Застава, к бою! (СИ) - Март Артём

Черепанов изменился в лице. Брови его удивленно полезли вверх.

— Таран раненный лежит, не ему сейчас решение принимать… Ему бы остаться живым.

— С Тараном ничего не будет, — убежденно сказал я, — он мужик сильный. Выкарабкается. Да только Таран не такой службе учит парней на Шамабаде. Да, иногда и он сомневался, но всегда выбирал путь решительных действий. Он бы отсиживаться не стал.

— Да знаю я, что не стал бы! — Вдруг взорвался Пуганьков, — ну и что? Вон, он и в начале боя не отсиживался! И куда это его привело⁈ В койку больничную, вот куда! Я с Тараном с самого первого дня службы вместе! Он сам меня, молодого прапора зеленого, учил как тут, на Шамабаде все устроено! Как в местных условиях службу нести! Как бойцов воспитывать…

Черепанов осекся. Выдохнул, беря себя в руки. Потом добавил:

— Не, Саша, давай уж дождемся подкрепления. Без лишних движений дождемся. Мы уже достаточно сделали всей заставой. Удержали Шамабад. Недали его взять. Мы заплатили немалую цену, чтобы удержать заставу. Даже кровью заплатили. Все, хватит. Пусть с духами резерв из отряда разбирается.

Я посмотрел на Черепанова волком. В глазах еще после его взрыва все еще плясали угасающие искорки внезапно вспыхнувшего гнева.

— Резерв может просто не успеть, старшина. А через две недели эти же бандиты снова будут охотиться на наряды. — сказал я, — Нас учили исполнять свой долг, а не отсиживаться в уголке, Сережа. И ты сам знаешь, какой у нас сейчас долг. Нам нужно защитить наш участок. Защитить Границу. Показать всем этим бармалеем, что лезть на советскую землю — себе дороже.

— А мы, Саша, по-твоему, не этим занимаемся? — Как-то горько и даже грустно сказал Черепанов, — не защищаем Границу?

— Нет. Мы отсиживаемся, когда нужно действовать, — сказал я. — Помнишь тогда, когда мы с тобой попали в бой на берегу Пянджа? Когда Славу Нарыва ранили?

— Тут забудешь, — вздохнул Черепанов.

— А что ты тогда сделал, а? — кивнул я старшине, — ты под пули полез, чтобы помочь нам со Славой до укрытия добраться. Тебе стыдно стало, что я за ним пошел, а ты остался в укрытии. И ты жизнью рискнул, чтобы нас с Нарывом вытащить. А теперь что? Или тогда, на берегу, то другой Черепанов был? Не ты?

Прапорщик потемнел лицом. Глаза его вдруг остекленели от воспоминаний, и он машинально снял фуражку. Пригладил мокрые от дождя волосы и как бы невзначай потер шрам на затылке, что оставила ему пуля, едва не убившая прапорщика.

— Тогда дело было другое. Не то что сейчас… — Нерешительно сказал прапорщик. — Тогда я только за свою жизнь отвечал. Потому и рискнул ею. А сейчас все не так.

— Также, — отрезал я. — Если б ты тогда нам не помог, неизвестно, остались ли мы с Нарывом живые, или нет. В тот раз ты не сомневался. А сейчас, что с тобой стала, Сережа?

Черепанов вдруг нервно сложил руки на груди так, будто хотел обнять себя за предплечья. Потом все же просто сплел их, словно бы сжался. Вздохнув, поджал губы и быстро-быстро заморгал.

Я не выдал удивления, когда увидел, как глаза прапорщика заблестели.

— Тоху Фрундина я посоветовал Тарану поставить на ту позицию, — хрипловатым, изменившимся голосом сказал Черепанов, — Толя хотел его сунуть в середину. В бойницу. А я настоял поставить пулемет на фланг. У него так линия обстрела была бы шире.

Черепанов замолчал, проглотил неприятный ком, что явно застрял у него в горле. Потом все же решился договорить:

— Таран меня послушался. И что теперь с Фрундиным стало? Если б не я, он бы, может быть, остался живой. А так…

Так вот, в чем было дело…

Черепанов всегда был стойким, я б сказал, несгибаемым солдатом. Как бы туго ни шло дело, он всегда оставался сосредоточенным, внимательным, готовым в любой момент исполнять боевую задачу. Пусть в обычной жизни на заставе старшина был тем еще невыносимым занудой, но каждый знал — в бою на него можно положиться. Потому никому, даже мне, в голову не могло прийти, что Черепанов мог бы распустить нюни.

А выходит, он все это время винил себя в смерти Антона Фрундина.

Сначала, видать, держался, не подавал виду. Но когда Таран слег, то и Черепанов стал ломаться. Потерял решительность и стал сомневаться в своих решениях. Ну ничего… Я его сейчас встряхну. Приведу в чувство.

— Сергей, идет война, — сказал я, немного помолчав. — Ты свой долг исполнял, а Антона убили не твои, как тебе кажется, неправильные решения. Духи его убили. Они в его смерти виноваты.

— Если бы я Тарану его не посоветовал туда поставить…

— Мог бы не Антон погибнуть, а кто-то другой, — перебил я Черепанова.

На лице старшины отразилось какое-то горькое сомнение. И даже теперь упрямый Черепанов сказал:

— А может быть, никто бы не погиб.

— Может быть, — согласился я, — может быть, к полудню мы все поляжем. Кто его знает?Духов больше сотни, а нас чуть меньше пяти десятков. Там может нам всем тут дружно лечь и ждать, пока убьют?

Я ухмыльнулся Черепанову и тот тоже показал мне мимолетную улыбку, которую почти сразу задавил.

— Но знаешь, что я тебе скажу наверняка, — проговорил я, — Антона уже не вернешь. Он свой долг выполнил. У него сомнений не было: а надо ли ему пулеметную позицию занимать, или не надо. Он просто выполнил. Теперь за него мы можем только отомстить. Фрундин не сомневался. Так чего ж ты сомневаешься?

Черепанов нахмурился. Казалось, прапорщик не решался заглянуть мне в глаза. Но зрачки его растерянно бегали, словно он раз за разом проматывал в голове какие-то одному только ему известные мысли.

— А как бы Таран поступил, если бы мог командовать? — Повторил я свой вопрос.

— Таран бы задушил их наступление, и сам пошел наступать, — сказал Черепанов.

— Верно.

Прапорщик наконец-то заглянул мне в глаза. Покивал.

— Но Пуганьков поставил приказ держаться на заставе.

— Пуганьков неопытный командир, — покачал я головой, — он принял позицию, что б не накосячить. Боится предпринять хоть что-то, потому что не уверен в своих силах как в командире. И правильно, что не уверен. Понять его можно. Опыта нету.

Черепанов молчал, поджав губы.

— Но проблема его в том, что он и остальных по себе судит, — продолжил я, — он видит в командирах наших отделений неопытных пацанов, который без батьки-Тарана не могут и шагу ступить. А мы с тобой знаем, что эти парни, несмотря на возраст, хлебнули уже как надо. И уж духа добить они точно смогут.

Слушая мои слова, Черепанов от секунды к секунде будто бы расцветал. Лицо его просветлело, а глаза наполнялись решимостью. Сдвинув ровные светлые брови к переносице, он сказал:

— Ты хочешь начхать на Пуганьковский приказ?

— Идут! Идут! — Внезапно закричал кто-то со стороны дувала.

Мы с Черепановым почти синхронно глянули туда. Там уже суетились пограничники. Они занимали свои места, хватали и перезаряжали автоматы, готовились к бою.

— Мне надо к моим, Сергей, — сказал я. — держим связь. Радиостанцию взяли?

Черепанов покивал.

— Сейчас главное — оборониться. Ну давай! Я к своим!

С этими словами, совершенно начхав на то, что Пуганьков вызвал меня к себе, я помчался к позициям отделения хвостов.

— Сашка! — Крикнул Черепанов мне вдруг.

Я обернулся.

— Смотри мне, Селихов, — Закричал Черепанов, — не помри!

— Взаимно, старшина!

Бой начался. По фронту заставы стала звучать все нарастающая стрельба.

Когда я подошел к своему отделению, увидел, что бойцы сидят без дела. Они внимательно смотрели в проем. Чутко напрягали органы чувств, чтобы не пропустить врага, который мог пойти справа. Да только врага не было.

Я подбежал к Малюге, лежащему за мешками с песком. Сел за бетонной секцией, рядом с Матузным.

— Идут? — Спросил я у них.

— Не видать, — сказал Малюга, не отвлекаясь от наблюдения. — Ни одного духа с нашей стороны не видать.

Я тоже глянул в брешь. Равнина, что раскинулась за забором заставы, была пуста, если не считать тел душманов, которые остались лежать там после недавнего боя.