполлонович. Сами видите, что происходит. Нужно драться дальше…
Ухтомский остановился, осекся — ему показалось, что палуба под ногами ощутимо накренилась, градуса на четыре. Нет, все правильно, отнюдь не померещилось, крен действительно нарастает, это заметно. Да и старший офицер стал отдавать приказы на контрзатопление отсеков противоположного борта, требовалось немедленно спрямить крен, вернуть броненосцу остойчивость, иначе при маневре можно запросто опрокинуться — корабль и так построен безобразно, с перегрузкой свыше тысячи ста тонн. А сейчас расходуется уголь в кочегарных отделениях, пока его запасы с батарейной палубы вниз опустят, да из угольных ям извлекут. Пожары везде тушат из шлангов, вода поверху броневой палубы ходит, переливается по полузатопленным отсекам, а это крайне опасно…
Схема бронирования и вооружения эскадренного броненосца «Пересвет», уже сделанная японцами, после введения затопленного в Порт-Артуре корабля в строй под новым наименованием «Сагами».
Глава 4
— Ваше превосходительство, не помешало бы в боевую рубку спуститься — японцы сближаются, из среднего калибра фугасами стреляют. Мало ли что может случиться, Вильгельм Карлович, однако попадания неизбежны, а вам нужно руководить эскадрой во время прорыва…
— Оставьте уговоры, Николай Александрович, мне отсюда все прекрасно видно, а из рубки ничего толком не разглядеть.
Витгефт уже во второй раз отмахнулся от предложения сойти с мостика, вот только никакой бравады храбростью в том не было. Этот упрямец явно вознамерился погибнуть в сражении, чтобы заглушить все разговоры о трусости, что уже велись в кают-компаниях всех кораблей, да и по эскадре поползли нехорошие разговоры, если не о трусости, так о предательстве. Нижние чины и многие офицеры просто не понимали странной бездеятельности флота, в недоумении, если не сказать больше, находились солдаты гарнизона — ведь армия воевала, а на кораблях отсиживались, не желая выходить в море на битву с врагом. И только присутствие десантных рот на позициях, самоотверженность моряков в боях, не позволяло выплеснуться гневу, хотя на всех адмиралов уже косо посматривали. И он сам не раз, находясь на берегу спиной ощущал эти негодующие взгляды.
Николай Александрович только вздохнул, и остался стоять рядом на мостике, где столпились штабные офицеры, мысленно прощаясь с жизнью — погибать так глупо никому не хотелось, это было видно по отрешенности на лицах, но уйти под защиту брони было никак нельзя. Штаб должен находится рядом с командующим, где бы тот не был, а если трусишь в такой ситуации, то нечего было идти флаг-офицером. Так что воленс-ноленс, но сейчас место всех тут, под разрывами вражеских снарядов, а единственной защитой служит белый китель, с одним «старшим» орденом, у кого награды есть, или двумя — допускалось ношение и нашейных крестов. Но таковых Николай Александрович сегодня не надел, хотя у него были «владимирские» 3-й и 4-й степени, но полученные до войны, без мечей. Зато к кортику прикреплен георгиевский темляк — командуя 1-м миноносным отрядом в начале войны, он не раз сходился с противником в боях. И заслужил золотую саблю с надписью «за храбрость», и по представлению погибшего командующего флотом получил чин контр-адмирала. Так что сейчас, зная, что на золотисто-черный темляк его кортика посматривают офицеры, сохранял хладнокровие, жалея только об одном — что не успел выпить стакан коньяку и выкурить папиросу. Последнее на мостику дозволялось только флагману, а он хоть и адмирал, но лишь начальник штаба эскадры и младший флагман, а значит, лицо подчиненное, на которое данная привилегия не распространяется. А жаль — видеть, как взрываются вражеские снаряды то еще удовольствие, тут нервы стальными тросами должны уподобиться.
— Обкладывают нас со всех сторон, — пробормотал Матусевич, в который раз прикладывая к глазам мощный морской бинокль, германский, восьмикратного увеличения. Ощущение, что японские броненосцы идут чуть ли не вплотную, хорошо видны вспышки выстрелов, от которых хочется глаза зажмурить, настолько они яркие. Но зато прекрасно видно, сколько неприятельских орудий стреляют в бортовом залпе. Это позволяет уже точно знать, насколько велики повреждения от русских снарядов, ведь снижение огневой мощи первый характерный признак. Но пока японские корабли стреляли намного чаще русских, что били в ответ размеренно — вокруг флагманской «Микасы» и замыкающего броненосца вставали всплески. И по секундомеру, правильно определив дистанцию, можно было корректировать залпы уже точно зная, всплески от чьих снарядов видно — этим и занимались сейчас артиллерийские офицеры броненосцев. Теперь «Цесаревич» и «Ретвизан» стреляли по головному кораблю. «Победа» и «Пересвет» били сейчас по замыкающий отряд «Сикисиме», и это было правильным решением — снаряды летели на куда более близкое растояние, и тогда частые всплески мешали бы коррекитировать стрельбу — поди определи точно, чьи снаряды легли у борта или по курсу, с недолетами и перелетами.
Стрельба шестидюймовых орудий зависела исключительно от наводчиков — градом снарядов весом в два с половиной пуда старались осыпать каждый из вражеских броненосцев, что являлся соответствующим по счету во вражеской колонне, нельзя было давать вести огонь безнаказанно. А то, что японцы сейчас стреляли намного чаще, в том нет ничего удивительного — им не требовалось беречь снаряды, и к тому же, определенная часть боекомплекта перед стрельбой заранее подавалась в башни и подбашенные отделения, а к 152 мм пушкам напрямую в казематы. Да оно и объяснимо — японцы низкорослые, а потому не отличаются физической силой, в бою подавать руками та еще морока — быстро устанут.
Идущие концевыми в колонне «Полтава» и «Севастополь» сцепились с «гарибальдийцами» и концевым «Якумо». Главный пояс последнего русские 305 мм снаряды не пробьют, все же знаменитая, самая прочная в мире крупповская броня в семь дюймов — 178 мм вполне надежная защита. А вот гарвеевские шестидюймовые плиты, всего то толщиной в 152 мм, на малых броненосцах итальянской постройки, вполне по «зубам» двенадцатидюймовым снарядам, а их оконечности тем более — там вдвое тонкие плиты.
