Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

Русские корабли выстроились полукругом и вели непрерывный огонь по лесу на правом берегу и броду у истока реки, который нам предстояло пересечь. Я узнал старых знакомых — фрегат «Анну», корвет «Ифигению» и злополучный «Аякс». Всего кораблей было десять, включая пароход-фрегат «Колхида». Наверняка, эскадрой командовал старина Эсмонт.

Завал и окопы на берегу были разбиты пушками и брошены горцами. Они рассеялись по лесу или отошли к аулу. Но в чаще продолжались боевые действия. Оттуда то и дело вырывались облачка пороховых дымов. Правда, основная часть русского десанта уже выдвинулась из дубравы и, развернувшись в цепи, приближалась по ровной как столешница поляне к аулу. Его подготовили к обороне, окружив баррикадами. Солдат встретил плотный ружейный огонь. Они неохотно продвигались вперед, понукаемые своим офицером.

— Переправимся пешком через реку и ударим в тыл русским. Зажмем их между лесом и аулом, — мгновенно сориентировался наш командир, тамада Гетше.

Горцы спешились. Я — тоже. Моего согласия на участие в вылазке никто не спрашивал. Вместе — так вместе. Деваться некуда. Сторожить коней оставили одного задохлика. Его и взяли с собой с целью следить за табуном.

Устье Мздимты разделял на два рукава вытянутый колбасой остров, густо поросший кустарником. Река уже переполнилась весенней водой, разливаясь по раскисшему глинистому берегу. Она же могла вымыть в песке опасные и коварные ямы. Часть бойцов в панцирях и кольчугах запросто могла пойти ко дну.

Мы начали переправу. Старались бегом преодолеть открытое пространство. Но через реку, пусть и мелкую, быстро не побегаешь. Нас заметили с кораблей. По острову ударили гранаты и дальняя картечь. Они скашивали кустарник и людей. Появились первые убитые и раненые. Первым погиб Гетше. Картечная пуля расколола его шлем и развалила череп. Он тут же исчез под водой. Такая же судьба постигла и моего спутника Керантуха с той лишь разницей, что картечь ударила ему прямо в сердце. Без стона повалился в грязь. Он, по сути, прикрыл меня своим телом.

Я дважды провалился в промоины. Вылез на правый берег реки целым, но мокрым. Заряженный револьвер удалось сохранить сухим. Я готов был пустить его в ход, лишь когда моей жизни будет угрожать опасность.

Убыхи просачивались в лес маленькими группами, все время забирая вправо. Стремились выйти в тыл русским, уже штурмовавшим аул. Но в лесу солдат оказалось многовато. Вскоре сражение в дубраве, густо заросшей кустарником и бурьяном, превратилось в кучу-малу. Распалось в отсутствии прямой видимости на мелкие схватки, в которых чаще побеждали горцы. Они орудовали шашками и кинжалами, с криком бросаясь из-за кустов и деревьев на солдат в форме Мингрельского полка. Убитые и раненые валились снопами. Иногда вспыхивали схватки за тело какого-то убитого.

Казалось, горцы сейчас сомнут русских. Заставят их побежать к шлюпкам на берегу. В самый напряженный момент контрнаступления черкесам во фланг ударил большой отряд Тифлисского полка, поддержанный грузинскими милиционерами[2]. Черкесы стали отступать к реке. Русские не стали их оттеснять. Добивали огнем из двух единорогов и кегорных мортирок[3]. Гранаты сыпались на лес чугунным градом.

Мне дважды довелось отбивать кинжалом удары штыком в грудь. Одного грузинского милиционера пришлось остановить выстрелом в плечо. Когда мы начали отступать, повстречавшийся на моем пути овраг помог укрыться от картечи. Рядом со мной бежали два убыха, сжимавшие в руках шашки и разряженные пистолеты.

Мы выбрались из оврага. На небольшой полянке под огромным старым дубом лежал русский офицер весь в крови. Над ним, как кумушки, суетились два солдата. Мои спутники в несколько секунд изрубили их шашками и бросились дальше к реке.

Я склонился над офицером-прапорщиком. Вздрогнул. Мы были знакомы. Тот самый Бестужев-Марлинский, который высаживался в Геленджике в прошлом году. Он еще, помнится, сказал: «не поминайте лихом!» Что он забыл в этом лесу?

Я склонился к окровавленным губам. Он что-то шептал в бреду. Разобрал слова какой-то странной песни: Ей вы, гой еси кавказцы-молодцы,

Удальцы, государевы стрельцы!

Посмотрите, Адлер-мыс недалеко,

Нам его забрать славно и легко…[4]

Ага, очень легко! Легче и не придумаешь!

Я осмотрел раны поэта. Грудь ему разворотили картечные пули. Очевидно, что русские. У горцев пушек нет. Чертов дружественный огонь. Говорят, от него гибнет народу не меньше, чем от вражеской стрельбы.

Огляделся кругом. Бой сместился в сторону. Сорвал с трупа русского солдата окровавленную и разорванную рубаху и заткнул ею раны Марлинского. Взвалил его на плечо и потащил к реке. Выходить к русским было очень опасно. На любой шорох в лесу солдаты немедленно стреляли. Если добраться до горцев, их врачи смогут, возможно, помочь.

Мне следовало поторопиться. Отряд, штурмовавший аул, при первых признаках нападения с тыла стал медленно отходить к лесной опушке. Могло так случиться, что наши пути пересекутся. Тогда мне точно несдобровать. В черкеске и с раненым обер-офицером? Пуля или штык без малейших раздумий.

Кое-как дотащил Марлинского до берега. Поздно! Несчастный умер на моем плече. Опустил его на мокрую грязную землю. Снял с пальца дорогое золотое кольцо, забрал пистолет. Не хотел, чтобы труп ограбили мародеры. Передам эти вещи русским начальникам при первой оказии.

Пробегавший мимо убых одобрительно вскликнул. Наверное, решил, что это я убил офицера и теперь забираю законную добычу. Помог мне столкнуть тело в воду. Течение полноводной Мздимты медленно потащило убитого поэта к морю.

Пригибаясь, мы форсировали реку выше острова. Уцелевший кустарник прикрыл нас от наблюдателей-моряков. Да и вряд ли с кораблей стали бы стрелять по парочке уцелевших в лесной схватке черкесов.

Карабкаясь по склону, добрались до места, где задохлик-убых сторожил лошадей. Их сильно поубавилось. Видимо, не мы одни вернулись обратно и отправились верхом к основным силам.

Но не всех лошадей заберут хозяева. Наша вылазка обернулась полным провалом. Шашками от картечи не отбиться. Потери вышли серьезные.

Мне оставалось лишь последовать примеру ранее уехавших и отправиться к Гассан-бею. Мне было о чем с ним поговорить. Война войной, но Тамару нужно спасать!

[1] В реальной истории штурм мыса Адлер начался 7 июня 1837 г., в день Святого Духа. Поэтому укрепление и было названо «укрепление Св. Духа».

[2] Обращаем внимание читателей, что современная Грузия первой признала геноцид черкесов накануне сочинской Олимпиады. Вот только сделала это своеобразно, обвинив во всем Россию. Как же тогда объяснить активнейшее участие грузин в Кавказской войне? Потери грузинского ополчения в первый день десанта: один князь и трое милиционеров.

[3] Кегорные мортирки — аналог миномета того времени. Состояли на вооружении крепостей, но по решению А. П. Ермолова были включены в состав полковых батарей на Кавказе. Признаны эффективными в горной и лесной войне. Стреляли небольшими круглыми бомбами — картечными и зажигательными.

[4] Куплет из песни, сочиненной А. А. Бестужевым-Марлинским для солдат его батальона, накануне их высадки на мысе Адлер.

Глава 15

Не русская храбрость

Группа уцелевших в дневном бою видных вождей и старейшин собралась во дворе имения Гассан-бея и яростно спорила. С ней же находился Белл, непрестанно вставлявший реплики. Суть их сводилась к тому, чтобы продолжить атаки и не дать русским закрепиться, соорудить временный лагерь, укрыться за земляными насыпями.

— Зелим-бей! — позвал он меня. — Идите к нам! Вы были в бою? Что можете добавить к моим словам?

Он явно считал, что мы на одной стороне. Несмотря на все, что было между нами. Чудак-человек, право слово!

— Огонь артиллерии с кораблей слишком силен. В пределах дистанции пушечного выстрела нам ничего не светит.