Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

Вдоль стремительной горной речки бежал человек. Его преследовали трое, быстро нагоняя. Человек остановился. Сунул руку за пазуху. Его преследователи что-то бурно с ним обсудили, окружая.

Он повернулся. Я смог разглядеть его лицо. Кажется, это был Федор Федорович!

Что я мог сделать? Пока мы спустились бы с горы, пленители Торнау его бы увели. И не нам вдвоем с Бахадуром с одним револьвером и десятком железок вступать в бой с опытными бойцами. Как повел бы себя Керантух, я не брался судить. Мог бы и против нас выступить.

Он дернул меня за рукав. Показал вниз рукой.

— Кабарда! — произнес с уважением.

Все понятно: нам он не союзник.

Бахадур внимательно смотрел мне в лицо. Ждал моего решения. Я покачал головой. Миссию по спасению Тамары никто не отменял. Торнау придется подождать. По крайней мере, я теперь представлял, где его держат. Доберусь до штаба Кавказского Отдельного корпуса и выдам весь расклад. Пусть там сами решают, какими силами будут освобождать своего героического офицера.

Мы продолжили свой объезд убыхских аулов. Не везде нас встречали приветливо. Были и такие встречи на дороге, когда приходилось держать руку на револьвере. Но имя князя Берзега, которое озвучивал Керантух, охраняло нас лучше свинца и стали.

Нас останавливали и спрашивали о целях поездки. Керантух что-то сердито выговаривал на убыхском. Бахадур раззявливал рот. После такого представления желание нас задерживать сразу пропадало. Но зная о чрезвычайной агрессивности убыхов, я не исключал и выстрела в спину. Потому все время держался настороже.

Очередной аул встретил нас криками, стенаниями и женским плачем. Около большой сакли стояла женщина в длинной черной шерстяной рубахе, босая, с открытой грудью и распущенными волосами. Ее лицо и руки были исцарапаны в кровь, как и у других женщин, которые ее окружали. Увидев наш маленький отряд, все завыли пуще прежнего. Вдова — не трудно было догадаться, что мы наблюдали — упала оземь у подмостков с навесом, на которых были разложены вещи, принадлежавшие, вероятно, покойному. Ее подняли и под руки увели в дом.

Мы стояли у прохода в изгороди, не зная, что предпринять. Приличия требовали выразить свое сочувствие семье покойного. Но кто он? И как нас примут в столь неприятных обстоятельствах? Даже Керантух пребывал в затруднении. И никто не стремился нам подсказать, что от нас ждет.

Пауза затягивалась.

Приехали новые лица попрощаться с покойным — двое сурового вида воина, ведущих своих коней в поводу. Глянув на нас сердито, они прошли во двор.

Вдова повторила свой выход. Ее вывели из дома и подвели, поддерживая к подмосткам, новые плакальщицы.

Одной из них была Тамара…

[1] Разбойничья республика хакучей по неизвестной причине держалась в стороне от Кавказской войны. Лишь после ее окончания хакучи поднялись на борьбу с русскими. Отличались особой непримиримостью и неподкупностью. Более подробно об этом странном народе — в пятой книге.

[2] Считалось, что семьи рабов нельзя разлучать. Чушь! Это не выдуманная нами история. Ее рассказал Теофил Лапинский, польский авантюрист, воевавший в Черкесии на стороне горцев после Крымской войны. Его книга называется «Горцы Кавказа и их освободительная война против русских».

Глава 14

Смерть поэта

В кунацкой, вроде, не было жарко, но лицо у меня горело. Битый час я не мог сдвинуть с мертвой точки свое дело. Все трое моих собеседников-убыхов, Гетше, Эбар и Эдик-бей, принадлежали к роду Фабуа — к той его ветви, что славилась особым упрямством. О нем меня заранее предупредил Керантух через одного из рабов. Но предостережение мало помогло. Проломить стену своенравия братьев Эбара и Эдик-бея не смог бы и самый опытный переговорщик.

Гетше был старейшиной аула, давшим нам кров. Он отстранился от разговора. Не пытался ни остановить мои уговоры, ни подтолкнуть братьев к изменению позиции. Ему вообще было фиолетово, до чего мы договоримся. Он торопился отправиться под мыс Адлер во главе отряда из убыхского аула.

Разговор вели на турецком. Все, кто занимались работорговлей, знали его прекрасно. Выучили, когда ездили в Константинополь или когда общались с купцами. Почему Керантух не владел турецким, было загадкой. Наверное, его воспитывали далеко от побережья, в семье аталыка из Закубанья.

Обстоятельства, определившие позицию братьев, были таковы. Их семья имела многолетнюю вражду с одним абхазским родом. Средний брат, в доме которого обитала Тамара, был убит два дня назад. Нарвался на засаду на побережье, когда возвращался домой из Бамбор, куда ездил, передать письмо в Вани с требованием о выкупе.

Дорога между Бамборами и Гаграми издревле славилась своими разбойниками. Леса близко подходили к береговой полосе. Обстрелять любой отряд из густой чащи труда не составляло. Там ежемесячно гибли десятки русских, абхазов и черкесов.

Но с владельцем Тамары случилось иное. Он нарвался на своего кровника на узкой тропе. Не долго раздумывая, абхазец разрядил свои пистолеты в голову убыха, да и был таков. Он был в своем праве. Как раз была очередь абхазцев забрать жизнь своего личного врага.

Канла, кровная вражда, регулировалась строгими правилами. Ни одно из них не было нарушено. Убийство случилось не под крышей дома. Не в имении знатного рода, взявшего под свое покровительство семью, опасавшуюся мести. Не в священной роще. Просто убых, похитивший Тамару, нарвался. Я был этому крайне рад, хотя вида не показывал.

Теперь пришла очередь мстить братьям Фабуа. Они не стали откладывать дело в долгий ящик. Собрали отряд и напали на абхазский аул. Многих убили. Сожгли посевы. Угнали скот. Чем больше вреда удавалось нанести своим противникам, тем больше чести. Я плохо понимал, что тут благородного в убийстве домочадцев семьи кровника. Но, увы, таковы были правила. Резня порой доходила до того, что с лица Земли стирался целый род. С этим пытались бороться, придумывали разные ухищрения, вплоть до усыновления ребенка, похищенного из дома врага. Но с убыхами такой номер не проходил. Их недаром прозвали самым воинственным народом Черкесии.

— Мы себя адыгами не считаем, — объяснял мне Эдик-бей, самый разговорчивый из братьев. — Мы — потомки аланов!

— Разве вы не чтите кодекс чести⁈

— И что с того? Даже предложи абхазы нам десять тысяч быков, мы не забудем о вражде. Пока их всех не перебьем, не успокоимся. Что ж до твоей Тамары, не дело говорить про золото, когда в доме покойник.

Отчасти я признавал его правоту. Но и не мог не попробовать договориться.

— Вы же ждете ответа из Вани! Я знаю братьев Тамары. Они бедны, хоть и не признаются в этом. Раз так случилось, им проще вычеркнуть ее из списка живых. Я же дам вам все золото, что у меня есть! Хочешь, я стану вашим уорком⁈ — уже не ведая, что предложить, вскричал я. — Буду служить вашей семье и помогать во всех походах?

— Не интересно! — отрезал Эдик-бей.

Он уставился на меня, не мигая. Словно хотел прочесть мои мысли.

— Попробуешь напасть на нас и украсть девушку, будем преследовать. Тогда пощады не жди!

Я был в полном отчаянии. Единственная надежда на Гассан-бея. Быть может, он своим авторитетом и положением в иерархии убыхской аристократии сможет повлиять на упрямцев? Нужно срочно ехать в Адлер! Тем более, что туда отправляется немаленький отряд.

— Дайте мне хотя бы поговорить с моей девушкой!

— Зелим-бей! Ты плохо понимаешь наши порядки. В пределах имения и даже аула никто не ограничивает свободу рабыни, — я поморщился, но Эдик-бею было плевать на мои чувства. — Ступай и говори. Но помни про мои слова! Не делай глупостей. Мы же гарантируем тебе, что с грузинкой ничего плохого не случится.

«И на том спасибо! — подумал я, вставая. — Пожалуй, даже — большое спасибо! Хоть мне и неприятно вас, поганцев, благодарить!»

На разговор с Тамарой взял с собой Бахадура. Преследовал двоякую цель. Во-первых, нужно было алжирца показать Тамаре, чтобы она знала его в лицо, как моего человека. А, во-вторых, и это было куда важнее, я попросту… боялся. Зная нрав моей грузинки, был уверен, что она вломит мне нехилых люлей за опоздание и за то, что я нас так подставил. И не примет никаких оправданий.