В одном шаге (СИ) - Романов Герман Иванович
Башни, барбеты, боевая рубка прикрывались девятидюймовой броней — и это считалось вполне достаточным, второй верхний пояс и башни 152 мм орудий имели пятидюймовые плиты. Даже пара шестидюймовых пушек с каждого борта, раньше стоявших открыто, сейчас были упрятаны в импровизированные казематы, которые прикрыли тремя наложенными друг на друга листами обычной кораблестроительной стали, каждый в дюйм толщиной. И такое прикрытие по всем расчетам должно было выдержать попадание шестидюймового снаряда. Так что броненосец представлял собой настоящую крепость, и бой сможет вести долго, не так легко его повредить, и тем более вышибить из боевой линии даже сосредоточенным огнем.
Да и нет у врага такого преимущества — в двенадцатидюймовых пушках почти тождество — на 16 вражеских 15 на русских кораблях. На восемь русских десятидюймовых орудий «Пересвета» и «Победы», только одна такая пушка на «Касуге» и еще десять восьмидюймовых стволов в башнях броненосных крейсеров. Так что бой предстоит упорный — японская колонна не только приближалась, она сближалась на сходящихся курсах. И сейчас «Полтаву» и «Севастополь» осыпали градом снарядов. Возникло ощущение, словно попали под «железный дождь», корабль вздрагивал всем корпусом от попаданий — дистанция в сорок кабельтовых позволила японцам теперь задействовать всю свою шестидюймовую артиллерию. На каждом корабле у японцев в бортовом залпе по семь таких стволов, только на «Якумо» шесть, да на «Фудзи» пять. Впрочем, перевес не столь и велик — на 46 вражеских русские будут отвечать из 33 своих 152 мм стволов.
Эссен спокойно смотрел на вражеские корабли — головной «Микаса» под адмиральским флагом уже давно обогнал «Севастополь» и стрелял по «Пересвету», флагманскому броненосцу князя Ухтомского, идущего впереди. Тот отвечал полными залпами, закончив пристрелку. И теперь скоро станет ясно со всей очевидностью — кто кого одолеет в этом бою…
Схема бронирования и вооружения эскадренных броненосцев типа «Полтава».
Глава 3
— Обе стеньги «срублены», ваше превосходительство, мы под обстрелом трех кораблей, не меньше. Если будет нужно поднять сигнал, то ничего не выйдет, если только флаги на крыльях мостика не вывешивать. Ох, никак пятый раз попали, и вроде в носовую переборку.
Командир эскадренного броненосца «Пересвет» капитан 1-го ранга Бойсман болезненно поморщился, словно не его корабль, а он сам получал ' «ранения» — корпус постоянно содрогался от попаданий, палуба под ногами вибрировала так, что удержаться порой было проблематично. Противник в самой завязке боя еще днем прекрасно видел развевающийся на грот-мачте флаг контр-адмирала, а потому пытался сосредоточить по «Пересвету» огонь, правда, сделать это тогда не удалось. Куда больше от противника досталось двум концевым тихоходным броненосцам, были хорошо видны выраставшие у их бортов огромные всплески, да еще интенсивно обстреливали «Цесаревич». Но сейчас били исключительно по двум флагманам — три неприятельских броненосца по головному кораблю, а «Сикисима» с двумя малыми броненосцами итальянской постройки (считавшимися и броненосными крейсерами, но слишком тихоходными) сосредоточили огонь по «Пересвету» — попадания теперь пошли одно за другим.
— Черт бы их всех побрал! Они пристрелялись по нам!
Стоявший рядом с командиром броненосца князь Ухтомский уже отнюдь не мысленно ругался в три знаменитых флотских «загиба», начиная осознавать, что надежды на благополучный итог стремительно «тают». Теперь прорыва может не получится. Зайдя в голову русской колонны, японцы, используя превосходство в скорости, начнут «отжимать» к северу флагманский «Цесаревич». Просто устроят тому «кроссинг», уже взяв под продольный огонь, сделав «палочку» над «Т». И против этого маневра есть только уход с выбранного курса, то есть пойти не на юго-восток к Цусимскому проливу, а в противоположную сторону, к Порт-Артуру, туда, откуда этим утром и вышли. Ничего тут не сделаешь — два тихоходных броненосца связывали по рукам и ногам, иначе бы трем броненосцам удалось проскочить мимо неприятеля. Да-да, именно трем — в «Ретвизан» за день до выхода получил подводную пробоину в носовой части, куда попал 120 мм снаряд из осадной пушки. Дырку прикрыли листом железа, поставили деревянный щит на распорках — и дать больше 13 узлов было опасно. Напор воды резко бы возрос, заплату могло вышибить, и тогда пойдет неконтролируемое затопление. Будь два-три лишних дня, тогда бы все заделали куда тщательнее, залили бы цементом, да и листы наружной обшивки подогнали.
Но время, время — «высочайший» приказ гнал эскадру в море!
На совещании Ухтомский склонялся к предложению начальника штаба Матусевича — осуществить прорыв во Владивосток только быстроходными броненосцами, четверка которых могла держать 15–16 узлов долгое время. А если на море начнется волнение, то прорыв обеспечен — вся 1-я эскадра Объединенного Флота, состоящая из шести низкобортных броненосцев, неизбежно отстанет. Однако повреждение «Ретвизана» смешало все расчеты — оставаться в Порт-Артуре дольше Витгефт не захотел, гонимый в море царским приказом. В «Цесаревич» угодило три снаряда, командующего ранило — вернее чуть царапнуло осколком. В «Пересвет» ведь тоже попало два таких же снаряда, к счастью, не причинившие никакого ущерба. И можно считать, что пока повезло — японцы стреляют «вслепую», по местам стоянок, «счисляя» примерную дистанцию, по карте и докладам с моря. Там постоянно ведя разведку, наблюдая через мощную оптику за гаванью, крутились на небольшом отдалении, чтобы не попасть под огонь береговой артиллерии, три «собачки» — быстроходные крейсера из отряда вице-адмирала Дева. Хорошо, что четвертый крейсер «Иосино» был протаранен «Касугой» и затонул в «черную» для японцев майскую неделю, когда на минах погибли два броненосца.
— С «Баяном» можно было бы и рискнуть прорваться, если бы успели его отремонтировать, а так слишком велик риск — лучше впятером через Цусиму идти, чем втроем, — тихо произнес адмирал, непроизвольно сморщившись от соленой воды — брызги от разрывов крупнокалиберных снарядов захлестывали широкие амбразуры боевой рубки, которые заделали едва наполовину. Теперь он желал только одного — чтобы Витгефт не полез на броненосцы Того, а отвернул к Порт-Артуру — имея эскадренный ход (а его диктует скорость самого тихоходного корабля) в жалкие двенадцать узлов о прорыве не стоит и думать. Завтра-послезавтра подойдут броненосные крейсера Камимуры, и все, хана. Имея дюжину кораблей линии против шести, русский отряд просто перетопят как слепых щенят в ведре. И без всякой пользы для обороны брошенной ими крепости…
Додумать мысль Ухтомский уже не успел, его как пушинку отшвырнуло на броневую сталь стенки, в ушах зазвенело, на минуту потерял слух, лицо обдало жаром. Он моментально понял, что о плиту рубки взорвался двенадцатидюймовый снаряд, никак не меньший калибр. В широкие амбразуры, из которых вылетели свернутые для защиты куски тросов, стал заползать едкий дым от сгоревшей шимозы. Везде слышались болезненные стоны, хрипы, незатейливая флотская ругань. Князь разглядел у своих ног лежащего командира броненосца в белом кителе, наклонился и стал поднимать.
— Что с вами, Василий Арсеньевич, вы ранены?
Вопрос можно было не задавать — заметил кровавые пятна на животе, на бедре и на плече. Бойсман был без сознания, глаза закатились, лицо бледное. На секунду в голове мелькнула вполне крамольная и необыкновенная мысль, что здесь в рубке броненосца происходит невероятное — он, Рюрикович по происхождению, поднимает боевого товарища, отец которого из самых что ни на есть социальных низов — крещеный еврей из кантонистов. Да и попал Василий Арсеньевич в Морской корпус лишь благодаря старшему брату, что ухитрился выслужиться в действительные статские советники, стать вице-директором департамента полиции МВД.
